Рубеж (Сборник) - Сергей Дышев

– Слушай, лейтенант! Не надо мне лапшу на уши вешать! Не делай из меня дурака! Я не позволю тебе устраивать здесь блядство! Мы в боевой обстановке! От нас требуются дисциплина и порядок! Офицеры обязаны поддерживать высочайшую боеготовность, а не сюсюкаться с девушками! Ты вконец распустился! Полностью обнаглел! Молокосос! Я тебе покажу службу! Я, бля, еще не таких сосунков ломал… Я тебе, на фиг, покажу… Я… Я…

Он заходился от гнева. Вскочил на ноги, кружка со звоном покатилась по камням.

– Сюда ее! Сюда немедленно! – шипел он. – Я сам определю ей место для ночлега! Она будет спать, где я скажу! Потому что я здесь командую! Сопляк! Распустились, бля! Сюда немедленно!

Спотыкаясь, Нестеров шел в темноте к своему бронетранспортеру. Часовой, обходя командно-штабную машину, спросил для порядка:

– Кто идет?

Нестеров не ответил часовому, позвал сержанта:

– Шарыгин!

Тотчас сержант отозвался из темноты.

– Слушай меня, Шарыгин. – Нестеров тронул сержанта за плечо. – Я назначаю еще один пост – мой бэтээр. Поставь сюда часовым толкового бойца и объясни ему, чтобы к машине никого не подпускал! Ни-ко-го! Кто не послушается – стрелять вверх и вызывать караул по тревоге. Понял? А я буду в охранении.

– Ясно, товарищ лейтенант. Не беспокойтесь. Мышь не пролезет.

– Да хер с ней, с мышью! Главное, чтобы Воблин не пролез!

– Понял, не дурак.

– Спасибо, Шарыгин. С меня бакшиш тебе на дембель, – ответил Нестеров и пошел вдоль машин на верх сопки, которая перечеркивала звездное небо. …Нестеров хорошо запомнил тот пасмурный и унылый день, последний день их долгого и опасного пути. Он помнил холодное туманное утро после тяжелого разговора с начальником штаба и бессонной ночи в охранении и бледную, невеселую после сна Ирину с подпухшим лицом. Он смотрел на нее, когда она умывалась в ледяной воде реки, растирала полотенцем слабо порозовевшие щеки. Помнил, как там же, рядом с боевыми машинами, она осматривала заболевшего какой-то болезнью афганского мальчика, который ходил по снегу босиком и не чувствовал холода. Запомнилась ему и гнетущая дорога через разрушенный и безлюдный кишлак, томительное ожидание обстрела. Помнил Нестеров, с каким интересом они с Вартаняном ходили по территории сахарного завода, разглядывая молодых рабочих с оружием за плечами. Помнил грохот нашей техники на шумных улицах Талукана, вытянутого на несколько километров вдоль центральной магистрали, на которых пестрели рынки, обшарпанные кинотеатры, похожие друг на друга духаны. Остались в памяти сказочное зрелище горного озера, белоснежные пики и отвесные рыжие скалы, где одинокие выстрелы отзывались шипящим многоголосым эхом, и обед на «точке», размещенной в бывшем кемпинге, с номерами, вестибюлем, раздевалками у озера, и грустный рассказ о погибшем тут недавно офицере, который подорвался на душманской мине, и узкая темная расщелина между отвесными стенами, и необъяснимое спокойствие Ирины, ее искренний восторг от немых зловещих гор…

К шести часам вечера колонна, наконец, вернулась на базу. Ирина, простившись с Нестеровым и Вартаняном, перекинула бушлат через плечо и пошла в госпиталь. Воблин приказал Звягину пополнить боезапас, получить сухпаек из расчета на три дня, подготовить технику к выходу и ушел в центр боевого управления с докладом.

Вернулся он, когда уже стемнело.

– Окончательное решение еще не принято, – сказал он офицерам, торопливо покуривая и не поднимая глаз. – Но не исключено, что нас поднимут под утро. Сведения о караване с оружием уже поступили хадовцам! «Зеленые»[1] выслеживают банду. Словом, может понадобиться наша помощь. Прошу всех офицеров ночевать в своих комнатах.

И Воблин выразительно посмотрел на Нестерова…

Зайдя к себе в комнату, Нестеров, не сняв ботинок, рухнул на койку. Вартанян ходил в спортивных брюках от окна к двери, почесывал грудь и причитал:

– Звягин – хороший парень, но иногда бывает придирчивым, как сержант в учебке. Вот час назад говорит мне: «Строй взвод, посмотрю, как подготовились твои гаврики». Построились. Он молча обошел взвод и заявляет: «У всех грязные подворотнички. Привести себя в порядок. Построение через пятнадцать минут». Я думаю: понятно, устал человек, а поэтому злой. Подшили мои бойцы чистые тряпочки и снова в строй. Он молча берет у Бенкеча автомат. Рожок – щелк! И надавил пальцем на пружину. «Не смазан, – говорит. – Надо привести оружие в порядок. Разойдись, построение через полчаса». Я не выдержал, подхожу к нему и говорю: «Бог с тобой, Серега, давай уже не будем выеживаться. Пусть бойцы отдохнут». Ты представляешь, Сань? Он, не моргнув глазом, говорит: «А тебе, Ашот, надо постричься и сбрить бороду». Фули он к моей бороде прицепился? Чем она ему не нравится? В бою она мне не мешает. С бородой я на душару похож, меньше шансов, что подстрелят…

