Тёмные самоцветы - Челси Ярбро

— Ничего, что тебя бы касалось, — отрезал он.

— Ты, видно, не в духе. Прости, — пробормотала вдова.

— Нет, все в порядке, но я очень занят. Сейчас меня лучше не отвлекать. — Он сознавал, что поступает бесцеремонно, но Галина — нахлебница и должна знать границы.

Вдова поклонилась.

— Прости за докуку. Я буду у батюшки, — сказала она и побрела к дверям, шаркая по полу домашними меховыми туфлями.

— Да. Ступай. — Князь отмахнулся и уставился в стол. Иезуиты. Им нельзя доверять. Их конечная цель: развалить Православную церковь. Куда бы эти монахи ни двинулись, они всюду пытаются насадить свою веру. Рим давно пробует втереться в доверие к русичам и теперь, как видно, пытается действовать через польского короля.

Анастасий поморщился, придвинул к себе донесение, составленное на греческом, и раз в десятый принялся его изучать. Он вчитывался в документ с ревностным тщанием, взвешивая каждую фразу, ведь любая из них могла быть носителем сокровенного смысла, способного пролить свет на события, известные ему лишь понаслышке.

Возня с бумагами заняла больше часа, потом в дверях возник коридорный холуй.

— Пришел человек, — сказал, кланяясь, он.

— Кто таков? — строго спросил Анастасий, собирая сообщения в стопку и внутренне радуясь передышке.

— Он из Иерусалима, — ответил холуй. Анастасий кивнул. Этот святой город после падения Константинополя сделался центром юго-восточного православия. — Его зовут Ставрос Никодемиос, он гидриот.

— Гидриот, — уверенно повторил Анастасий, хотя знать не знал, что сие означает, и слыхом не слыхивал об островке с названием Гидра. Он встал. — Принеси сюда полотенце и таз с водой. Да смотри, поживее.

Холуй выскочил в коридор и, лишь исполнив порученное, ввел в горницу гостя.

— Добро пожаловать в мой дом, гидриот, — сказал Анастасий, беря обе руки чужеземца в свои. — Позволь оказать тебе уважение.

Он повернулся к тазу и сполоснул руки гостя водой, а затем тщательно вытер их полотенцем.

Грек невозмутимо кивнул. Приветное омовение, очевидно, не было ему внове.

— Благодарю, княже, — сказал он почти без акцента. — Путешествие оказалось нелегким. В Курске мы чуть было не застряли. Если бы не нужда, погнавшая меня далее, пришлось бы там зимовать. — Он протянул письмо. — От Юрия Костромы. В нем сказано многое, но не все.

Анастасий, напустив на себя равнодушие, стал читать. Двоюродный брат сообщал, что грек Никодемиос располагает сведениями о настроениях патриарха Иерусалима, и высказывал предположение, что эти сведения могут оказаться полезными для Руси. Далее он справлялся о здоровье царя и убеждал Анастасия прислушаться к доводам грека. Письмо заканчивалось обычными пожеланиями здравия и просьбами передать тем-то и тем-то поклоны. Анастасий поднял глаза.

— Правильно ли я понимаю, что ты уже сообщил моему родичу кое-что, о чем мне пока неизвестно?

— Мы обсудили кое-какие вопросы, но не пришли к окончательным выводам в том ряде дел, что зависят от твоей доброй воли. — Ответ выдавал в посетителе искусного дипломата.

— Признаться, я озадачен, — сказал Анастасий, жестом приказывая холую подать гостю стул и убраться из горницы. — Что вынудило тебя пуститься в дорогу в столь неудобные для странствия дни?

— Необходимость, княже. Ты ведь прочел письмо. Приходит время решительных действий. — Грек сел, глядя князю в глаза. — Нам всем сейчас следует…

— Твоя нужда — не моя нужда, — прервал его Анастасий. — Если ты прибыл сюда в надежде склонить меня на сторону тех, кто смотрит в рот иерусалимскому патриарху, то твой вояж был напрасен. Москва — третий Рим, а Константинополь пал. Мы с Юрием никогда не сходились во взглядах. У вас нет прав указывать нам, что творить. Я не стану поддерживать Иерусалим. Слишком многое поставлено на кон, а вы в том не смыслите ничего.

Взгляд гостя сделался жестким.

— Должен ли я верить, что ты собираешься сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, во всем оглядываясь на занедужившего царя?

— Разумеется, — холодно заявил Анастасий, хотя лицо его омрачилось. — Царь Иван, как и прежде, опора страны. Даже теперь. — Последние слова прозвучали не очень-то убедительно, и он счел нужным их подкрепить: — Те, кто мыслит иначе, глупцы и предатели.

— Глупцы и предатели? — поразился Никодемиос и огляделся вокруг, словно ища поддержки у стен. — Ты и вправду так думаешь? Но тогда объясни почему.

— Потому, что я — русский князь, а еще потому, что я — Шуйский. Мы всегда были преданы престолу Руси. Царь Иван окончательно согнал татар с наших земель и привел отечество к славе. Все мы — и опричники, и бояре, — не щадя живота, помогали ему. Кем я буду, если решусь об этом забыть? — Анастасий прошелся по всей длине горницы, уже не обращая внимания на стук молотков за стеной. — Ты прибыл сюда для важного разговора, а начинаешь с попыток настроить меня против моего государя. Это, во-первых, глупо, а во-вторых, за такое у нас забивают плетьми. Думай, прежде чем что-то молвить.

— Ты ведь не донесешь на меня, — вкрадчиво сказал Никодемиос. — Ты слишком честолюбив, чтобы упустить случай выведать, с чем я ехал к тебе. Да и брат твой тебе тоже дорог. Пострадаю я, пострадает и он. На Руси ныне каждый кричит о своей верности государю, хотя царь Иван уже конченый человек.

— Нет, не конченый. — Шуйский возвысил голос. — Просто сейчас его душу снедает великая скорбь. Бремя это не снять без глубокого покаяния. А на то нужно время. Все мы веруем, что он вскоре воспрянет и воссияет в прежнем величии.

— Воспрянет? — вскинулся Никодемиос. — Безумец? Когда такое бывало? — Он тоже почти кричал.

— Наш царь не безумен. Просто его рассудок чересчур утомлен. — Шуйский облизнул пересохшие губы. — Пойми, гидриот, царь Иван нам не ровня. Мы греховны, слабы, малодушны, он же — велик. А великие люди могут сносить страдания много большие, чем прочие смертные. Он отряхнет с себя свой недуг словно прах.

Никодемиос чуть поморщился.

— Я не единожды наезжал на Москву, я бывал при дворе и вижу, как царь изменился. Он теперь не таков, каким был еще три года назад. Не понимаю, почему ты не хочешь это признать. Особенно после того, как отправил Баторию весточку.

— Я? — Анастасий побагровел и, отстранившись, воззрился на гостя. — Откуда ты взял это, грек?

— Именно ты. Этим летом. Письмо вручил Стефану торговец одеждой. — Никодемиус с удовольствием цедил фразы, наслаждаясь бессильным гневом боярина. — Интересно, для чего оно послано? Чтобы обрести сильного союзника за спиной своего государя? А взамен пообещать Польше покорство Руси? Чтобы шляхта руками русичей урезонила турок? В том, скажи, княже, была твоя цель?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});