Блаженный Августин - Константин Томилов

взвизги свинюшки.

– Не забоишься, Андрюха? – серьёзно, как у взрослого, поинтересовался дядя Вова, наблюдая за неуверенно одевающей сына Надеждой Николаевной.

– Ничё, ничё! – убеждённо успокоил своего двоюродного брата Юрий Венедиктович, – мы тобой то, помнишь? С какого возраста?

– Ну так то мы! Мы здесь, в деревне росли, а он…

– А не важно! – досадливо отмахнулся отец, приобняв уже одетого Андрюшу за плечи, потянул на выход, – пошли сынок.

– Ну что, Юрок? Как всегда? – залихватски подмигнул дядя Вова своему «подельнику».

– А то! Ты валишь, а я добиваю, – кивнул головой Юрий Венедиктович вытягивая из самодельных ножен трёхгранный, длинный, сделанный из винтовочного штыка нож, – а ты сынок, сиди тихо и спокойно, не отвлекай нас, – также залихватски, по-разбойничьи подмигнул сидящему на поленнице Андрюше, – думаешь выйдет сама? Не придётся вытаскивать? – посмотрел на брата, деловито взводящего курок одностволки двенадцатого калибра.

– Выйдет Юрок! Однозначно выйдет! Этож «баба», если б кабан, тот ещё «поупирается», а эта нет, ради жратвы прибежит как миленькая, для неё жратва, это всё равно, что для наших баб денежки.

– Ладно уж, разхорохорились! – раздражённо прокричала хохочущим, непонятно над чем, мужикам топчущаяся по двору, одна из бабушек, – болтуны и бестолочи, что один, что второй…

– Идёт! – перебил необидную для него ругань дядя Вова. Замолкнувшая старушка суетливо поспешила в дом. Из-за угла грязной, низенькой мазанки показалась свиная голова. Понюхав сопливо блестящим пятачком, исходящий от стоящей у ног дяди Вовы кастрюльки, аромат только что приготовленного варева, спряталась. Потом послышался отчаянный визг и свинья вылезла из-за угла полностью. Андрюша смотрел на происходящее выпучив от изумления глазёнки. Животное казалось шло, приближалось к усмехающимся мужикам не само, а как будто притягиваемое невидимыми сетями. Последние два-три метра до кастрюльки «сопротивление» рухнуло и свинья сделав пробежку ткнулась мордой в посудину и начала жадно чавкать, одновременно косясь белесыми зенками на почти упирающийся ей в лоб, воронённый ствол. Бахнул выстрел. Андрюшин отец прыгнув, как с высоты, на бьющееся в агонии животное, дёрнув вверх левую переднюю ногу, безошибочно толкнул, засунул по рукоятку «забойную'швейку». Свинюшка мелко-мелко задрожала, потянулась в длину, как зевающий, просыпающийся человек, и затихла.

– Готова, – резюмировал Юрий Венедиктович, выдёргивая нож и затыкая заранее приготовленной тряпочкой пульсирующее тёмно-красной, липкой жидкостью отверстие.

– Молодца ты, Юрок, – похвалил брата дядя Вова, – всегда с первого раза и точно в сердце…, а у меня вот не всегда так получается…

– Да ладно ты, – нехотя возразил довольный похвалой Юрий Венедиктович, – зато ты стреляешь, а я вот, как побаивался ружья, так и до сих пор…, ну ты же знаешь почему, – покосился на огорчённо кивающего головой дядю Вову, – а ты сынок, – посмотрел на ёрзающего задом по колючим дровам Андрюшку, – не испугался?

– Нет! Так здорово было! Так интересно! Можно мне слезть?

– Конечно можно. Давай я тебе помогу, оп-па, – подхватил по мышки и снял с поленницы сына Юрий Венедиктович, – сейчас мы с тобой пойдём лампы «раскочегарим» пока дядя Вова перекуривает…

Уже лишённая копыт и головы, бесстыдно раскорячившаяся обрубками ног в хмурое холодное небо, раскрытая от шеи до самого хвоста свиная туша подгнившим лимоном желтела посреди суетящихся вокруг неё людей.

