Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром снова пришел хозяин с квартальным надзирателем за деньгами. Последний был не чужд искусства и принялся с интересом изучать творения художника, задавая вопросы и предложил хозяину оплату за квартиру картинами, раз у Чарткова денег нет. Но хозяин наотрез отказался, а Варух Кузьмич – квартальный надзиратель уже рассматривал потрет странного старика. Схватившись за раму картины, он не рассчитал своей богатырской силы и она треснула, откуда выпал длинный сверток в синей бумаге, который ранее привиделся во сне Чарткову. Заверив хозяина, что ему всенепременно вечером заплатят эти двое ушли, а художник остался наедине со своими внезапно появившимися деньгами.
Следует сказать, что Чартков был талантлив и печать этого лежала на всех его эскизах, пробах, набросках. Поэтому он изначально намеревался закрыться годика на три в комнате и писать в свое удовольствие, раз о пропитании теперь думать не нужно. Этих денег хватило бы и на краски, и на мольберты. Поработавши бы для себя, а не на продажу, сделался бы он настоящим мастером. Но ему было только двадцать два года и мысль о том, что теперь он мог позволить себе все то, о чем раньше только мечтал, вскружила голову, заставила сердце биться чаще. И в тот же день он оделся с ног до головы у портного, снял себе шикарную квартиру на Невском проспекте, объелся конфектов в кондитерской, пообедал во французском ресторане. А на следующий день подал объявление в газету о том, что в городе появился новый талантливый художник. Весть об этом быстро распространилась по городу и вскоре Чартков уже принимал первый заказ: даму аристократической внешности и ее восемнадцатилетнюю дочь, с которой нужно было написать портрет. И все бы ничего, но девице вскоре надоело позировать, а ее мать пришла в ужас от реалистичности изображения, заставив замазать все несовершенства и особенности лица. Никто не хотел видеть себя таким, какой он есть, все хотели быть идеальными на картинах. Это поначалу расстраивало художника и от нечего делать он взялся на свой старый набросок Психеи, придав ему весьма отдаленное сходство с дочерью важной дамы. И это творение произвело фурор! Появилось огромное количество заказчиков, желавших быть увековеченными для потомков в идеальных портретах. Жизнь Чарткова закрутилась бешенным вихрем, состоя из светских раутов, ужинов, визитов, галерей и он сам не заметил как стал старым брюзгой, пишущим однотипные картины.
Все изменилось, когда его пригласили высказать свое мнение о работе одного художника, который уехал в Рим и там полностью предался живописи, ведя аскетический образ жизни. Увиденное настолько потрясло Чарткова, что внезапно он осознал какую чудовищную ошибку совершил, погнавшись за деньгами и загубив свой талант. Не в силах справиться с отчаянием и приступами гнева, он вскоре сошел с ума, заболел чахоткой и умер в страшных мучениях. Даже перед кончиной его донимали те ужасные бесовские глаза старика со старой картины.
Спустя время, этот потрет находится уже на аукционной продаже в доме богатого мецената. Собравшаяся публика, пораженная необычными глазами азиата с картины, спорит о цене, как вдруг появляется художник Б. со словами о том, что это творение принадлежит ему. И он рассказывает историю о том, как еще во время правления Екатерины Второй в Коломне поселился странный ростовщик, носивший широкую азиатскую одежду, с узким смуглым лицом, высокий ростом и нелюдимый. Но самыми примечательными были его глаза, горящие странным огнем и широкие густые брови. Он легко мог ссудить какую-угодно сумму любому человеку на достаточно большой срок, но проценты исчислялись им таким чудны́м образом, что в итоге превращались в невероятную сумму. А сами заемщики весьма скверно заканчивали свою жизнь при странных обстоятельствах.
Отец рассказчика тоже был талантливым художником-самоучкой и однажды к нему пришел этот страшный ростовщик, которого сторонился весь город, с просьбой написать его потрет, но так, чтобы на холсте он был как живой. И началась работа, но продвигалась она мучительно и медленно, а вскоре отец рассказчика и вовсе понял, что не в состоянии более заниматься портретом, успев только выразительно передать глаза ростовщика на холст. Слова последнего о том, что будучи запечатленным на картине, он никогда не умрет и сделается бессмертным, сильно напугали художника, а сам ростовщик вскоре умер. От полотна исходила столь сильная отрицательная энергия, что она губила все хорошие помыслы и чувства. Старый художник собирался ее изрезать и сжечь, но ему помешал это сделать друг, забравший картину себе. Но ненадолго – он отдал ее своему племяннику, а тот потом ее кому-то продал – никто не мог выдержать у себя долго это творение. Гнетущее чувство вины за создание этого страшного портрета сподвигло художника на постриг в монахи, а потом и одинокую аскетичную жизнь в пустыне, неустанно молясь. Венцом этого стала прекрасная картина Рождества Христова, признанная шедевром живописи.
Во время встречи с сыном (рассказчиком истории) отец благословляет его и просит при случае уничтожить тот портрет, если когда-нибудь его увидит. Через пятнадцать лет сын находит страшное полотно, но пока он рассказывал эту историю, картину успели украсть.
