Стражи - Кен Бруен

На следующий день я помирал. Не обычное похмелье, а настоящее стихийное бедствие. Такое, что хочется крикнуть: ПРИСТРЕЛИТЕ МЕНЯ!

Я пришел в себя около полудня. Вчерашние события до четырех часов дня я еще кое-как мог восстановить. Дальше — пустота. Будто выжгли напалмом. Знаю только, что мы с Саттоном в финале оказались в баре «У О'Ничтейна».

Смутно помнил

хоровод с норвежцами

армрестлинг с вышибалой

двойной «Джек Дэниелс».

Скомканная одежда валялась около окна, остатки принесенной ночью из ресторана еды — под стулом. Наступил на чипсы и что-то, оказавшееся позеленевшим куриным крылышком.

Господи!

Пришлось всерьез проблеваться. Утренняя молитва. Старый привычный ритуал: я на коленях перед унитазом.

«Твайфордз»!

Они делают надежные посудины.

Наконец моя система, освободившись от всего, от чего только можно, перешла к спазматическим рвотным позывам. Такого рода, когда кажется, что кишки вот-вот вылезут через гортань. Гортань. Хорошее слово, подходящее. В нем есть медицинская отстраненность.

Мне нужно было выпить стакан. Господи, мне нужна была целая бутылка! Но тогда я потеряю еще нескольких дней. А мне надо отомстить, поймать преступников. Трясущимися руками я попытался скрутить косячок. Саттон дал мне немного гашиша, сказал: «Прямиком из Алжира. Серьезное дерьмо. Обращайся уважительно».

Никак не мог скрутить сигарету. Пошел к буфету, нашел завалявшуюся булку с вишневой начинкой. Выскреб начинку. Нагрел гашиш в фольге и запихнул в булку. Затем сунул ее в микроволновку и поставил на ускоренный режим.

Видок получился еще тот. Когда булка остыла, я рискнул откусить кусок. Эй, не так уж плохо. Я съел все, запивая водой.

Улетел аж на орбиту.

Булка с гашишем очень подходит для путешествий в космосе. Могу лично подтвердить.

Я снова провалился в негу. Мой разум на цыпочках протискивался сквозь тюльпаны. Я сказал вслух… (или не сказал?):

— Мне нравится моя жизнь.

Это было самым верным показателем моего состояния. Прошло немало времени, я начал искать что бы пожевать и стал приглядываться к зеленому цыпленку. К счастью, замороженная пицца странным образом пережила мои последние эскапады, так что я занялся ею. Где-то на половине заснул. Проспал шесть часов. Если мне что и снилось, то «Отель „Калифорния"».

Когда я очнулся, похмелье слегка прошло. Не окончательно, но все же стало легче. После душа и очень осторожного бритья я пошел к полке, где стояли мои видеокассеты. Там их не очень много, но все самые-самые:

«Париж, Техас»

«Однажды на диком Западе»

«Бульвар Сансет»

«Двойная гарантия»

«Путь Каттера»

«Боевые псы».

В 1976 году Ньютон Торнберг написал роман «Каттер и Боун». Трое людей, чья жизнь была разрушена в шестидесятых, живут в одном доме. Каттер, тронутый и искалеченный ветеран вьетнамской войны. Боун, хитростью избежавший призыва в армию. Мо — страдающая агрофобией алкоголичка с ребенком. Они расследуют убийство молодой проститутки. Умудряются зацепить не тех людей, и Мо с ребенком убивают. Каттер и Боун преследуют магната, которого считают виновным в смерти Мо. По словам Боуна, Каттер

находится в полном отчаянии. Из-за этого на любую идею или ситуацию не может реагировать иначе, чем смехом. Его разум был похож на дом с зеркалами, в котором искаженное изображение отражает искаженное изображение.

Каттер во власти

отчаяния

цинизма.

Роберт Стоун написал «Боевые псы» в 1973 году. Карел Рейс снял по нему фильм в 1978-м.

И снова проклятая троица.

Мардж, помешанная на лекарствах. Ее муж Джон Конверс, военный корреспондент, и Хикс, который ввозит наркотики в США. Джон Конверс продает своего друга Агентству по борьбе с наркотиками и понимает, что ему необходимо постоянно испытывать страх. Психологически страх — основа его жизни. Я боюсь — значит, я существую.

Хикс, преследуемый бандитами и агентами, умирает в пещере, где живут хиппи. Там на стене написано:

МЕТАФОР НЕ БЫВАЕТ.

Я смотрел эти фильмы по многу раз и чувствовал себя так, как чувствовал всю жизнь… да пошло оно все…

За одной из дверей, мимо которой я проходил, я увидел мужчину, полностью одетого в старинное платье, в высоком белом цилиндре. Когда я проходил, мы посмотрели друг на друга, как две осторожные ящерицы, ползущие по голому камню.Уолтер Мосли. «Белая бабочка»

Одиннадцать утра; я сижу на скамейке на Эйр-сквер. Ветер лениво шевелит мусор, оставшийся после воскресенья. В четыре утра, перед самым рассветом, это место было зоной военных действий. В это время клубы и забегаловки выбрасывают на улицу своих посетителей.

Начинаются драки, разгул хулиганства.

В центре площади стоит памятник Патрику О'Коннеру. Ему отрубили голову. Два года назад толпа подожгла тут детскую коляску.

Подальше, около общественного туалета, убили юношу.

Город хищников.

Прогресс, твою мать!

У меня в кармане лежит потрепанный экземпляр романа Ричарда Фарины «Был внизу так долго, что уже стало казаться, что наверху». Зеленая такая книжка, на ладан дышит. Ричард Фарина был зятем Джоан Баез. Наверняка написал бы много хороших книг, если бы его не прикончили наркотики. Я в уме составляю список:

Джарелл

Павезе

Плат.

Джарелл бросился в воду с теплохода в Карибском море

и Густав Флобер (1849).

Пока тело мое продолжает свой путь, мысли мои все возвращаются назад и хоронят себя в прошедших днях.

Вслух я пробормотал по-ирландски:

— Och, Ochon!

Подошла еще одна путешественница во времени и села на другой конец скамейки. Я пью капучино из бумажного стаканчика.

Никаких шоколадных крошек. Терпеть это не могу.

Путешественнице лет двадцать пять, с ног до головы в браслетах. Сказала:

— Кофеин тебя убьет, парень.

Я решил, что ответа не требуется.

Она продолжила:

— Слышишь меня, эй?

— Слышу, ну и что?

Она подвинулась поближе:

— Что с твоими негативными волнами?

Меня обволокло облаком пачули. Я решил перестать притворяться хиппи и сказал:

— Вали отсюда.

— Эй, парень, ты излучаешь мощную враждебность.

Мой кофе остыл, я поставил стаканчик на скамейку.

— Когда ты был ребенком, у вас в доме были красные ковры?

— Что?

— Фэн-шуй говорит, что тогда дети вырастают агрессивными.

— У нас был линолеум, рвотного цвета. Мы вместе с ним дом купили.

— Вот как?!

Я встал и ушел. Оглянулся и увидел, что она взяла мой кофе и, запрокинув голову, пьет из стаканчика.

Мне ужасно хотелось отлить, я даже боялся, как бы не пришлось нарушить общественный порядок. На площади в это время собралась толпа юных пьянчуг. Это место приобрело дурную репутацию после того, как сюда повадились педофилы. Главный пьянчуга крикнул:

— Выпить хочешь?

Будто бывает, что я не хочу выпить. Тем не менее я ответил:

— Нет, но все равно большое спасибо.

В Зеленой гвардии мне назначили на полпервого, так что времени еще оставалось уйма. Мельком заметил себя в зеркале: волосы торчат во все стороны. Удаляясь, я произнес:

— Будьте осторожны.

Подростки ответили хором:

— Да благословит вас Господь, сэр.

На углу Ки-стрит я заметил старую парикмахерскую. Взглянул на часы, прикинул… и направился туда.

Клиентов не было. Парень лет тридцати отложил в сторону журнал «Сан» и спросил:

— Как делишки?

— Неплохо, спасибо.

Я немедленно определил английский акцент и спросил:

— Разве это заведение раньше не называлось «У Хейли»?

— Чего хотите?

Он не сказал «хочете», но оно как бы повисло в воздухе, готовое появиться в любую минуту.

— Забыл номер, — сказал я, — но, думается, я хочу номер три.

— Уверены?

— Ну, у Бекхэма номер один, а я определенно хочу немного подняться.

Он жестом показал на кресло, и я уселся. Спросил:

— Из Лондона?

— Хайбери.

Мне так и хотелось сказать: «Хайбери с его дерьмовым акцентом», но я сдержался и заметил:

— Замечательная погода.

Музыка играла слишком громко, поэтому парень сказал:

— «Джой дивижн»… 1979-й… «Незнакомые удовольствия».

Мне вообще-то нравилось. Некая перекрученная смесь изящества и грубости, она действовала на мою подусохшую чувствительность. Я сказал:

— Годится.

— Ну да, приятель, это клево. Знаете, уже двадцать лет прошло с того дня, как Ян Куртис выпил бутылку виски, посмотрел фильм Вернера Герцога по телевизору, поставил альбом «Студжес» и…