Пароль «Dum spiro…» - Евгений Березняк

У Врублей мне нравилось. И милые хозяева, и то, что дом на отшибе. А схрон действительно оказался на славу. Зайдешь в амбар — сено по самую крышу. Надо его все разворошить, чтобы добраться до потайной комнатки. Вход и выход — в сторону леса. Доски смазаны жиром, легко, бесшумно поднимаются и опускаются. У выхода — скамейка: конспирация. В этом же доме и рация. Удобно, но… опасно. Чертовски опасно. Представляет ли себе старый Михал, что ждет его самого, дочерей в случае провала? Я спросил об этом и тут же прибавил, что в ближайшие дни постараемся подобрать другую квартиру. Татусь обиделся:

— Разве Ольге у нас плохо? Разве совецкие мне уже не доверяют? Я все знаю, пан капитан. А бояться? Вы, пан капитан, не сомневайтесь: мы, Врубли[7] — не воробьи. За родину постоять сумеем. Hex нас герман боится.

«DUM SPIRO…»

— Товарищ капитан, к вам гостья.

На пороге Ольга, а рядом с ней молодая, модно одетая пани. Красивая, неторопливая в движениях, ясноглазая.

— Капитан Михайлов.

— Валерия.

Вот она какая, связная Краковского подпольного областного комитета ППР (Польской рабочей партии) и Армии Людовой[8]. За два дня Ольга мне уши прожужжала: Валя да Валя (так называли Валерию). И вежливая, и добрая, и находчивая. И артистка, каких мало. Переоденется в перекупку, в монахиню-кармелитку — не узнать. В ней одной — десятки разных женщин.

— Вы только представьте себе, товарищ капитан. Первая наша радиоквартира была в селе Могила. И тут мы узнали о предательстве «Львова». Могила в любую минуту могла для нас обернуться настоящей могилой. Решили перебраться в Рыбну. Валя рацию положила в корзину. Сверху присыпала черешнями. Поездом — до Кракова. Переулками, задними дворами мы, наконец, выбрались на шоссе. Патруль задержал нас в пяти верстах от Рыбной. Немцы — в касках. Нагрудные бляхи-жестянки — полевая жандармерия. Молча возвратили нам аусвайсы, старший вызверился:

— Показывай, что в корзине! А Валя еще и шутит:

— Пули. И такие сладкие, что от них умереть не жалко. Угощайтесь, герр офицер.

Набирает одну пригоршню, другую. И так спокойно это делает, будто не рация, а цветочки лежат под черешнями. А черешня действительно сладкая. Ягоды одна к одной — крупные, сочные, золотистые. Понравились. Старший даже сказал: «Данке шен», дескать, очень даже благодарен. И отпустил. Такая она, Валя.

…Я вспомнил эту историю.

— Где же, очаровательная пани, ваши пули-черешни?

Валя рассмеялась. Тут с корзиной яблок пришел Малик. Мы перебрались в сарай — в мою «квартиру».

— Товарищ Михайлов, вам привет от Михала, — первой заговорила Валерия. — Он просил познакомить вас с обстановкой в городе.

А обстановка сложилась такая. Город, резиденция генерал-губернатора Франка, по словам Валерии, буквально кишел гитлеровцами и полицией. Усилили свою деятельность наиболее реакционные элементы НСЗ[9]. Они проникали в ряды Краковского патриотического подполья. С их помощью гестапо уничтожило три состава краковского подпольного комитета Польской рабочей партии. Теперь действует в глубоком подполье четвертый, во главе с Павликом (Бронеком). А товарищ Михал по решению партии стал комендантом 10 округа Армии Людовой.

Не дремали эмиссары из Лондона — представители эмигрантского правительства. Их провокационные действия были нацелены на захват инициативы в стране, на усиление своего политического влияния. Именно с этой целью они форсировали восстание в Варшаве, не считаясь ни с реальной расстановкой сил, ни с планами советского командования, чтобы в случае поражения свалить всю вину на нашу армию и этим лишний раз оправдать свою традиционную антисоветскую политику, забить клин между польским и советским народами. Восстание вспыхнуло 1 августа 1944 года. Тысячи польских патриотов, обманутых лживыми, демагогическими лозунгами, с оружием в руках восстали против ненавистных оккупантов. Гитлеровцы ответили новыми жесточайшими репрессиями, которые прокатились и по Кракову. В Варшаву прибыл сам Гиммлер.