Шинель
Акакий Акакиевич Башмачкин служит титулярным советником в одном департаменте. С виду он неказист: низок ростом, чуть-чуть рябоват, чуть-чуть рыжеват, подслеповат и с небольшой лысиной на лбу. Сослуживцы его не уважают, а молодежь над ним потешается, придумывая разные издевки. Даже начальство с ним никак не считается. Как давно он служит в департаменте и когда туда поступил никто наверное сказать не мог. Думали, что он родился уже полностью готовым к канцелярской службе и со своей лысиной на лбу.
Он очень любит свою работу – переписывание различных документов. Настолько, что даже приходя домой, наскоро хлебает щи, есть говядину с луком и мухами и всем, что попадется, не разбирая вкуса их и принимается за переписывание бумаг, которые принес со службы. Его совершенно не интересует что происходит на улице, он полностью погружен в свои мысли о ровных красивых буквах и вполне доволен своей жизнью. Не смущают его и всякие мелкие оказии вроде прицепившейся ниточки или кусочка сена к его вицмундиру, или выброшенной арбузной корки, упавшей аккурат на его шляпу.
Невозможно игнорировать только петербургский мороз, от которого страдают многие мелкие канцелярские чиновники. Вот и Акакий Акакиевич стал замечать, что несколько подмерзает в спину и плечи. Произведенная дома ревизия шинеля, который, впрочем, его сослуживцы часто называли капотом за странный мешковатый вид с тонким воротником, выявила, что ткань как раз на спине и плечах истерлась до такой степени, что стала больше напоминать дырки. Было решено снести ее портному Петровичу для починки. Но последний внимательно рассмотрев старый капот и изрядно нанюхавшись табаку из коробочки с каким-то генералом, заклеенным квадратной бумажкой, сказал, что починка невозможна, а новая шинель обойдется Башмачкину в сто пятьдесят рублей.
Расстроенный титулярный советник решает, что Петрович сейчас трезв, а потому несговорчив. Если заглянуть к нему в субботу, когда тот будет пьян, то договориться о починке капота будет проще. Однако и в субботу пьяный Петрович наотрез отказывается чинить старую шинель и предлагает шить новую. Башмачников опечален нехваткой денег, ведь все будущее жалованье уже распланировано и распределено и позволить себе новые траты он не может. Вспомнилась ему его копилка, куда он от каждого рубля откладывал грош, а потом заменял на мелкое серебро и где за долгие годы накопилось сорок рублей. Но и этого не хватит на новую шинель. Тогда он начал экономить, отказывая себе во всем: почти на цыпочках ходил по булыжной мостовой, чтобы сберечь ботинки, не ужинал, не зажигал вечером свечу, а пользоваться хозяйской. Но все тяготы ему помогала перенести мысль о новой шинели.
Постепенно, принятое решение совершенно преобразило его: он стал более уверен в себе, исчезла его привычная нерешительность, поступки стали тверже. Он, даже, как-будто женился, но его спутницей стала не приятная подруга, а шинель. А однажды и вовсе чуть не совершил ошибку, переписывая документ, поскольку мысли его витали вокруг идеи положить куницу на воротник. Наконец, сумма в восемьдесят рублей, которая требовалась для шинели была собрана. Было куплено самое лучшее сукно, самая прочная подкладка. На куницу денег не хватило, но хватило на кошку, которая издали смотрелась не хуже. За две недели Петрович сшил новую добротную шинель, взяв за работу всего двенадцать рублей и сам был ей очень доволен.
К Акакию Акакиевичу вожделенная шинель была принесена утром перед тем, как идти в департамент, искусно накинута на плечи и подтянута сзади и по бокам. Она оказалась как раз впору и была превосходного качества. Довольный и счастливый Акакий Акакиевич даже не заметил дороги на службу, беспрестанно улыбаясь. Сослуживцы принялись его поздравлять с обновкой и сказали, что по этому поводу следует устроить вечер. Поскольку сам Башмачкин краснея пытался отказаться, другой чиновник предложил собраться у него дома, заодно, отметить его именины. Жил этот чиновник очень далеко, на другом конце города, а посиделки затянулись далеко за полночь. И когда титулярный советник возвращался домой произошло страшное: на пустынной площади на него напали и отобрали шинель. Не помня себя от горя, прибежал он домой, где ему посоветовали идти назавтра к частному, чтобы он помог поймать вора.
- Толстой за 30 минут - Илья Мельников - Русская классическая проза
- В Чудове - Павел Мельников-Печерский - Русская классическая проза
- Стихи не на бумаге (сборник стихотворений за 2023 год) - Михаил Артёмович Жабский - Поэзия / Русская классическая проза
- Нос - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза
- Вий (сборник) - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Картина на холсте, или История никому неизвестного художника - Ника Александровна Миронова - Прочие приключения / Русская классическая проза
- Ёла - Евгений Замятин - Русская классическая проза
- Последний суд - Вадим Шефнер - Русская классическая проза
- Краски - Павел Ковезин - Русская классическая проза / Триллер
- Откуда взялся этот Клемент? - Кит А. Пирсон - Детектив / Русская классическая проза