Зубочистка для людоеда - Крис Хендерсон

Рэй был так доволен собой, что мы оба на минутку забыли, что затеяли далеко не безобидную шалость.

— Теперь главное — уцелеть, Джеки.

— Я постараюсь.

Да, разыграно как по нотам. Тренкел посылает ко мне старика Фальконе, зная, что скорей всего я возьмусь за это дело. Тренкел подбрасывает сведения прессе и в нужный момент грубо вламывается ко мне, не сомневаясь, что герои-журналисты в обиду меня не дадут. Теперь ему остается только выбрать удобное дерево, с которого он будет наблюдать за тигром. Есть такая китайская поговорка. А по-нашему это звучит проще: «Чужими руками жар загребать». Я взял рукав висящего у двери капитанского пиджака и вытер им пот со лба. А когда уже поворачивал ручку двери, услышал:

— Да, вот еще что! Не забудь, Джеки, все это ты придумал. Это ты решил использовать прессу в качестве наживки. И если ты ошибся в расчетах и безответственно раздразнил маньяка, который опять начнет делать из женщин колбасный фарш... тогда, сам понимаешь, я буду просто вынужден привлечь всякого, кто позволяет себе такие опрометчивые и чреватые опасностью шаги.

Друг называется. «Рука» в полиции. Я уже выходил, когда вдогонку донеслось:

— Кстати. За голову Шефа назначена награда — неофициально, разумеется, Некий джентльмен, чье имя тебе знать необязательно, выплатит тому, кто уничтожит Шефа, пятьдесят тысяч. Ну, ясное дело, придется отстегнуть мне процентов двадцать, чтобы я закрыл глаза на то, что он будет доставлен сюда не в самом лучшем виде... Но все равно — на сорок тысяч много джина можно купить. Так что подумай, Джеки. Обо всем подумай. И главное — береги здоровье.

Он снова воткнул сигару в угол ухмыляющихся губ. А я закрыл за собой дверь. И под жужжание телекамер, под вспышками блицев пошел искать Хью и Билли. Мне не терпелось рассказать им, какие мы смышленые и сметливые ребята. Просто молодцы. Ловко меня подставила полиция, а сама отвертелась. Внезапно я осознал, что особенно-то выбирать мне не из чего.

Нас, пролетариев сыска, ничего не стоит обдурить.

* * *

Он смотрел па экран, видел, как шевелятся губы диктора, и чувствовал, как ярость овладевает всем его существом. Пальцы судорожно впились в подлокотники кресла, разрывая обивку, наткнулись на вылезшее острие гвоздика — на ковер закапала кровь.

Но глаза были по-прежнему неотрывно устремлены на экран. Диктор повторял, что сказал про него этот самый Джек. Умно. Очень умно. Он выругался, слыша, как гулко отдались в пустой комнате его слова. Жалко, что Джек не слышит. "Нашел дурака, — сказал он. — Я не вчера родился: понимаю, чего ты добиваешься".

Он снова потянулся за вечерней газетой, уставился на фотографию мужчины на первой полосе и заголовок: «ХЕЙДЖИ НАЗЫВАЕТ ШЕФА ТРУСОМ». Глаза его перебегали с фотографии на крупные буквы. Заморышем этого Хейджи не назовешь: он мысленно прикидывал его рост, вес, оценивал разворот широких плеч, жилистость человека, которому бросил вызов. И который вызов этот принял, «Нет, Джек, черта с два ты купишь меня так дешево».

Весь город в ужасе лежит у его ног — он сумел запугать всех. Но если этот Джек осмеливается глумиться над ним, унижать его, то, значит, его скоро перестанут бояться. Что ж, ход будет за ним: он вразумит их всех...

Он криво усмехнулся. Напрасно, напрасно считают они, что находятся в безопасности. «Мы еще поглядим, Джек, так ли ты жилист и крепок, как хочешь казаться. Я займусь тобой, я сделаю с тобой то же, что сделал со всеми прочими. А остальным это послужит уроком».

Продолжая улыбаться, он умиротворенно расслабился в кресле.

* * *

Я знал, что все это будет не так просто, как кажется. Прошло две недели, а Шеф не подавал признаков жизни. Город вздохнул, с облегчением решив, что страшный серый волк убрался к себе в дремучий лес. Я же думал, что он проверяет, из чего сложен мой домик, — из соломы или кирпича. Ход был за ним, и мне оставалось только ждать.

Фальконе я объяснял, что сделал и что намерен делать. Оплата сокращается наполовину — я некоторое время буду вынужден ничего не предпринимать. Он понял. Две спокойные недели вполне компенсировали этот простой. По его словам, Антонетту перестали мучить кошмары с того самого дня, когда я по ТВ бросил Шефу вызов. Кроме того, старик подтвердил мои подозрения: ко мне его направил именно капитан Тренкел.

