Упадок и разрушение - Ивлин Во

- Нельзя, - сказал Поль.

- Нельзя так нельзя, - согласился Бест-Четвинд. - А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда?

- Это точно, - сказал Поль.

- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий.

- А кто же он тогда?

- Вот и я про это - вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках?

- Не приходилось.

- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании.

- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца.

- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, - продолжал он, - я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр.

Глава 6

ИСПЫТАНИЕ

В тот день Поль сидел в учительской у камина в ожидании звонка к чаю и вдруг поймал себя на том, что думает о проведенной здесь неделе и о том, что, вопреки всем его предчувствиям, жизнь оказалась вполне сносной. По словам Бест-Четвинда, пятиклассники были от него в восторге. Может быть, "в восторге" и сильно сказано, но между учителем и учениками с первых уроков действительно установилось неплохое взаимопонимание. Когда Полю нужно было написать письмо или хотелось почитать, дети охотно предоставляли ему такую возможность, за что преподаватель, в свою очередь, позволял им распоряжаться учебным временем по их усмотрению. Если на Поля вдруг нападал преподавательский раж, дети сидели и помалкивали, если он задавал домашнее задание, то находились энтузиасты, это задание выполнявшие. Погода была дождливой, так что ни о каких уроках гимнастики не было и речи. Поль никого не наказывал, ученики не подстраивали ему в ответ пакостей, и все шло без осложнений. Вечерами Граймс потчевал его рассказами о своем прошлом с такими подробностями, которые свели бы с ума видавшего виды психоаналитика.

Вошел мистер Прендергаст с почтой.

- Одно письмо вам, два Граймсу, а мне опять ничего, - объявил он. -Мне никто не пишет. А ведь было время, когда я получал в день по пять-шесть писем, и это не считая официальных. Матушка раскладывала корреспонденцию по порядку. В одну стопу - просьбы о воспомоществовании, в другую - личные письма, отдельно - приглашения на похороны и свадьбы, отдельно - на крещения и благодарственные молитвы, и, наконец, ругательные анонимки. Ума не приложу, почему священники получают такую массу анонимок, и причем порой от людей образованных. Помню, мой отец в свое время от них страшно страдал, в конце концов даже в полицию вынужден был обратиться - угроза за угрозой... А сочиняла эти анонимки, как потом оказалось, супруга нашего викария, тихая, маленькая женщина. Держите ваше письмо. Граймсу, похоже, прислали какие-то счета; просто непостижимо, как таким людям кредит открывают. Я, например, всегда плачу наличными. Вернее, платил бы, если бы покупал. Я ведь уже два года ничего себе не покупаю, если не считать табаку, "Дейли ньюс", а когда совсем холодно - кагору. Последнее мое приобретение - вот эта трость. В Шанклине купил. А Граймс берет ее, чтобы наказывать учеников. И купил-то я ее совершенно случайно. Приехал я в Шанклин на один день - в августе как раз два года исполнится, - зашел в табачный магазин табаку купить. Нужного мне сорта не оказалось, а уходить с пустыми руками я постеснялся, вот и пришлось купить трость - она обошлась мне в один шиллинг шесть пенсов, - добавил он тоскливо, - так что пришлось вечером отказаться от чая.

Поль взял письмо. Его переслали с Онслоу-сквер. На конверте был герб Скон-колледжа. Писал один из его немногочисленных друзей.

"Скон-колледж. Оксфорд

Дорогой Пеннифезер! - гласило письмо. - "Стоит ли говорить, как огорчился я, когда узнал о постигшем Вас несчастье. У меня складывается впечатление, что Вы пали жертвой самой настоящей несправедливости. Я, правда, не успел ознакомиться со всеми обстоятельствами, но странное событие, которое случилось вчера вечером, лишь укрепило меня в моих подозрениях. Я ложился спать, когда открылась дверь и ко мне заявился Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон. До этого мы с ним никогда не общались, и визит его меня немало удивил. Он сказал: "Вы, говорят, приятель Пеннифезера?" Я сказал, что это действительно так. Он продолжал: "Мне кажется, я впутал его в хорошенькую историю". Я сказал: "Мне тоже так кажется". Он сказал: "Не могли бы вы извиниться от моего имени, когда станете ему писать?" Я сказал, что могу. Он подумал и добавил: "Кстати, он, вроде бы, небогат. Не послать ли мне ему фунтов двадцать, в возмещение, так сказать, убытков, а? Больше у меня сейчас нет. Как вы на это

смотрите?" Тут я, признаться, не выдержал и сообщил ему все, что думаю о нем и о его гнусном предложении. Я осведомился, по какому праву он смеет так обращаться с человеком, вся вина которого заключается в том, что он, видите ли, не принадлежит к его отвратительной компании. Он как-то опешил, пробормотал: "Странно, странно, что до моих дружков, например, так они только и знают, что с меня деньги тянут", - и убрался восвояси.

