Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осмелюсь спросить, кто ваши любимые композиторы и художники? А что — если-б я оказалась мужчиной?
(К этому письму приложен был рисунок, изображающий полного мужчину, спящего в кресле под пальмой на берегу моря. Возле стоит стол, на нем кружка пива; на краю стола потухшая сигара).
* * *3 Апреля 1884 г.
Милостивая государыня! я провел пятнадцать дней в Париже, и так как я оставил в Каннах кабалистические знаки, по которым адресую вам письма, то я не мог раньше ответить.
А затем, знаете сударыня, вы меня страшно напугали! Вы мне цитируете одним взмахом пера, не предупредив меня, Ж. Занд, Флобера, Бальзака, Монтескье, еврея Баахрона, Иова и ученого Шпицбубе из Берлина, и Моисея!
О! теперь я вас узнаю, прекрасная маска, — вы профессор шестого класса лицея Людовика Великого. Признаюсь вам, во мне уже давно шевелилось подозрение: ваши письма в самом деле отдавали нюхательным табаком. Посему перестаю быть галантным (был ли я таков?) и стану обращаться с вами, как с университетским служакой, т. е. как с врагом.
Ах, вы старый хитрец, старая пешка, старый грызун латыни, — вы хотели сойти за красивую женщину! И вы, наверное, пошлете мне ваши этюды, манускрипт, трактующий об искусстве и природе, с тем, чтобы я представил его в какой нибудь журнал и поговорил о нем в своей статье!
Какое счастье, что я вас не предупредил о своем пребывании в Париже! В одно прекрасное утро я увидел бы, как раскрываются двери и входит ко мне потертый старичок, кладет свою шляпу на пол и вытаскивает из-за пазухи сверток бумаги, перевязанный тонкой веревочкой. И он обратился бы ко мне со словами: «monsieur, я — та дама, которая…»
И так, господин профессор, отвечу все-таки на некоторые из ваших вопросов. Начну с того, что поблагодарю вас за некоторые подробности, любезно сообщенные мне о вашей наружности и ваших вкусах. Точно также благодарю вас за мой портрет, набросанный вами. Право, он похож на меня. Однако отмечу некоторые погрешности:
1) живот не так велик,
2) я никогда не курил,
3) я не пью ни пива, ни вина, ни алкоголя, ничего, кроме чистой воды.
В заключение, блаженное состояние за кружкой пива не есть моя любимая поза. Я гораздо чаще располагаюсь по восточному на диване.
Вы спрашиваете меня, какого художника из новейших я предпочитаю? — Миллэ.
Мой любимый композитор? Я питаю отвращение к музыке.
В действительности, я предпочитаю всем искусствам красивую женщину. Я ставлю хороший обед, настоящий обед, — редкостный обед, — почти на одну доску с красивой женщиной.
Вот мое profession de foi, господин старый профессор.
Я держусь того мнения, что если у человека есть какая-нибудь хорошая страсть, крупная страсть, ей нужно предоставить все место, пожертвовать для нее всеми другими; это я и делаю.
У меня были две страсти. Нужно было пожертвовать одной, и я немножко пожертвовал чревоугодием. Я стал воздержным, как верблюд, но прихотливым до того, что не знаешь, что в рот взять.
Хотите еще одну подробность? У меня страсть к спорту. Я держал большие пари в качестве гребца, пловца и ходока.
Теперь, после того, как я вам сделал столько признаний, господин грызун, расскажите мне о себе, о вашей жене, — ибо вы, конечно, женаты, — о ваших детях. Есть ли у вас дочь? Если — да, не забывайте меня, прошу вас.
Молю божественного Гомера просить за вас Бога, чтобы он даровал вам способность боготворить все прелести земной жизни.
Ги де-Мопассан.
Я через несколько дней переезжаю в Париж, 83, rue Dulong.