С ним мы тоже были в контакте. Полиция не находила новых жертв Шефа. Он больше не присылал писем в газеты. Рэй верил в успех нашей затеи больше, чем я, но тоже не на сто процентов. Еще он сказал мне, что был просто потрясен, когда Билли и Хью примчались в участок вызволять меня из беды. По его мнению, ни для кого больше Хьюберт не стал бы светиться — для него попасть в газеты смерти подобно, Я и сам удивился такой самоотверженности.

Впрочем, он и не засветился: сумел выбраться из участка незамеченным и уже потом присоединился к нам с Билли, Втроем мы обсудили маневры капитана и стали гадать, что будет делать Шеф. Мы по-прежнему пытались понять логику его поведения. Осенило Билли:

— Одежда! — воскликнул он. — Все его жертвы были раздеты догола: их находили на пустырях и помойках, в мусорных баках без единого клочка материи на теле. Мы так и не знаем, во что все эти несчастные были одеты.

— Ве-верно, — сказал Хью. — Эту линию мы не отследили: толкались во все двери, кроме этой.

Именно. Все было известно: и цвет волос, и стрижка, и лак для ногтей, и косметика, и все размеры — даже те, которые не имели никакого значения. Только об одежде несчастных не было известно ничего, ибо одежды не находили.

И тогда мы взяли это на себя. Впрочем, я был уверен, что эта мысль осенила и кого-нибудь из полиции и она собирает материал, расспрашивая родственников, во что были одеты убитые. Я пустил Хью по следу.

И вот что выяснилось. Все были одеты, что называется, «прилично». Никаких тебе джинсов, маечек, курточек, кроссовок, ни намека на какую бы то ни было «хипповость». Все одевались, может быть, не очень дорого, но с претензией на элегантность, изящество — и со вкусом. К моменту исчезновения большинство было в строгих деловых костюмах. Чулки. Изящные туфли. Словом, оделись они в тот роковой день так, словно шли на «интервью»-собеседование, надеясь поступить на службу в какую-нибудь могучую корпорацию — Ай-Би-Эм, например. Тем не менее и эта линия завела нас в тупик.

— Нет, дело тут не в одежде, а в том, что она значит для этого подонка. Да, он ненавидит женщин, предпочитающих строгий стиль. А почему — мы не выясним никогда. Мамаша его так одевалась? Бывшая жена? Сестра? Возникают все те же вопросы. И все-таки это важно. Уже одно то, что полиция зафиксировала это, указывает, что мы на верном пути. Но само по себе на Шефа не выводит.

Хью высказал идею о том, что он — фетишист и хранит одежду жертв, как трофеи. Билли пошел дальше, предположив, что тут имеет место ритуальное раздевание, ра-облачение, связанное с какими-то его темными комплексами и со стремлением унизить несчастных. Но опять же ничего конкретного нам не давало. Зацепок как не было, так и нет.

Судя по всему, Шеф предполагал действовать по нашему сценарию, и это всерьез меня тревожило. Затаиться, притихнуть на какое-то время, чтобы город почувствовал себя в безопасности, размяк, — а потом ошеломить всех кровавым возвращением.

Закинув ноги на подоконник, наплевав на то, что кабинет мой раскалялся и заполнялся уличным шумом, я сидел в кресле и думал, каким и когда будет это возвращение.

Стакан был наполнен — на случай, если необыкновенно сильно и внезапно захочется выпить. Мало ли что? Надо быть предусмотрительным.

Стук в дверь меня не удивил. Как не удивило и появление особы, произведшей этот стук. Пресса одолевала меня с завидным упорством и постоянством. Салли Бреннер — воплощение женственно-делового стиля: кремовая юбка, не-е-ежно-нежно розовая блузка, кремовый жакет — вошла в кабинет. Вытирая лоб насквозь мокрым носовым платком — занятие бесплодное и бессмысленное, — я сказал:

— Боже, такая элегантность в такую жару!.. Я потрясен. — Потом спустил ноги с подоконника и указал ей на стул. — Прошу. Чем порадуете?

— Боже, — в тон мне отвечала она, — какая неслыханная учтивость. Ни одного бранного слова! Что случилось? Вы решили стать джентльменом?

— Нет, сегодня слишком душно и жарко, чтобы... Впрочем, если вы настаиваете...

— Нет, — засмеялась она, проведя рукой по волосам. — А насчет жары, вы даже и сами не знаете, до чего правы. Но будет еще жарче...

Чем-то мне эта многозначительная фраза не понравилась. Я подался вперед:

— Что вы имеете в виду? У вас предчувствие? Вы предполагаете? Или есть что-либо более основательное?

Сняв с плеча сумку, она достала из нее маленький кассетный плейер и поставила его передо мной на стол.

— Более, более. Более некуда. Включайте.