Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

– Я действительно должна подойти к ней? – спросила Молли самым жалобным и умоляющим тоном, на какой только была способна.

– Непременно. И поспеши, ведь в этом нет ничего особенно страшного, не правда ли? – отозвалась миссис Киркпатрик чуточку резче, чем раньше, ибо понимала, что ее ждут у фортепиано, и хотела как можно скорее покончить с очередной досадной проблемой.

Молли постояла еще минуту, после чего, подняв глаза на свою собеседницу, негромко попросила:

– Вы не могли бы подойти вместе со мной?

– Нет! Только не я! – отрезала было миссис Киркпатрик, но потом, видя, что лишь согласие поможет ей поскорее управиться с этим делом, взяла Молли за руку и, проходя мимо гостей у фортепиано, одарила их обворожительной улыбкой и проговорила в своей благовоспитанной манере: – Наша маленькая гостья очень застенчива и скромна, и она хочет, чтобы я сопроводила ее к леди Камнор, дабы она могла пожелать ей спокойной ночи. За нею приехал отец, и она покидает нас.

Молли не помнила, как так получилось, но после этих слов она выдернула свою ладошку из руки миссис Киркпатрик и, опередив спутницу на шаг или два, подошла к леди Камнор, величественно ужасной в платье пурпурного бархата. Присев перед нею в реверансе, как учили девочек в школе, она сказала:

– Миледи, приехал мой папа, и я уезжаю с ним. Позвольте пожелать вам доброй ночи, миледи, и поблагодарить вас за вашу доброту. Поблагодарить вашу милость, я имею в виду, – поправилась она, вспомнив наставления мисс Браунинг в том, что касалось этикета в обращении с графами и графинями, равно как и их отпрысками, каковые она получила утром по дороге в Тауэрз.

Каким-то образом ей удалось выскользнуть из салона; впоследствии, вспоминая об этом, она уверилась, что так и не попрощалась ни с леди Куксхейвен, ни с миссис Киркпатрик, ни «со всеми остальными», как та непочтительно называла гостей.

Мистер Гибсон сидел в комнате экономки, когда Молли вбежала в нее, к вящему неудовольствию величественной миссис Браун. Обхватив отца за шею обеими руками, девочка воскликнула:

– Ой, папа, папа, папочка! Я так рада, что ты приехал! – А потом разрыдалась, судорожно гладя его по лицу, будто не веря, что это и вправду он.

– Что за глупости, Молли! Неужели ты действительно думала, что я брошу свою маленькую девочку и ей придется жить в поместье Тауэрз до конца дней своих? Ты ведешь себя так, словно сама поверила в это. А теперь поспеши. И не забудь надеть свою шляпку. Миссис Браун, могу я одолжить у вас шаль, или плед, или что-либо еще в этом роде, что она могла бы набросить на себя?

Он не стал говорить о том, что еще не прошло и часа с тех пор, как он вернулся домой после долгого обхода, оставшись без обеда и изрядно проголодавшись. Но, узнав о том, что Молли не вернулась из Тауэрз, он сел на свою уставшую лошадь и поехал к обеим мисс Браунинг, коих и застал терзающимися угрызениями совести и полными раскаяния. Впрочем, он не стал выслушивать их слезливые извинения. Примчавшись галопом домой, он сменил коня, велел оседлать пони для Молли и, не обращая внимания на увещевания Бетти, которая выскочила следом, умоляя его захватить юбку для верховой езды для девочки, направился прямиком в конюшню и ускакал, «ругаясь на чем свет стоит», как выразился конюх Дик.

Миссис Браун успела выставить на стол бутылку вина и тарелочку с печеньем, прежде чем Молли вернулась из долгой экспедиции в комнату миссис Киркпатрик, «до которой отсюда чуть не четверть мили», как сообщила экономка горящему нетерпением отцу, пока тот ожидал появления дочери в утреннем наряде, изрядно, впрочем, подрастерявшем прежний лоск. Мистер Гибсон считался любимцем всех домочадцев в поместье Тауэрз, как обычно и бывает с семейными врачами; во время тревог и отчаяния он нес им надежду, и миссис Браун, страдавшая подагрой, получала особое наслаждение от возможности побаловать его, когда он позволял ей подобные вольности. Она даже вышла с ними на конный двор, чтобы плотнее укутать Молли шалью, когда девочка уже уселась в седло своего косматого пони, высказав благоразумное предположение:

– Смею надеяться, что дома ей будет лучше, мистер Гибсон, – сказала она, когда они уже выезжали со двора.

