Планета откровений (СИ) - Черезов Данила Алексеевич

Закончив с упражнениями, Борис посмотрел на читалку. Ну, уж нет. Хватит с него на сегодня всякой заумной мути. Может, в следующую смену он и добьёт товарища Фаулза. А может, и нет. Во всяком случае, работать ему точно не придётся, пока на корабле Ефим. Чёрт бы побрал этого андроида…

Шутки шутками, но Борис вполне серьезно подозревал, что с Ефимом что-то было не так. Что-то неуловимо неправильно было в его поведении, что-то странное, не поддающееся определению. Нет, конечно, никаким андроидом Ефим не был, да и быть не мог — устав Космофлота запрещал использовать человекообразных роботов в дальних полётах. С искусственным интеллектом, либо без него, но андроидам на корабли Дальней Разведки вход был заказан. Но Ефим порой так странно себя вёл… Не по-человечески, что ли. Борис усмехнулся. Ну конечно! Пришельцы среди нас. При очередной высадке на очередную планету вместо Ефима на корабль вернулся замаскированный инопланетянин. Шпион, мать его. И по прибытию на Землю он вылупится из Ефима и сожрёт всё население планеты. Или сделает это раньше, ещё до прибытия… Да, не стоило смотреть на ночь тот дурацкий фильм, выпущенный аж в начале двадцать первого века. Хватало тогда среди режиссеров психов с ксенофобным синдромом. И сейчас, конечно, хватает, но такой уж прямо откровенной дури уже не снимают. Снимают другую дурь… Кстати, а это неплохой вариант провести остаток времени до конца вахты. Ну-ка, ну-ка, что у нас тут есть…

Борис активировал экран, и полез в раздел фильмов. Комедии. Вот что ему сейчас нужно. Какая-нибудь легкая смешная хрень. От которой не будет в голову лезть всякая ересь. Он снова усмехнулся. Монстр-пришелец, надо же. Интересно всё-таки работает подсознание…

***

А Семён тем временем наслаждался жизнью. Только что он выпил литр хмельного мёда, закусив отличным стейком средней прожарки. Карл, как всегда, был на высоте. Мёд был именно таким, каким Семён его себе представлял. Последний раз он его пробовал в глубоком детстве, когда отец взял его с собой на Октоберфест. Да и то меленький глоток. Но ощущения сейчас были именно такими, какими Семён их запомнил. Нет, но вот как? Как в условиях строго регламентированного списка продуктов можно сотворить такое? Неет, таких виртуозов поварского дела, таких мастеров кухонных комбайнов, как Карл, в космосе больше не найти. Да и на планетах тоже. Ммм… Лепота! Вот это, я понимаю, праздник. А то взять какую-нибудь из христианских конфессий — сплошь посты и ограничения, этого нельзя, того нельзя, а этого хоть и можно, но только раз в году… Язычество нравилось Семёну куда больше.

В современном мире осталось очень мало атеистов, сейчас модно было во что-то верить, причем мода была не просто так — на пару-тройку лет, а продолжалась уже несколько поколений подряд. Возрождались старые традиции, люди возвращались к истокам, к той вере, что много веков подряд успокаивала души их предков. Носить на себе знаки принадлежности к какой-либо религии считалось хорошим тоном, посмотришь на человека — и сразу понятно, о чём с ним можно говорить, а каких тем лучше избегать. Семёну очень повезло с капитаном — будь на месте Виктора Петровича кто-то другой, например, Илья Невзоров, с которым Семён летал в прошлый раз, тот никогда бы не разрешил такое добровольное затворничество. Праздник, не праздник — только тяжелая болезнь могла, по мнению Невзорова, спасти кого-то из членов команды от общественной жизни. Религиям место на планетах, говорил он. Космос свободен от сверхъестественных сил. За что, в общем-то, и был списан на землю после очередного скандала, разразившегося после запрета на мусульманский намаз во время дежурных вахт. Как назло, в тот полёт мусульмане составляли более тридцати процентов экипажа… Невзоров был, наверное, самым непримиримым в этом смысле, но многие капитаны примерно так же смотрели на такие вещи. И пролетел бы Семён и мимо хмельного мёда, и жареного стейка, и, скорее всего, и мимо продолжения службы в Космофлоте тоже.