* * *Злополучный золаист! Но это прямо восхитительно! Если бы небо было справедливым, вы были бы того-же мнения! Мне кажется, что это не только очень занимательно, но что здесь можно испытать самые тонкие радости, услышать поистине интересные вещи, если только быть абсолютно искренним. Ибо, в самом деле, наконец, с каким другом (мужчиной или женщиной) вы не найдете чего-нибудь такого, что приходится скрывать, или какую-нибудь предосторожность, которую приходится соблюсти? Между тем здесь вы имеете дело с абстрактным существом!
Не принадлежать ни к какой стране, ни к какому миру, быть всегда правдивым, тут можно бы дойти до широты выражения а la Шекспир…
Но довольно с нас подобной мистификации. Так как вы все знаете, я не стану ничего более скрывать от вас.
Да! милостивый государь, я имею честь состоять лицейской пешкой, как вы выражаетесь, и я вам докажу это восемью страницами моральных поучений… Слишком хитрый, чтобы приносить вам манускрипты, перевязанные бьющими в глаза бечевочками, я заставлю вас вкушать мои доктрины маленькими дозами…
Я воспользовался, милостивый государь, досугом святой недели, чтобы вновь перечитать полное собрание ваших произведений…
Вы, бесспорно, большой весельчак.
Я вас ни разу не прочел целиком и подряд. Впечатление поэтому отличается большой свежестью, и это впечатление…
Есть от чего всем лицеям перевернуться навзничь и всем монастырям христианского мира возмутиться духом!
Что касается меня, который нисколько не отличается особенной стыдливостью, я смущен — да, милостивый государь, смущен тяготением вашей души к тому чувствованию, которое Дюма-сын называет любовью. Это может обратиться в мономанию, и об этом придется пожалеть, ибо вы богато одарены, и ваши рассказы из крестьянской жизни очень недурны.
Я знаю хорошо, что вы написали книгу «Une Vue» и что эта книга носит яркий отпечаток глубокого чувства отвращения к жизни, отпечаток грусти и придавленности. Это чувство, которое побуждает нас прощать вам многое другое, от времени до времени всплывает наружу в ваших произведениях и заставляет нас считать вас высшим существом, страдающим от жизни. Это именно и поразило мое сердце. Но эта печальная нотка, мне кажется, не более, как отражение Флобера.
В итоге мы с вами порядочные простофили, а вы еще к тому же ловкий шутник (видите, как иногда хорошо быть быть незнакомым друг с другом) с вашим одиночеством и вашими длинноволосыми существами…
Любовь — этим словом все еще хотят поймать на удочку весь мир. Жиль-Блаз, где ты?
По прочтении одной из ваших журнальных статей, я взялся за чтение Attaque du moulin. Мне показалось, что я вступаю в роскошный благоухающий лес, оглашаемый сладкозвучным пением птиц. «Никогда еще более глубокий мир не спускался с небес на более счастливый уголок природы». Эта магистральная фраза напоминает знаменитые несколько тактов последнего действия «Африканки».
Но вы ненавидите музыку — возможно ли? Вас бы следовало угостить ученой музыкой! И еще одно… ваше счастье, что ваша книга еще не готова, — книга, в которой будет фигурировать женщина, да, сударь, же-е-енщина, а не мускульные упражнения. Сколько бы раз вы на бегах не приходили первым, вы ничего иного не достигнете, как некоторого равенства с лошадью, а как бы ни было благородно это животное, оно все-таки остается животным, молодой человек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Мария Башкирцева - Ольга Таглина - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- НА КАКОМ-ТО ДАЛЁКОМ ПЛЯЖЕ (Жизнь и эпоха Брайана Ино) - Дэвид Шеппард - Биографии и Мемуары
- Дневник моих встреч - Юрий Анненков - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Дневник для отдохновения - Анна Керн - Биографии и Мемуары
- Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней - Ксения Кривошеина - Биографии и Мемуары
- Если бы Лист вел дневник - Янош Ханкиш - Биографии и Мемуары
- Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов - Георгий Иванов - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары