Тайны Змеиной горы - Петр Антонович Бородкин

Сине-дымчатые и серовидные струеватые роговики поблескивали вкрапленными кварцевыми жилками, слюдяными глазками и горными хрусталиками. Разноцветные и разнотонные шпаты, кварцы и мергели были украшены тонкими веточками горной сини, лазури, медной зелени, пятнами багрово-красной и желтой охры.

Федора увлекли поиски. Однажды чуть не на четвереньках пробрался в конец самой длинной выработки и принялся за работу. Гулко звенел, разбрызгивал по сторонам искры увесистый молоток. Федор невольно любовался неповторимой красотой подземелья. На острых каменистых выступах от факельного света загорались трепетные волшебные огоньки.

В крепкой роговиковой породе все чаще встречались рыхлые охренные жилы. Работа пошла быстрее, Федор не сбавлял жару — подстегивало любопытство и неукротимое желание глубже проникнуть в тайны молчаливого камня.

От сильного удара молотка неожиданно над головой зашевелился со зловещим шорохом острозубый свод. Не успел Федор отпрянуть, как на него посыпался тяжелый каменный град.

…Федор не знал, сколько времени находился в беспамятстве. Очнулся в кромешной тьме: факел погас. Первое, что уловил слух, был резкий, пронзительный свист. Он заставил вспомнить про Горного змея.

Федор приподнялся с мокрых скользких камней. Кружилась голова, ныли спина и плечи, по лицу и шее скатывались теплые струйки. «Кровь, — догадался Федор, ощупал себя, резко повернулся. — Кости целы…»

Впереди сочился серый полумрак. Вспомнилось, что вход в подземелье — за поворотом выработки. Федор пополз. И опять тот же свист, но более явственный и близкий. Лицо обдал приятный холодный ветерок, рожденный незримым полетом летучих мышей.

Вот и выход. Мысль о Горном змее бесследно исчезла, когда Федор на дне провала увидел Ивана, который надул щеки, чтобы свистнуть.

— Что с тобой? Сколько часов искал тебя, грудь и глотку от натуги разрывает!..

На верху провала Иван долго отпаивал водой товарища, тряпицами, песочными присыпками унимал сочившуюся кровь.

Перед уходом на стан приключилось второе несчастье. Откуда-то с каменистой кручи сорвалась змея, в шею ужалила Ивана.

Федор приказал лечь на щебень, разрезал ранку и припал к ней. Долго и старательно высасывал вместе с кровью змеиный яд. Когда вокруг ранки спала опухоль и появилось здоровое красное пятно, уверенно сказал:

— Теперь сто лет живи, ничего не будет.

Федор томился от вынужденного безделья. Пока заживали ушибы и ссадины, многое передумал. «Не будь Ивана, вряд ли выбрался бы я из каменной ловушки… А может, и принял бы смерть чудака».

У Ивана в эти дни светлело на душе при воспоминании о недавнем. Ведь Федор, спасая его, рисковал собой: змеиный яд мог легко попасть в рассеченные губы. Внутренне рудоискатели теперь чувствовали, что еще крепче связаны незримой веревочкой настоящей дружбы.

Утрами речную луговинку затягивал тканый полог молочного тумана. От холодной сырости тяжелели, никли травы, плетями обвисали ветви тальника. Только около полудня сквозь туман дружно прорывалось солнце. Его лучи, окрепшие, напоенные теплом, обласкивали землю. В тальниках дробно стучала капель, по травам мягко шелестела, сползая вниз, искряная роса.

К этому времени Иван успевал привозить на лошади собранные раньше в шахте породы. Федор подолгу колдовал над камнями, сортировал по рудным признакам. Почти в каждом из них по зеленой окраске угадывалась медь.

Не одну сотню камней разбил Федор. Посерел и осунулся от трепетных надежд. А жилы упорно не показывались.

— Пустое дело, — махнул рукой Соленый, — пора уходить от Змеевой горы.

Федор промолчал.

На изломах камней все чаще проглядывали желтые пятна и крапины. Лелеснов ковырнул ножом. Вместе с рыхлой охрой посыпались мелкие хрусталики. Невольно вспомнились слова первого учителя, умершего рудознатца Саввы Исаева: «Где охра, кварц и горный хрусталик — там и ищи самородное золото с серебром». И только теперь Федор нашелся ответить, задорно и загадочно:

— Может, пустое обернется богатством.

От смутной уверенности заработал с удвоенной силой. Яркое солнце не могло скрыть густого искромета под молотком. Камни пружинили, подскакивали, как живые. Укрощенные силой человека, скупо распадались на куски.

И вдруг на каменном изломе брызнул жаркий багряный блеск. Федор пригнулся к земле и долго копался в охре.

— Нашел! Нашел!

Пораженный Соленый было шарахнулся в сторону. Какое-то мгновение ему казалось, что другом овладел приступ страшного душевного расстройства.

— Ну, чего ты? — спросил Федор, малость остывший при взгляде в лицо Соленого. — Не видишь разве?

На ладони Федора поблескивали тонкие лепестки и волосики самородного золота самого высокого цвета, пролегли бледно-матовые красивые веточки, нитяные прорости серебра.

— Выходит, здешняя руда хитростью сохраняет свои богатства. Доселе было известно, что самородное золото и серебро жилами залегают, а… — У Федора дух перехватило от крепких объятий Соленого, еле досказал: — А-а в Змеевой горе — гнездами…

* * *

Густо дымил Колывано-Воскресенский завод. Гладким зеркалом поблескивал на солнце заводской пруд. Нередко сюда, к радости мастеровой детворы, с озера Белого, что в нескольких верстах от завода, налетали утиные стайки, шумно резвились, взбивая крыльями радужную водяную пыль.

Низко над заводским поселком Колыванью и над прудом плавали клубы удушливого рудного перегара. В ветреную погоду дым уносило из Колывани, и тогда работный люд с жадностью вдыхал крепкие смолистые запахи сосны, пихты и ели. Зато подветренные деревья не переносили заводской ядовитой потравы. От мышьяковистых и сернистых испарений желтела, с сухим звоном осыпалась хвоя, и безжизненные деревья становились добычей лесорубов.

Радовался демидовский приказчик Сидоров. Дело наладил так, что из плавильных печей огнедышащим, неугасаемым потоком шла багряная медь. И стоила та медь со всеми заводскими и дорожными расходами сущие гроши. В Невьянске довольный Демидов потирал руки, вынашивал смелые планы расширения заводского действия на Алтае. Даже соображения Сидорова на этот счет запросил.

Предстоящие хлопоты не страшили. Была бы хозяйская воля, работные людишки, нужный припас — и заводы вырастут, как грибы после благодатного дождя. Не боязно теперь и джунгар. Хотя и в силе Галдан-Церен, а уверился приказчик после памятного случая, что не посмеют снова подойти и тем более напасть кочевники на крепость, в которой пушек прибавилось едва не вдвое.

От головы до пяток приказчика прожгла весть об открытии в Змеевой горе. От сладких и в то же время тревожных раздумий бешено стучало в висках. Приказчик хорошо понимал, что не устоит против опасного соблазна — набить свои карманы золотом и серебром.

— Придержи язык за зубами… Будет хозяйское повеление, тогда дело гласности предастся, и награду получишь, — сказал он Лелеснову, когда тот вернулся со Змеевой горы. Про себя Сидоров смекнул: «Пока суд да дело, рук не опущай, Харлампий… золотишко с серебром втайне от хозяина добудь, чтоб по гробовую доску иметь беспечальное, в полном достатке житье-бытье». От такой