Приступов пока больше не было, загадочная болезнь затаилась, выжидая подходящего момента. И Семён очень надеялся на то, что этот момент не настанет во время высадки на планету… То, что высадка состоится, было уже понятно — данные исследовательского зонда были очень перспективными, планета обещала стать новым домом для очередной партии искателей лучшей жизни. Если, конечно, какая-нибудь из шустрых местных форм жизни не успела к этому времени взять в руки копье… Семён подумал немного, и постучал три раза по своему лбу за неимением другого дерева в обозримом пространстве. Наличие разумной жизни было, конечно, делом хорошим — всегда приятно узнавать, что ты не одинок во Вселенной! — но существенно добавило бы работы всему экипажу корабля. Вдвое, если не в десять раз больше отчетов, исследований и дополнительных анализов, а значит и время, отведенное на изучение планеты, увеличилось бы во много раз. А это значило бы, что прибытие домой откладывается на неопределённый срок. А это в свою очередь значило, что скрывать приступы от общественности станет задачей совсем непосильной. Семён еще подумал, и дополнительно сплюнул три раза через левое плечо. Лишним не будет, чего уж там…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Обнаружив разумную жизнь, корабль Дальней Разведки был обязан сразу сообщить о своей находке на ближайшую станцию, после чего заняться непосредственно изучением этой самой жизни. Иногда аж до самого прибытия группы Контакта. Конечно, дополнительное время, проведенное вне дома и не учтённое планом полёта, оплачивалось отдельно, и такса превышала обычный тариф в несколько раз, но для людей, почти два года странствовавших по неизведанным далям космоса, это было довольно слабым утешением. Обычно, если такая находка случалась в начале или в середине исследовательского маршрута, то этот маршрут переделывался исходя из приоритета, и домой космонавты возвращались почти вовремя. Но если это происходило в самом конце… То дополнительное время брать было неоткуда. И только Бог и, может быть, группа Контакта знали, когда звездолетчики вернутся домой.

Семён почувствовал, как съеденный стейк пытается угнездится у него внутри, и грустно погладил рукой живот. Что-то — может быть, интуиция — подсказывало ему, что с этой планетой у них будут проблемы. Он встал, сделал несколько кругов по каюте. Если бы не вынужденное затворничество, сейчас можно было пойти в спортзал, размяться после плотного ужина. Тем более, что в это время там обычно никого не было, подавляющая часть экипажа корабля предпочитала переваривать еду в лежачем, либо в сидячем положении. Что было в корне неправильно — Семён, хоть и не был ярым приверженцем здорового образа жизни, но всё равно старался следовать некоторым правилам, способствующим хорошему самочувствию организма. Всегда старался побольше двигаться после любого приёма пищи, ложиться спать до полуночи, вставать засветло… Но при этом ел всё, что хотелось, выпивал — часто и с удовольствием. Алкоголиком не был, конечно, кто ж возьмет алкоголика в Космофлот, но стаканчик чего-нибудь вкусного вполне мог себе позволить на сон грядущий. Вот, к примеру, хмельной мёд — классная вещь. Надо будет потом выклянчить у Карла рецепт. Обязательно.

Но, так как Семён теперь был вынужден сидеть безвылазно в своей каюте, никакого спортзала, конечно же, не предвиделось. Тем более что кто его знает, как чрезмерные физические нагрузки скажутся на его неведомой болезни. В любом случае, надо было искать способы себя развлечь, пока он отрезан от спортзала и библиотеки.

Библиотека на корабле была отдельной темой для сожаления. Ибо электронные книги, виртуальные экраны и прочие радости цивилизации были, конечно, в каждой каюте. Но ещё на корабле было специальное помещение, оборудованное шкафами под книги, и, разумеется, самими книгами. Настоящими, бумажными. Семён ещё ни на одном корабле не встречал такого, и был совершенно очарован, придя туда в первый раз. Он быстро попал под волшебное обаяние шелеста страниц, запаха целлюлозы, ему понравились уютные ниши с мягкими креслами, в которые было так удобно забираться с ногами и читать, читать. Эта библиотека была своего рода экспериментом, как в своё время экспериментом стали живые повара. Повара прижились в Космофлоте, и Семён очень надеялся на то, что и библиотеки приживутся так же. По крайней мере, не он один с удовольствием пользовался ею в своё свободное время, другие члены экипажа тоже часто туда захаживали, кто-то ненадолго, ради экзотики, а кто-то проводил там часы, с удовольствием погружаясь в атмосферу старины. Книги из библиотеки выносить было запрещено, но это нисколько не мешало. Семён полагал, что часть очарования ушла бы, забери он какую-нибудь книгу к себе в каюту. И сейчас это, наверное, было главным минусом — но легенду надо было поддерживать, а правила нарушать было нельзя. Ибо звездолётчик, нарушающий внутренний распорядок на корабле, очень быстро переставал быть звездолётчиком. В лучшем случае, переходил на внутренние рейсы, а то и вообще вылетал из Космофлота. Дисциплина всегда была очень важной составляющей в этой организации, в своё время начинавшейся как военная, и до сих пор сохранившая некоторые её аспекты.