Кузнец человеческих судеб - Юлия Алейникова

Словно ответ на Янины жалобы, раздался трезвон ее мобильника.

– Алло?

– Яна, я твоя мать! И это нелепо, что я должна умолять тебя! Я носила тебя под сердцем, я кормила тебя, воспитывала, ночей не спала! – несся из трубки экзальтированный надрывный голос Леры.

– Не спала, потому что пила, пела и веселилась. А я невыспавшаяся в школу утром шла. И голодная, потому что твои хахали всю еду сжирали до крошки, – не поддавшись шантажу, как всегда жестко оборвала девушка.

Ее упреки уже потеряли остроту и горечь и вошли в привычку. Это был своего рода ритуал. Если звонит мать и клянчит деньги, Яна припоминает ей прежние обиды. Когда-то, лет пятнадцать-двадцать назад, страсти действительно кипели. Яна бросала матери упреки, хлопала дверью, уходила от нее к бабушке. Потом она повзрослела, успокоилась, обрела самостоятельность и ушла от матери навсегда, захлопнув за собой дверь бабушкиной квартиры. С тех пор они с Лерой виделись очень редко, чаще всего возле Яниной работы, когда мать подстерегала ее у выхода из бизнес-центра.

Лера всегда приезжала только из-за денег. При этом Яна никогда, ни разу их ей не дала. Потому что знала: пропьет, прогуляет. Одна или в компании – не важно. Но Лера все равно ездила и просила. Иногда за углом ее поджидал очередной ухажер. Порой старый спитой актер из ее театра, такой же неудачник, как и сама Лера, иногда молодое дарование лет тридцати, а бывало, что и моложе. Нищее и ленивое. В таких случаях Яна вела себя еще жестче. Никакой жалости к матери она не испытывала, потому что по большому счету Лера была счастлива. В отличие от нее, Яны. Лера жила весело, никогда не думала о завтрашнем дне, никогда не горевала о покинувших ее воздыхателях дольше двух дней и не задумывалась ни о возрасте, ни об одинокой старости. Яне иногда казалось, что у нее просто ума для этого не хватает.

И при всем при том выглядела Лера еще хоть куда. «Куда?» – тут же скептически оборвала себя Яна.

Мать сохранила стройную фигуру, местами, конечно, слегка обвисшую, но умело маскируемую яркими дешевыми нарядами. Беззаботное, а по мнению Яны, так просто глупое выражение глаз молодило ее умело подкрашенное лицо, которое, несмотря на развеселый образ жизни, спитым и одутловатым вовсе не выглядело. А жеманные манеры, легкая пританцовывающая походка, высоченные каблуки и звонкий голос отвлекали от морщинок на лице. Молодые поклонники довершали картину. Последние годы Лера мечтала о пластике, но не было денег.

У Яны жалкие потуги матери сохранить давно ушедшую молодость вызывали брезгливое отвращение.

– Денег не дам, – завершила свой обвинительный вердикт девушка и вдруг ни с того ни с сего спросила: – Слушай, а почему ты никогда не пыталась получить с отца алименты? Сама же как-то говорила, что денежки у него водились.

Этот элементарный, очевидный вопрос страшно озадачил Леру.

– Алименты? У кого получить? – переспросила она, усиленно скрипя мозгами.

– Алименты у моего отца на меня, – повторила Яна медленно.

– Ну, как это возможно? Он сидел, да и вообще, мы совершенно чужие люди. Это же неудобно, – сообразила, наконец, Лера.

– А почему ты не найдешь себе богатого мужика, ну или хотя бы работающего? Чтобы он тебя содержал. Все время тащишь в дом нищих неудачников? – Яну сегодня просто прорвало, причем не понять с чего. Никогда в жизни она не интересовалась материнскими резонами, даже пока они жили вместе. А тут вдруг эти вопросы? Девушка сама себя не понимала.

– Ну, – как-то неуверенно протянула Лера, а потом, словно стесняясь своего ответа, тихо сказала: – Мне их жалко.

«Полная, законченная дура», – заключила в очередной раз для себя Яна, но зачем-то задала очередной вопрос:

– А себя тебе не жалко? – Спрашивать, не жалко ли матери дочь, было глупо, и так ясно, что нет.

– А что мне себя жалеть? – искренне удивилась мать. – У меня жизнь сложилась. И личная, и творческая. Даже ты выросла и человеком стала.

Последнее Лерино заявление заставило Яну с хохотом завалиться на диван, так что даже шов отдался тянущей, щекочущей болью.

– Даже я человеком выросла? – сквозь стоны спросила она. Нет, все-таки с Лерой не соскучишься.