Нестеров лежал с закрытыми глазами и не очень внимательно слушал Вартаняна. Звягин пришел в роту на полгода позже самого молодого командира взвода – Нестерова. Представлял нового ротного комбат. Первое впечатление о Звягине у всех командиров взводов сложилось не очень хорошее. Чистенький, отутюженный, всегда выбритый, он шел вдоль строя, внимательно глядя на пропыленных, посеревших от усталости солдат – рота несколько часов назад вернулась с боевых, – и сказал: «Внешний вид личного состава неудовлетворительный. Всем привести себя в порядок. Тогда и познакомимся». Офицеры думали, что первый бой сразу собьет всю спесь с нового командира. Но ошиблись. И после первого, и после второго боя Звягин остался прежним – бритый, чистый, отглаженный, трезвый – прямо как с картинки. И, зараза, заставлял командиров взводов выглядеть так же безупречно. Даже комбат удивлялся: рота Звягина готовилась к боевым, как к параду на Красной площади…

Вартанян с мученическим видом сбривал недельную щетину.

– У меня, Сань, два сына, – уже, наверное, в десятый раз рассказывал Ашот, – Арам и Гамлет. Так старший пишет мне: папа, можно я к тебе на помощь приеду, чтобы ты скорее домой вернулся?

В дверь постучали. Дневальный, просунув голову, сказал:

– Лейтенанта Нестерова к телефону!

Нестеров вышел в коридор. Солдат уже держал в вытянутой руке трубку.

– Слушаю!

– Добрый вечер, Саша. Это Ирина. Вы очень заняты?

Этого Нестеров никак не ожидал… Он зачем-то посмотрел вокруг себя и с едва заметными нотками раздражения в голосе спросил:

– У вас что-нибудь случилось?

Ему не хотелось вслух называть ее имя.

– Да, случилось. Вы можете прийти ко мне в женский модуль?[2] «Вот те раз!» – сконфуженно подумал Нестеров.

– Времени мало, – ответил он. – Мы готовимся к выезду.

– Понятно… И все-таки постарайтесь.

Вартанян по-прежнему сидел у зеркала с бритвой в руке.

– Я тебе нравлюсь? – спросил он Нестерова и повернулся лицом к нему. Нестеров невольно улыбнулся. Выбрита была лишь одна половина лица. – Воблин звонил?

– Нет, Ирина.

Вартанян даже подскочил:

– Вот это да! Все-таки вскружил девчонке голову! Я так и думал! Ах, как клево мы утерли нос Воблину. На-кася выкуси! Ирина наша! Браво, Саня! Надевай чистые трусы и бегом к ней!

– Зачем?

Вартанян скрестил руки на волосатой груди. Мыльная пена сползла с его щек на шею.

– Прикидываешься или в самом деле не понимаешь? Зачем мужчина приходит домой к женщине? Да чтобы кроссворды решать, дубина!

– Она просто хочет доказать, что была права.

– Так она и была права. Я с ней полностью согласен! Ты – романтик, нецелованный пацан, и сейчас тебе предстоит пройти обряд превращения в мужчину.

– Какой, к черту, обряд? Мне надо бойцов готовить к выходу.

– Я подготовлю. Иди, чучело! У тебя точно мозги на войне повернуты! Беги бегом! Женщины медленно разогреваются, но уж если разогрелись, то ты их уже не остановишь. Не играй с огнем, Саня!

– Ашот, да она просто издевается надо мной!

– Она влюблена в тебя, козел! Эй, эй, ты чего куртку снимаешь?? Я сказал тебе поменять только трусы.

– Да пошел ты… – огрызнулся Нестеров. – Никуда не пойду, – и опять лег на койку.

– Сумасшедший! – возопил Вартанян. – Судьба дарит тебе шанс утереть нос Воблину и окунуться в океан женских ласк! Клянусь хребтом Гиндукуша, ни один уважающий себя мужчина не отказал бы женщине.

– Я устал, – сказал Нестеров едва слышно, закрывая глаза. – Я смертельно устал, Ашот…

* * *

Нестеров долго не мог уснуть. Ашот громко храпел, ворочался во сне и что-то невнятно бормотал. По потолку скользили голубоватые призрачные блики. Где-то за окном едва слышно гудели движки боевых машин, раздавались отрывистые слова команд, приглушенный топот сапог. Нестеров высвободил из-под одеяла руку, провел ею по тумбочке в поисках часов. Задел банку тушенки, та упала и с грохотом покатилась по полу. Ашот зевнул и буркнул:

– Спи, еще рано.