Черта оседлости - Дмитрий Ланев

будет доезжать, чем на троллейбусе, – Вячеслав вышел в коридор и обнял Старцева:

– Ну, хозяин! Картошка, молоко, лук! Раскулачивать пора!

– За стол! За стол! – торопила Лариса. – А то мы волноваться начали. Нет и нет именинника. А в интернете написали, что авария какая-то. Как раз на нашем шоссе. Ребенок пострадал. Говорят, снова какой-то чиновник нарушил.

Старцев вошел в гостиную, стал пожимать руки. Легкая тревога, вызванная последним звонком, исчезла.

Первым на правах старого друга слово взял Вячеслав. Встал, оглянулся, собираясь с мыслями, на телевизор. Звук был выключен, только картинки мелькали.

– С Николаем мы знакомы, дай бог памяти, с середины семидесятых. Десятилетку вместе закончили, на истфак вместе поступили. И всегда Николай был первым. Мне удалось только в одном его обскакать – я женился раньше. Но тут у Николая уважительная причина была – советская власть ему помешала. Отвлекла от женского пола, заставила о душе подумать в местах хоть не далеких, но недоступных. Но свидетелем у меня на свадьбе он стать все равно успел.

Вячеслав повернулся к Старцеву:

– Тебе – пятьдесят пять! Как ни крути, возраст ответственный. Поэтому, зная твой ответственный подход ко всем делам, желаю тебе здоровья. Чтоб еще на столько же хватило!

Затем были еще тосты, желали успехов, вспоминали заслуги. Кто-то предложил тост за счастливую семью. Естественно, спросили про дочь.

– У нее все такие же волосы до пояса?

– Такие же!

– И маму по росту догоняет?

– Почти догнала!

– И все такая же отличница?

– Такая же!

– Тоже ответственная?

– Тоже!

– На занятиях сегодня?

– Ни них, на них!

Когда расправились с первыми салатами, и кто-то из гостей пошел курить на лестницу, Старцев подошел к Ларисе:

– Вера не звонила?

– Нет, я сама набирала. Телефон выключен. Сел, наверное, вечно она болтает, за батарейкой не следит!

– Ну, ладно, – ответил Старцев, – наверное, действительно, серьезный концерт.

Он вышел на лестницу к курящим. Через окно, открытое, чтобы выходил дым, со двора доносился визг пьяной компании. Скамейки под чахлым тополем манили к себе всех забулдыг квартала. У кого-то даже была гитара. И снова три аккорда и – «Владимирский централ, ветер северный…».

Курящие докурили и ушли к столу. На лестнице остались только Старцев и Вячеслав.

– Знаешь, – сказал Старцев, – я эту песню сегодня уже слышал.

– Немудрено, – ответил Вячеслав, туша сигарету.

– Нет, не все так просто, – Старцев оглянулся наверх, на прикрытую дверь в квартиру, – слушай.

– Он рассказал об аварии и о последовавшем звонке.

Помрачневший Вячеслав снова закурил, помолчал, потом сказал:

– Знаешь, эти номера лучше не запоминать.

– А как же ответственность, про которую ты говорил. В том числе и гражданскую ответственность, – Старцев усмехнулся, – мы столько о ней всегда говорили, а вот случай представился проявить – и такая буря в голове: страх, стыд за страх, прошлое права предъявляет, стоит, как стенка – не отступить.

Вячеслав с ожесточением загасил, ломая, недокуренную сигарету:

– О своих подумай. Тоже, между прочим, ответственность.

Потом, у самой двери, тронул Старцева за рукав:

– Ларисе не говори пока.

Вернулись за стол. Смущенная и раскрасневшаяся Лариса поднялась с бокалом шампанского в руке. Шампанское было налито от души – по тонкой стенке сползала струйка пены.

– Ты потрясающий человек! За тобой – как за каменной стеной! Ничего не страшно!

Старцев, смущаясь, тоже встал, обнял жену.

– За такие слова поцеловать нужно!

