Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин

она. Однажды мы забудем все это и будем потягивать ром на берегах Гавайи.

Сейчас, в двадцать пять лет, ее выбор образа жизни — заигрывание как с законом, так и с границами здравого смысла — всегда имел последствия. Она знает это так же хорошо, как и я. Как и я, ее выбор оставил неизгладимый след в ее жизни. Но с другой стороны, она всегда превосходила саму жизнь.

Вот почему, когда она появилась как гром среди ясного неба восемь месяцев назад, запихивая те немногие пожитки, которые у нее еще оставались в нашем трейлере, в спортивную сумку, я и глазом не моргнула. Ее движения были дикими, неистовыми, когда она набивала сумку до отказа, от нее исходило нервное возбуждение.

— Вот оно, Эмми, — сказала она, выдвигая ящик своей тумбочки и перебирая несколько старых фотографий. — Настоящая сделка.

Я оперлась бедром о край нашего комода и скрестила руки на груди.

— Ты говоришь это каждый раз, Фрэнки.

— Нет.

Она сделала паузу, ее рука застыла в процессе поиска, когда она посмотрела на меня. Ее темно-карие глаза стали чуть темнее, выражение лица сменилось на что-то серьезное, вдумчивое.

— На этот раз я серьезно. Если бы у тебя был шанс сбежать, и я имею в виду, действительно сбежать — забудь про маму, забудь про все это. Ты бы приняла его?

Я нахмурилась, приоткрыв губы, но не знала, что сказать. Чего я действительно хотела, так это попросить ее не покидать меня снова, умолять моего единственного друга в этом мире остаться еще ненадолго, но я знала, что никогда не смогу высказать эти мысли вслух.

Я птица, запертая в самодельной клетке. А Фрэнки свободна настолько, насколько это возможно.

— Если твой честный перед Богом ответ "нет", тогда я отменю все это, — сказала Фрэнки, делая медленный шаг ко мне. — Я останусь дома на месяц. Может быть, на два.

— Правда? — скептицизм просочился в мой голос.

Она кивнула один раз.

— Правда. Но без ерунды, Эмми. Только правду. Что, если… что, если бы было место, где ты могла бы, наконец, просто, — она пожала плечами, искоса взглянув на коробку, в которой были спрятаны мои работы, — быть собой. Без последствий. Без осуждения.

Когда она снова посмотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты, уголки губ опущены вниз. У неё была вся невинность маленькой девочки, когда она ждала моего честного ответа.

— Ты бы сделала это, Эмми?

В моем горле образовался ком. Я хотела солгать, умолять, настаивать. Но мы обе знали ответ. Я даже представить себе не могла такую свободу.

— Да, — мой голос дрогнул. — Я бы так и сделала.

Сейчас, оглядываясь назад, слова, которыми мы обменялись в тот день, приобретают совершенно новый смысл.

— Эмма? — голос Обри возвращает меня в маленькую гостиную, и мои глаза находят ее, стоящую в открытом дверном проеме. — Я сказала, что они готовы для тебя.

— О.

Мой ответ выходит неуверенным, когда я встала, и новые контактные линзы заставили меня быстро заморгать.

Это то, чего я хотела, — напоминаю я себе. — Не облажайся.

Спина прямая, подбородок поднят. Я прочищаю горло.

— Спасибо.

Обри кивает в сторону столовой позади нее.

— У тебя все получится, — шепчет она, начиная вести меня к двери. — Просто помни о контракте. Если ты не такая, как я, делай все возможное, чтобы на тебя претендовали.

Контракт. Претендование.

Глубокий вдох.

В ту секунду, когда моя нога переступает порог, на меня устремляются четыре пары мужских глаз. Моя грудь поднимается и опускается. Кожа становится липкой под облегающим платьем.

Столовая погружена в полумрак, окружена черными стенами, к которым я начинаю привыкать. Она освещена только скромной люстрой над маленьким прямоугольным столом, за которым сидят Мэтьюзз. Не знаю, из-за дрянного освещения или из-за адреналина, внезапно разлившегося по моим венам, но, кажется, я не могу сосредоточиться на каком-то одном мужчине достаточно долго, чтобы разглядеть его внешность.

Все, что я вижу, — это силуэты больших, темных костюмов.

— Джентельмены, — Обри приветствует их кивком, — познакомьтесь с Эмми Хайленд. Ваша новая секретарша.

На мгновение в комнате становится так тихо, что я боюсь дышать. У меня слишком сдавливает грудь. Их молчаливые, сосредоточенные взгляды словно крошечные иголки покалывают у меня под платьем. Когда проходит еще одна долгая минута, а никто по-прежнему не произносит ни слова, я перевожу взгляд на Обри, надеясь, что я единственная, кто чувствует неловкость.

Только ее там нет.

Пальцы начинают нервно дёргаться, но я ловлю себя на том, что сцепляю руки вместе. Ты показываешь людям то, что они хотят видеть, и они никогда не заподозрят, что скрывается под этим. Верно, Фрэнки?

Кто-то прочищает горло. Звук грубый и привлекает мое внимание к одному из двух мужчин, сидящих напротив меня. Двое других сидят во главе стола, один слева от меня, другой справа.

— Эмми.

Тот, кто прочищает горло, говорит со странной властностью. Это такой голос, который стихает, как будто рассказывает секрет. Как будто он знает мое имя лучше, чем я сама.

— Ну, разве ты не собираешься присоединиться к нам?

Только после этого я замечаю пустой стул, расположенный напротив говорящего, и молчаливого мужчины рядом с ним. Я заставляю свои ноги двигаться вперед, надеясь, что мои движения будут плавными, несмотря на неловкость, охватывающую меня, когда я проскальзываю на свое место за столом.

— А, намного лучше, — протягивает мужчина. — Нет смысла держать такую красотку под нашей крышей, если мы даже не можем ее видеть.

Он подмигивает, кивая в сторону одного из других мужчин, который посмеивается.

Теперь, когда освещение прямо над нашими головами и мой пульс успокаивается, я, наконец, могу их ясно видеть.

Поскольку только один мужчина обращался непосредственно ко мне, я сначала сосредотачиваюсь на нем. Его лицо — сплошные острые углы, с длинным носом и ярко выраженными скулами. Его грязно-светлые волосы, разделенные пробором с одной стороны, гладкие и достаточно длинные, чтобы касаться его воротника — очень дорогого на вид воротника. Я не разбираюсь в костюмах, но он напоминает мне свадебный наряд.

Выглядит слишком ухоженным на мой вкус, но он из тех красавчиков, в которых Фрэнки влюбилась бы сразу.

— Простите мою грубость, — говорит мужчина, в его тоне сквозит веселье. — Позвольте мне представиться.

Он встает, и я бы приподняла бровь, если бы не была так напряжена. Он, видимо, считает, что вот это встание для знакомства сделает его в моих глазах более джентльменом? Он протягивает руку.

— Райф Мэтьюзз.

Я заставляю себя улыбнуться, надеюсь, очаровательно, когда поднимаюсь, чтобы вложить свою руку в его.

— Приятно