Хольмгард - Владимир Романовский

Обновили также пристань, устроив в северной ее части подобие пирсов — помостов, поставленных перпендикулярно течению, между которыми могли заходить ладьи. А на окраине, на месте сгоревшего крога, закладывали самый настоящий фундамент — порасспрашивав строителей, зодчий выяснил, что здесь будет стоять каменная церква. Но больше всего порадовала зодчего конструкция, назначения которой он сперва не понял. Незаконченный каркас неподалеку от пристани выдавался частично в реку, вздымаясь над гладью, а внешние его опоры уходили в воду и, очевидно, как-то там прикреплялись ко дну. Не может быть, подумал зодчий. Мост через Волхов? Наведя справки тут же, он убедился, что — да, действительно, вздыбленный каркас являлся первой секцией будущего моста. На противоположной же стороне, дабы мост не зря стоял, строился Новый Торг. Ай да князь, подумал зодчий. Никакой особенной пользы от моста через Волхов нет — город на одном берегу весь стоит. А Новый Торг — и вовсе глупо, чем плох старый? А все-таки приятно. И глазу, и душе. А приятствие — чем не польза? А каменные здания… Обогрев в этих краях зимой — дров не напасешься. Да и камни тесать — не деревья рубить. А кирпич — обжигать надо. А мрамор здесь не водится.

Отойдя от реки, он пошел прямо в понравившийся ему узкий переулок, напомнивший ему одну из улиц Рима, ведущих к Форуму.

Девчушка лет тринадцати вынырнула неизвестно откуда и, преградив ему путь, сказала скороговоркой:

— Приветствую тебя. Хвелаш желаешь совсем недорого за углом?

— Что такое хвелаш? — удивился зодчий.

— Это когда тебя за хвой одной рукой беру, а сверху…

— Понял, — сказал зодчий. — Не желаю.

— Недорого.

— Не желаю. Родители наличествуют?

— А?

— Родители есть у тебя?

— Есть.

— А ежели я тебя к ним отведу, что они сделают?

— Кому?

— С тобой не сговоришь. И долго ты так хвелашишь?

— Нет. Сегодня я поздно выбралась. Обычно я раньше выбираюсь. Можно, конечно, и не только хвелаш, но это дороже.

Зодчий поморщился.

— И много ты в день нарабатываешь хвелашем и тем, что дороже?

— Много ты знать хочешь. Пойдем за угол, там видно будет.

— Нет, за угол мы не пойдем. Зачем тебе деньги?

— Ну и пошел в хвиту, — сказала пигалица злобно. — Жадный и старый, так я и знала.

— Я старый? — удивился зодчий.

— А что же! Был бы моложе, говорил бы меньше.

Кто-то высунулся из-за угла и сразу спрятался. Сводник, подумал зодчий. Ну и нравы. Я уж и забыл, как оно здесь. В Риме и Константинополе такие пигалицы на улицах не стоят. Стоят коровы, карьеру заканчивающие. Те, что помоложе, устраиваются в борделло, а таких вот тощих-сопливых берут в дом самые богатые и утонченные. Надо бы дать ей денег. А что это изменит? Деньги она возьмет, но только я уйду, вернется на это самое место и продолжит. Куда только родители смотрят. Впрочем, представляю себе, что у нее за родители.

Он пошел дальше. Вслед ему полетели оскорбления. Старый, надо же. А что же — лет семь назад, когда мне было восемнадцать, подумал он, может и пошел бы с нею за угол. Значит — старый?

Пора, однако, показаться князю, предстать пред очи посадника. Интересно как — на Руси князь сменился, а в Земле Новгородской все тот же. Не метит Ярослав на киевский престол. Прижился в Новгороде. Говорят, женился недавно.

В детинец его не пустили.

— Да мне ж посадника нужно видеть, чего вы, — сказал он ратникам. — По его ж приказу. Я же не с челобитной пришел. Пришел доложить, что выполнил все, что велено было…

— Не ври, — сказал ему ратник. — Посадник наш с такими как ты оборванцами дел не имеет. Посадник Константин — он любит, когда люди в чистое одеты.

— Константин? Какой Константин? Мне нужно видеть князя!

— Князя? А! — сообразил ратник. — Так ежели князя, то тебе не сюда. Не жалует нас князь присутствием. — Ратник почему-то засмеялся, и другие ратники тоже.

— А где же он?

— С лешим на совещании, — сказал ратник.

Опять засмеялись.

— Но ничего, — продолжал ратник, — вот как прихвостней его вышибем из города, так и с князем поговорим. Эка у тебя, добрый человек, сленгкаппа странная какая. Из Чернигова, небось, к нам пожаловал?

— Из Чернигова, — согласился зодчий.

— И как там у вас, в Чернигове? Девки красивые?

— По-разному.