– А это что? А это зачем? – то и дело спрашивал Андрюша то отца, то дядю Вову, безбоязненно и небрезгливо тыкая и прикасаясь пальцами к разбираемому на части животному и внимательно выслушивая объяснения.

– Сынок, ты так перепачкался…, и замёрз наверное, – сострадательно-переживающе пропела раскрасневшаяся и чем-то возбуждённая мама, – шёл бы в хату…

–Ну, мам! – сразу обиженно загнусавил Андрей не глядя на держащую эмалированный тазик Надежду Николаевну, в который его отец размеренно выплёскивал из кружки зачерпываемую из разверстой полости свиной туши кровь.

– Да ладно, Надюха! – вступился за племянника старший брат, – пусть уж до конца с нами будет. Андрюха у нас молодец! Вообще ничего не боится, да, Юрок, – бросил взгляд на согласно закивавшего Юрия Венедиктовича, – а сообразительный какой! Ну точно доктором будет! Хирургом! Как минимум профессором!

– Вот поэтому и прилипло ко мне это прозвище, – как-то по взрослому проговорил Андрюша, вкратце пересказав напряжённо-пристально слушающей его Наташке, недавнюю историю.

– Слушай! – притиснулась вплотную к нему, часто задышавшая, чем-то глубоко взволнованная восьмилетняя девочка, – у наших соседей собака ощенилась, она такая глупая и добрая, что мне можно запросто у неё будет одного из щенков забрать. А потом мы с тобой, где-нибудь, потихоньку его вскроем. Давай?… Чего ты? – недоумённо отшатнулась от начавшего непонятно над чем похихикивать Андрюши, – свинью же ты помогал резать и лягушку только что…

– Натаха, ты дура? – всё громче и громче смеялся здоровый мальчишка, – свинья – это еда, а лягушка хоть и не еда, но просто лягушка. А щенок – это не еда! Это просто щенок – его нельзя резать. Всё же просто и понятно. Правильно папа и дядя Вова говорят, что все бабы дуры!

Обогнув остолбеневшую от такого «поворота» несостоявшуюся «медсестру», задыхаясь от рвущегося из самого нутра хохота, размахивая над головой руками побежал к плескающимся в воде друзьям, что есть силы крича:

– Бабы дуры, бабы дуры, бабы бешенный народ, как увидят помидоры, сразу лезут в огород!

ПЕРЕЛОМ

– Министерские говоришь? – похихикивал Юрий Венедиктович «играясь» с шампурами на которых, шкворча и плеваясь жиром, румянились большие куски свинины вперемежку с целыми луковицами. Поймав на себе не по-детски укоризненный взгляд вытянувшегося, похудевшего, девятилетнего сына, поёжился и как обычно, заискивающе попросил:

– Ты, Андрюша, маме…, ну ты понял в-общем…, – посмотрев на согласно кивнувшего, стыдливо отводящего взгляд мальчика, снова захихикал в сторону соседа по даче, – так значит, министерские говоришь? Ну, посмотрим, посмотрим, что за министерские. У них наверное и «устройство» необычное, не как у простых?

– А то! – с готовностью заёрничал в ответ дядя Петя, – там, по-любому, «не вдоль, а поперёк»!

Непонимающе пожав плечами, из-за чего, почему два взрослых, вроде неглупых, мужика вдруг загоготали во всё горло, Андрей пошёл в дом.

«Кто это идёт от Едома, в червленых ризах от Восора, столь величественный в Своей одежде, выступающий в полноте силы Своей? «Я – изрекающий правду, сильный, чтобы спасать». Отчего же одеяние Твоё красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле? «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Своё; ибо день мщения – в сердце Моем, и год Моих искупленных настал. Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего; но помогла Мне мышца Моя, и