Данник Небельринга - Вера Камша

…Сознание вернулось к Максу в небольшом, пахнущем скошенной травой дворике. Глаза слепил фонарь, рядом маячили сапоги для верховой езды. Цангер застонал, попробовал пошевелиться и обнаружил, что связан по рукам и ногам. Несостоявшийся барон хрипло выругался и прикусил язык, но было поздно. Сверху раздался короткий смешок, Макс поднял голову и столкнулся взглядом с принцем. Дьявол ухмылялся, крутя в руках изящный шнурок с шариком на конце.

– Я вижу, вы пришли в себя? – Непринужденный жест, и шарик пронесся перед самым носом пленника. Раздался знакомый свист, и Макс невольно вздрогнул.

– Как, – темные брови поползли вверх, – вы не знакомы с этой милой вещицей? Для человека ваших занятий это позор. Если вы будете вести себя разумно, я подарю вам эту безделицу на память, но сначала хотел бы знать, достаточно ли вам удобно? Нам предстоит долгий разговор.

Голос был мягким, губы принца изгибались в любезной улыбке, но убийце показалось, что над ним стоит оскалившийся волк. Красный волк Небельринга.

– Ваше высочество, – пробормотал Макс Цангер, – я все расскажу… Все, что знаю.

Глава 4

1

Мики так и не уснул, но лежал тихо, словно мышонок, не отрывая взгляда от догорающей свечи. Остальные пришлось погасить – уж больно быстро они сгорали. Милика опасалась, что до рассвета свечей не хватит. До сегодняшней ночи она думала, что не боится темноты, но в Вольфзее страшным было все, даже тишина. Вдовствующая императрица взяла Библию, о которой говорила графиня, но переплетенный в кожу том казался тяжелым и холодным, словно камень из крепостной стены. Милика решила вернуть книгу на место, та выскользнула из рук и упала на лежащую поверх ковра чудовищную медвежью шкуру.

Поднять Святую книгу женщина не решилась. Она смотрела на стремительно тающую свечу и пыталась думать о Рудольфе. Милика с детства приучилась вытеснять беспричинные страхи обоснованными опасениями, но на этот раз ничего не вышло. Деверь мог разгуливать где угодно, мысли Милики Ротбарт занимал не он, а волчья охота и окровавленная луна. Женщина смотрела на огонь, а перед глазами стояли сцены с проклятых гобеленов.

– Мама, – завел свое Мики, – ты не спишь?

– Нет, родной. Но ты спи.

– Дай руку!

В Хеллетале сын спал один и без света. Мики был ужасно самостоятельным и не любил нежностей, но в Вольфзее его словно подменили. Говорят, дети чувствуют зло. Дети и животные. Почему здесь нет ни собак, ни кошек? Или есть, но она их не видела? А какие странные лица у Берты и ее служанки – холодные, неподвижные, недобрые. Кто только женился на такой женщине? Неужели из-за поместья? Но легче умереть, чем жить в этом логовище.

– Мама, ты не спи, – снова пробормотал Мики, закрывая глаза.

Уснешь тут! Милика вздохнула и снова уставилась на крохотный, не способный разогнать тьму огонек. Очень хотелось вновь пощупать гобелены, ощутить под пальцами теплую пыльную ткань и убедиться, что ничего страшного нет, но вдовствующая императрица не решалась выпустить руку сына. Господи, почему так страшно? Дверь надежно заперта, они с Мики не одни, с ними семеро здоровых, хорошо вооруженных мужчин, а хозяев – пятеро, из них три женщины. Нет, четыре, если считать графиню Шерце! Старая ведьма не с ней, а с обитателями Вольфзее. Она нарочно их сюда заманила. Почему сломалась карета? Такого никогда не случалось.

В дальнем углу что-то скрипнуло и зашуршало, и Милика едва сдержала крик. Это мыши, обычные мыши. Ничего удивительного, ведь в доме нет кошки. Шорох повторился, и, отвечая ему, раздался тоненький плач. Мики!

Вдовствующая императрица подхватила сына на руки, и он, не прекращая тихо всхлипывать, вцепился в мать, нечаянно прихватив выпавшую из прически прядь. На глаза навернулись слезы, но Милика ободряюще улыбнулась. За гобеленом вновь зашуршало, на окно бросился ветер, заметался огонек свечи, а ведь вечером было тихо.

Надо было сказать Клаусу, чтобы он поставил под дверью гвардейцев, а может, сходить к нему? И оставить Мики? Да и не знает она, где разместили графа Цигенгофа, дом такой большой, почти замок. Странно, что его отдали слугам, пусть верным и любимым, но слугам, которые и читать-то не умеют. И как они справляются вчетвером, ведь зять Берты все время в лесу?

Свеча сгорела на три четверти, только б успеть зажечь от огарка новую, иначе сидеть им в темноте. Мышь за гобеленом совсем обнаглела, а может, это не мышь, а крыса. Господи, сделай так, чтоб это была просто крыса – большая, серая, злая и нестрашная.

– Милика!

Цигенгоф! Без плаща и шпаги. В руках масляная лампа. Как он вошел, ведь дверь заперта!

– Милика, какое счастье, что ты одета.

Какое счастье, что он пришел. Она не вскочила только потому, что держала на руках сына.

– Привет, Цигенбок, – Мики перестал дрожать и слез с материнских колен, – а я тоже не сплю.

– Милика, – на лице Клауса не было привычной улыбки, – вставай. Я возьму Мики, и бежим.

– Куда? – Теперь, когда они уже не были одни, она растерялась. – Зачем?

– Потом, – оборвал Цигенгоф, его голос был хриплым, – все потом.

– Как ты вошел… Я могла спать.

– Ты не спишь и правильно делаешь, а вошел я через дверь. Потайную. В твоей спальне – три двери, и только одна запирается изнутри. – Граф взгромоздил Мики на плечи. – Не плакать! Все хорошо, мы играем. Сюда придут и никого не найдут.

– Волки придут? – Мики обхватил руками шею Цигенгофа. – А где ангел?

– Ангел спит, – объяснил Клаус, – ночь, вот он и спит. Милика, давай руку, и идем. Нас встретят, но ты не пугайся. Зять Берты – друг, он раньше служил у Руди.

Женщина кивнула, не решаясь разлепить губы. Пальцы Клауса были жесткими и горячими, он впервые коснулся ее не через полу плаща. Огонек свечи судорожно метнулся, сжался в рыжую искру и погас. Теперь у них осталась лишь лампа Цигенгофа.

– Куда мы идем? – выдавила из себя Милика.

– Для начала подальше отсюда, – бросил Цигенгоф, – и, во имя Господа, скорей!

2

Убийца рассказал все, что знал. Он бы рассказал и то, чего не знал, но его спасло чувство меры. Рудольф Ротбарт теперь знал не только «кто», но и «за сколько». Остался последний вопрос – «почему?», но ответ на него ничего не изменит. Принц-регент Миттельрайха не Господь Бог, он не вправе прощать врагов своих, даже если это друзья. Бывшие.

Руди глянул на связанного убийцу и невесело усмехнулся:

– Когда ты последний раз был на мессе?

Тот оторопело захлопал глазами, но ответил:

– На прошлой неделе.

– Похвально. – И зачем он с ним говорит? – И что ты думаешь на предмет того, что зуб за зуб, а око за око?

– Ваше высочество, – вздрогнул наемник, – я… Что угодно вашему высочеству?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});