— Да. А у нас тут в Новгороде много красивых девок. Но нос задирают все. Я тут сватался к одной, и уж почти все было сговорено, да наследство она получила. Какие-то земли. Так сразу губищи свои скривила, нет, говорит, не хочу я теперь за тебя замуж. Хочу, говорит, за богатого. У вас в Чернигове такого нет, наверное.

— Вроде нет.

— Податься, что ли, в Чернигов? — размышлял ратник вслух. — Эх, доля наша воинская.

Зодчий снова направился к торгу.

У вечевого колокола княжеский бирич ровным, четким голосом выкрикивал междугородные новости и пожелания детинца. Речь бирича отличалась характерной витиеватостью, за которой смысл сообщений угадывался не без усилий. Несколько человек, собравшись вокруг помоста, слушали без особого интереса.

— А по поводу должного соответствия земледельческих стараний и покупательных сил люда городского велено сказать следующее. По причине наступления теплого времени года и в этой связи неучастия в городских делах Верхних Сосен, вменяется не очень зверствовать обменно тем, кто ответственен…

Глупости какие-то, подумал зодчий.

А сколько варангов в городе! В боевом снаряжении. И явное недовольство на лицах. Варангские воины и раньше приходили по приглашению, и всегда это заканчивалось одним и тем же — неприязнью. Когда приходят в город две-три тысячи молодых мужчин, а женщин в городе столько же, сколько и было, то есть всем не хватит, неприязни не избежать.

— Добрый человек, — обратился зодчий к гончару, который, упираясь локтем в гончарный круг, мрачно рассматривал толпу. — Я слышал, что князя Ярослава нет в городе. Не знаешь ли ты, где он?

— А где бы он ни был, — сказал гончар, — толку-то? От дани Киеву нас освободили, да детинец стал брать столько же. Приставили к казне какого-то чумового, по три десятины со всех дерет. А князь знай себе в Верхних Соснах развлекается, и дела ему ни до кого нет.

— В Верхних Соснах? Это где же такое место?

— Отвяжись.

— А…

— Отвяжись, тебе говорят.

Зодчий осмотрелся и заприметил странную пару — торговца огурцами, мрачного и сурового, и молочницу, улыбчивую и веселую. Стояли они рядом, переругиваясь.

— Ты, Бова, такой медведь, такой медведь, — говорила молочница. — Ты бы помылся сегодня, свежую рубаху надел бы, да и навестил бы меня вечером. Чего тебе все дома сидеть, на мышей смотреть.

— Ты, знаешь ли, не рассуждай, — отвечал Бова. — Ты, это, не верещи мне тут под руку. Всех покупателей распугала.

— Покупатель не рыба, от голоса не бежит.

— От твоего побежит.

— Люди добрые, — обратился к ним зодчий. — Не подскажете ли, где это — Верхние Сосны?

Бова презрительно отвернулся. Молочница оглядела зодчего с ног до головы и расплылась в масляной улыбке.

— Подскажу, а только ты мне ответь, чем благодарить меня будешь?

— Ну, как, — зодчий нахмурился. — В пояс поклонюсь.

— И всего-то?

— Мне правда очень нужно в Верхние Сосны.

— Приходи сегодня ко мне. Вечером. Я тебя накормлю, напою, постелю тебе мягко, а завтра сама тебя туда, в Верхние Сосны, отведу. Наймем лодочника…

— Двадцать аржей вдоль реки, на север, — с ненавистью сказал Бова, поворачиваясь к зодчему. — Иди.

— Двадцать аржей? — переспросил зодчий, рукой указывая направление.

— Да. Иди, милый, а то бы не было беды.

Зодчий поклонился Бове и быстро пошел к реке. Оглянулся лишь один раз, и увидел, как Бова распекает молочницу.

Три года назад Ярослав выбрал именно его из дюжины подающих надежды новгородских зодчих. Дал ему двух ратников и кошель с золотыми монетами. И велел ехать на учение.

— Где тебе лучше учиться, ты сам знаешь, — сказал ему князь тогда. — Есть Рим, и есть Константинополь. Через год-два вернешься и будешь строить.

Пожил зодчий и в Риме, и в Константинополе. Прижился, работал помощником одного из известных константинопольских строителей. Но кончились деньги, завершилась любовная история, в которую он впутался случайно, от места ему отказали, и он понял, что пришла пора давать князю отчет.

* * *

Через сутки после того, как зодчий сошел на новгородский берег, в заводь на правом берегу в двух аржах к югу от торга вошла резвым ходом ладья. В ладье сидели двенадцать ратников и одна дородная молодая женщина. По инерции ладью вынесло килем на берег. Ратники попрыгали в воду и вытянули судно на прибрежную глину и камни. Даме помогли выбраться. Неспеша вся компания проследовала в Новгород. Пройдя мимо детинца, они направились в Кулачный Конец. Женщина безошибочно определила дом с зеленой входной дверью и постучалась. Когда дверь открыли, она обернулась к ратникам и сделала им знак. Ратники коротко поклонились и отправились в ближайший крог. Ближе к вечеру они вернулись к ладье. Больше их в городе не видели.