На днях я совершил велосипедную прогулку в Литтл-Бичли, побывал в церкви Св. Магнуса, там есть очень интересные надгробья - я сделал эскизы. Жаль, что Вас не было.

Ваш Артур Поттс.

Р. S. Насколько я могу понять. Вы решили всерьез посвятить себя преподавательской деятельности. На мой взгляд, образование прежде всего должно способствовать развитию нравственных качеств, а не только смирять инстинкты. Будущее, как мне кажется, принадлежит тем, кто умеет тонко чувствовать, а не волевым натурам. Было бы интересно узнать, что подсказывает Вам Ваш опыт в этом вопросе. Наш капеллан, кстати, со мной не согласен. Он полагает, что утонченность восприятия ослабляет силу воли. Хотелось бы познакомиться и с Вашей точкой зрения".

- Что вы на это скажете? - спросил Поль мистера Прендергаста, подавая ему письмо.

Тот внимательно изучил его и изрек:

- По-моему, ваш друг заблуждается насчет чувств, на его месте я бы так не полагался на голос сердца.

- Да нет же, я про деньги спрашиваю.

- Боже правый! И вы еще сомневаетесь. Немедленно соглашайтесь.

- Это самое настоящее искушение.

- Мой мальчик, вы согрешите, если откажетесь. Подумать только, двадцать фунтов. Жалованье за полсеместра.

Зазвонили к чаю. В столовой Поль протянул письмо Граймсу.

- Как мне поступить?

- Ты про денежки, что ли? Бери, пока не раздумали.

- Боюсь, что все не так просто.

Поль думал про деньги на уроках, думал одеваясь к обеду, думал за обедом. В тяжкой борьбе принципы, усвоенные с детства, одержали верх.

"Если я возьму эти деньги, - рассуждал Поль, - я так и не пойму, правильно я поступил или нет. Мне не будет покоя. Если же я их не приму, я буду твердо знать, что поступил правильно. Отказавшись, я смогу уверить себя, что, несмотря на все нелепые приключения последних десяти дней, я по-прежнему тот самый

Поль Пеннифезер, к которому я всегда относился с уважением. Это превосходная проверка жизнеспособности моих идеалов".

Он попытался объяснить свое состояние Граймсу, когда они вечером сидели у миссис Роберте.

- Может статься, моя позиция выглядит странной, - начал он. - Ничего не поделаешь, так уж я воспитан. На первый взгляд, деньги взять следует. Дигби-Вейн-Трампингтон баснословно богат, и эти двадцать фунтов он все равно прокутит или просадит на скачках. Устроенный им кутеж принес мне невосполнимые потери. Рухнула моя будущая карьера, а кроме того, я лишился одновременно ста двадцати фунтов годовой университетской стипендии и двухсот пятидесяти фунтов, что выплачивались мне ежегодно опекуном из отцовского состояния. Казалось бы, эти двадцать фунтов принадлежат мне по праву. Но, -воскликнул Поль Пеннифезер, - как же тогда быть с чувством собственного достоинства? Из поколения в поколение мы, представители английской буржуазии, именуя себя джентльменами, вкладываем в это понятие среди всего прочего уважение к себе и презрение к благам, которые мы не заработали своим трудом. Именно это и отличает джентльмена от аристократов, с одной стороны, и от представителей артистической богемы, с другой. Да, я джентльмен и ничего не могу с этим поделать: таким я родился. Ни за что не возьму этих денег.

- Я и сам джентльмен, старина, - отозвался Граймс, - и, опасаясь, что ты начнешь рассуждать именно так, как рассуждаешь сейчас, я решил оказать тебе маленькую услугу и спас тебя от тебя же самого.

- Что значит - спас?

- Дружище, ты, ради бога, не сердись, но сразу же после чая я отправил твоему приятелю Поттсу телеграмму: "Вели Трампингтону срочно выслать сумму", - и подписался: "Пеннифезер". А пока суд да дело, мой кошелек к твоим услугам.