– Горько! Горько!

Поцеловались. Выпили по глотку. Сели.

Мне показалось, пришел кто-то, – сказала Наталья, вроде дверь щелкнула.

В коридоре послышался шум и жалобный звон велосипедного звонка.

– Упал, – сказал Вячеслав.

– Вера пришла. Пойду, помогу ей. А то велосипед дверь загораживает, – Лариса выбралась из-за стола.

– Ну а мы пока за хозяйку выпьем! – Вячеслав оглядел бокалы гостей, – пополняем запасы нектара, за хозяйку глоток должен быть полноразмерным.

– Что-то долго они там помогают друг другу, – Старцев тоже встал и за спиной Вячеслава пробрался к выходу из гостиной.

Велосипед лежал на боку, переднее колесо еще медленно крутилось. Лариса стояла у двери в комнату дочери и дергала ручку.

Она посмотрела на мужа:

– Не открывает. И плачет как будто!

Старцев постучал в дверь:

– Вера, открой!

За дверью что-то шуршало, как будто разлеталось что-то легкое. Потом все смолкло и стало слышны всхлипывания.

– Вера, что случилось? Открой! А то папа дверь сломает!

Всхлипывания прекратились. Снова зашуршала то ли одежда, то ли бумага.

– Отстаньте, я сама, – непривычно хриплым голосом ответила через дверь Вера. – Идите к гостям. Я сама приду!

– Пойдем, дадим ей пять минут, – Старцев взял Ларису за локоть.

– Она тебе подарок готовила – книгу из букинистического магазина. Может, забыла где-нибудь, – вздохнула Лариса, – или купить не успела. Вот и расстроилась. Переходный возраст – нервы никакие!

За столом полемизировали. Вячеслав приводил признаки деградации политической элиты и общества в целом.

– Жируем, – говорил он, – обложились кредитами, на выборы не ходим!

Ему отвечал коллега, д.э.н. Гернштейн.

– Выборы, – Гернштейн говорил медленно, так как одновременно намазывал горчицу на кусочек говяжьего языка, – при современных способах информационных спекуляций – отживший и не эффективный способ воздействия на власть. Граждане должны голосовать рублем. И они будут голосовать рублем, когда встанет выбор: еда или налоги.

Кто-то спросил, куда нести рубли.

– Соседу, – ответил д.э.н.

– Так это же, по сути, серая экономика, следующий шаг – натуральный обмен.

– А зачем вам чистая, белая, пушистая экономика, если вас туда не пускают? – спросил Гернштейн. – Если это чужие денежные потоки? От Гольфсрима вам же тоже не тепло, не холодно. Так вот и думайте об экономике, как о Гольфстриме.

– Я так понимаю, что этот прогноз насчет натурального хозяйства – это такое отступление из исторического тупика. Но потом ведь снова придется идти вперед, – резюмировал Вячеслав. – И сколько идти?

– Два поколения. Минимум два поколения граждан, привыкших обходится без соски, ощущающих персональную гражданскую ответственность за себя и все вокруг себя, – Гернштейн поднял кусок намазанного горчицей языка и стал похож на судью с молоточком.

Вернувшихся к столу Старцева и Ларису гости встретили дружным звоном бокалов.

– А мы за вас наливаем, за вашу счастливую семью, – сказала Наталья. – Только вот этих спорщиков не угомонить. Как собираются – все о политике. Особенно этот, – она шутливо потыкала вилкой в сторону Гернштейна.

– Да, усмирите его! У меня нет сил продолжать дискуссию, – взмолился Вячеслав.

– Это невозможно, – ответила Лариса, – еще Чехов заметил, что с интеллигенцией трудно сладить. Она утомляет.

– А еще, – Гернштейн прищурил глаз, – Чехов сказал, что от сытости начинается либеральная умеренность! А я что-то чувствую себя еще недостаточно умеренным.

Он потянулся к тарелке с селедкой под шубой, но вдруг замер,