– Ну да. А что ты смеешься? – обиделась на этот раз Лера. – Ты маленькая такая замкнутая была, угрюмая, в садике на празднике даже стишок отказывалась прочесть. Я так переживала. – Сказав это, она, кажется, всхлипнула. – И совсем была не хорошенькая, на бурундука похожа. Я так волновалась, что ты в отца пойдешь.

Яна перестала смеяться. Об этом она никогда не задумывалась. Вся ее жизнь была наполнена тревогой, как бы не стать похожей на мать, про отца она вспоминала, лишь когда мечтала, чтобы он пришел и разогнал из их дома всю эту театральную шушеру, маминых приятелей.

– Ну так что? Ты дашь мне денег? – робко спросила Лера.

– Нет. Найди себе богатого мужика, как все нормальные люди делают, и у него клянчи.

– Тогда мне будет не надо, – печально ответила Лера и отключилась.

На этот раз Яна не злилась и не смеялась. Впервые в жизни ей стало жаль Леру. Что это с ней? Неужели она смогла простить ее? После стольких лет обид и вражды, вот так просто? Неужели она повзрослела? Повзрослела? В двадцать восемь лет? Не поздновато ли? – иронично заметила сама себе Яна.

Нет. Взросление – процесс не физиологический и от возраста не зависит, лишь от внутренней зрелости.

В Яниной душе поселилась вдруг необычайная легкость, ясная и прозрачная, как осеннее небо за окном. Да, погода сегодня была чудо как хороша. Неожиданно потеплело, выглянуло солнышко, и остатки желтых листочков на березе под окнами весело трепетали на легком свежем ветерке. От газона под окном тянуло в форточку прелыми листьями и запахом земли.

Может, наплевать на папин запрет и пойти прогуляться, хотя бы вокруг дома обойти медленным шагом? Прогулки ей рекомендованы. Но отцовский запрет отчего-то суровым табу запечатлелся в ее мозгах, и Яна с несказанным удивлением поняла, что просто не в силах его ослушаться. Вот они, загадки человеческой психологии.

Яна, которая с пяти лет привыкла сама принимать за себя взрослые решения и регулировать свою жизнь, потому как на Леру надежды не было, вдруг на пороге тридцатилетия превратилась в послушную слабовольную девочку. И смех и грех! И мать простила, и папу слушается. Это последствия двух травм или встречи с отцом? Или возраст такой критический?

Глава 6

Остаток дня Яна провела за самокопанием и чтением психологической литературы, в очередной раз забыв о проселке. А вечером явился Максимов. Позвонил за три минуты до прибытия. Что за хамство?

Девушке совершенно не хотелось его визита, к тому же Дианка обещала зайти после работы. В этот раз Яна не желала одиночества, и она обзвонила всех подруг, всех троих, и в красках рассказала им о нападении, естественно, они мигом примчались в больницу, да и дома обещали навестить. Сегодня вот собиралась заехать Диана, наверное, лучше позвонить ей и предупредить, чтобы приехала попозже, незачем ей с Максимовым сталкиваться.

Но Диана извинилась и сказала, что сегодня заехать не получится. Свекровь слегла с ОРЗ, и ей самой придется забирать Ильюшку из сада. Как следует расстроиться Яна не успела. Явился Максимов. Что с ним делать, девушка не представляла. Приглашать в комнату или лучше в кухню? Кухню Яна в прошлом году отремонтировала, выровняла потолок, стены, на пол положила плитку, купила современную мебель. Так что теперь кухня являлась ее гордостью. На ремонт в комнате деньги еще копились, а санузел она отремонтировала первым делом, еще когда въезжала в бабушкину квартиру. Поменяла все трубы и подводки, отбила старый кафель, выбросила облезлую чугунную ванну, поставила душевую кабину и стиральную машину-автомат. Яна поймала себя на мысли, что вместо того, чтобы открыть дверь, стоит посреди крошечной прихожей и блаженно улыбается, вспоминая свои свершения.

Лязгнули замки, Яна распахнула дверь.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался гость. – Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо, – несколько высокомерно и неприязненно кивнула девушка. Она готова принять отца таким, какой он есть, но вот иметь дело с его «корешами» не намерена.

– Вы позволите мне пройти? – спросил все так же вежливо Максимов, не дождавшись приглашения.

Первым порывом Яны было спросить «зачем еще?». Но, проглотив эту грубость, она просто кивнула, сделав приглашающий жест. В конце концов, его отец прислал.

Девица Тимофея раздражала. Откуда эти высокомерие и снобизм? За кого она его принимает? За мелкую сошку на побегушках у папочки? Или, может, себя неправильно оценивает? Предполагает, что он явился сюда уставший, после работы, по зову сердца, снедаемый пылкой страстью? – снимая пальто и проходя в комнату, раздраженно размышлял Тимофей.