— 6 августа, — рассказывала Валерия, — на Францишканскую улицу въехала колонна грузовых машин. В кузовах, сидели солдаты дивизии СС в массивных рогатых касках, с широкими треугольными бляхами. Машины промчались Доминиканской улицей, мимо почтамта. Случайные прохожие бросались врассыпную, пытались прорваться. Но выходы оказались перекрытыми. Всюду стояли солдаты, эсэсовцы. «Хальт! Раус! Шнелль, шнелль!» Мужчин хватали на улице, вытаскивали из домов. Не помогали ни «кенкарты» — удостоверения личности, ни свидетельства с немецкими печатями. Всю неделю машины, забитые арестованными, курсировали из Кракова в Плашовский лагерь. Восемь тысяч арестованных — таковы итоги черной недели в Кракове. Гестаповский гребень вычесывал, хватал людей без всякого разбора.

Наша партия в эти дни недосчиталась многих бойцов.

Я слушал Валерию и невольно любовался ею. Эта пани, одетая с иголочки, словно сошедшая с пасхальной открытки, самой природой была создана для разведки. Связной следует полагаться только на свою память. В руках врага записка, адрес, списки людей могут обернуться непоправимой бедой. Валя поражала даже видавшую виды Ольгу своей памятью. Ее информации, всегда точные, лаконичные, легко укладывались в предельно скупые строки радиограмм.

Подпольщики, снабжая информацией нашу связную, часто, как правило, даже не знали друг друга. Валерия знала многое, и многие нити Краковского подполья находились у нее в руках. Это были надежные руки.

…В ту первую нашу встречу Валерия на словах передала предложение товарища Михала: он и его друзья с радостью будут помогать нашей группе, как они это делали для Ольги.

Договорились о явках в городе.

Я сказал, что хорошо бы иметь особый пароль, условный код для непосредственной связи между Голосом и руководством Краковского подполья. Не исключены провокации. Вот почему так важно точно знать, какие именно сообщения, предназначенные для нас, пройдут через руки товарища Михала. Валерия обрадовалась:

— Отлично, пан капитан. Мой муж, — смущенно поправилась, — извините, товарищ Михал — за строжайшую конспирацию. Что вы предлагаете?

Стали перебирать варианты паролей. И тут я вспомнил последнюю ночь в Монтелюпихе, свою камеру, надписи на стене.

— «Dum spiro — spero…» — вот наш пароль. Нет, просто: «Dum spiro…» или только первые буквы — «D. S.» По этому знаку в донесениях и будем узнавать руку товарища Михала.

— Dum spiro — spero… — тихо повторила Валерия, — пока дышу — надеюсь.

— А по-нашему: пока живу — борюсь!

— Думаю, и товарищу Михалу понравится, — согласилась Валерия.

«D. S.» — десятки донесений шли из Кракова под этим кодом. Информации польских патриотов приобретали в те дни особенное значение. Готовилось новое наступление советских войск. Не за горами — освобождение Кракова. Центр интересовался подпольщиками, просил сообщить дополнительные данные о них.

Несмотря на массовые облавы, лагеря смерти, казни, антисоветскую пропаганду и злобный вой местных националистов, настоящие польские патриоты оставались надежными друзьями нашей страны. Нам, разведчикам группы «Голос», помогали десятки поляков — краковских подпольщиков, о которых мы тогда только догадывались.

— Взять нашу Рыбну, — медленно, с достоинством говорил Малик. — Я и мои товарищи стали тут первыми коммунистами в 1933 году, когда к власти в Германии пришел Гитлер. Игнац Текели, Антон Фелюсь, Игнац Тарговский, Франтишек… За каждого ручаюсь головой. Каждый из них готов выполнить любое ваше задание.

Сколько раз мы имели возможность в этом убедиться!

«Бабця Сендерова» — мать солдата польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, не колеблясь ни минуты, приютила в своем доме Ольгу с рацией. Отсюда и пошли в эфир первые радиограммы Комара.

Центр интересовался военными объектами в самом Кракове. Как туда проникнуть? Вермахт на свои объекты поляков не допускал. Польская патриотка Клара Солтыкова сумела устроиться уборщицей в помещении военного штаба. Она собирала для нас отработанную копировальную бумагу. Надо было ее незаметно спрятать, вынести, передать связной. Одно неосторожное движение, одна-единственная оплошность — и конец. Клара Солтыкова знала, на что идет.

СНОВА ВМЕСТЕ

«Павлову. Прибыл в Рыбну. Вступил в контакт с Комаром. Груша на месте. Грозы нет. Рация оставлена возле Бендзина. Груз пропал.

Голос».

Ольга передала это донесение в Центр 1 сентября, когда мы почти потеряли надежду на приход Грозы. Про себя решили: развернем работу без него. А он явился шесть дней спустя. Сияющий, с ухмылкой во все лицо. Выложил кучу подлинных документов: удостоверение рабочего военного завода «Остхютте», настоящий немецкий пропуск — аусвайс, продовольственные карточки.