Оказавшись в парке, Молли пришпорила своего конька, пустив его рысью, так что в конце концов мистер Гибсон был вынужден окликнуть ее:

– Молли! Здесь повсюду кроличьи норки, и мчаться с такой быстротой небезопасно. Остановись.

Она натянула поводья, и он, поравнявшись с нею, поехал рядом.

– Мы въезжаем под деревья, там уже темно, и ехать быстро попросту нельзя.

– Ох, папа! Я еще никогда так не радовалась в своей жизни. Я чувствовала себя зажженной свечой, к которой подносят гасильник.

– В самом деле? Откуда ты знаешь, как чувствуют себя свечи?

– На самом деле я не знаю, но я действительно чувствовала себя именно так. – А потом, после небольшой паузы, девочка добавила: – Как я рада быть здесь! Так здорово ехать верхом на свежем воздухе и слышать, как хрустит росистая трава под копытами, и чувствовать ее запах. Папа! Ты здесь? Я тебя не вижу.

Он подъехал к ней поближе, на случай, если она испугалась ночной темноты, и накрыл ее руку своей.

– Ага! Я так рада, что ты рядом. – Молли крепко стиснула отцовскую руку. – Знаешь, папа, мне бы хотелось заказать себе такую же цепочку, как у Понто, длины которой хватило бы на самый долгий твой обход. Я бы соединила нас ею, а когда соскучилась бы по тебе, то потянула бы за нее, а ты, если бы не захотел приехать, потянул бы в ответ. Но зато я была бы уверена, что ты знаешь о том, что нужен мне, и мы никогда не теряли бы друг друга из виду.

– Твой план повергает меня в смятение, как-то путано ты излагаешь его подробности. Но если я тебя правильно понял, то мне придется разъезжать по стране подобно ослику на общинном лугу, с путами на ногах.

– Я не возражаю против того, что ты называешь меня путами, если только они соединят нас с тобой.

– Зато я решительно возражаю против того, чтобы ты называла меня осликом, – заявил он в ответ.

– Ничего подобного! Я тебя так не называла. По крайней мере если у меня так получилось, то это не нарочно. Но какое же удовольствие сознавать, что я могу быть настолько невежливой, насколько захочу.

– И это все, чему ты научилась в обществе важных людей, в котором провела весь день? Я-то рассчитывал, что ты продемонстрируешь такую вежливость и церемонность, что даже прочел несколько глав «Сэра Чарльза Грандисона»[4], дабы соответствовать моменту.

– Я очень надеюсь, что никогда не стану лордом или леди.

– Знаешь, в утешение тебе могу сказать следующее. Я уверен, что лордом тебе не стать никогда; что же до второго, то и здесь твои шансы тысяча против одного, в том, разумеется, смысле, какой ты вкладываешь в свои слова.

– Я бы рисковала безнадежно заблудиться всякий раз, когда мне требовалось бы принести свою шляпку, или уставала бы от бесконечных переходов по коридорам и роскошным лестницам задолго до того, как мне бы удавалось выйти в парк на прогулку.

– Но ведь тогда у тебя была бы своя личная горничная, не забывай.

– Знаешь, папа, думаю, что личные горничные еще хуже знатных дам. А вот против того, чтобы стать экономкой, я бы не возражала.

– Нет! Иметь под рукой буфет и десерты – это, конечно, очень удобно, – задумчиво протянул отец. – Вот только миссис Браун рассказывала мне, что мысль о предстоящем обеде или ужине частенько не дает ей спать по ночам, так что следует принять во внимание волнение и беспокойство. Тем не менее в любом положении всегда есть свои плюсы и минусы.

– Что ж, пожалуй, ты прав, – серьезно ответила Молли. – Бетти, например, все время жалуется, что я когда-нибудь сведу ее в могилу зелеными пятнами на своих платьях, которые почему-то пачкаются, когда я сижу на вишневом дереве.

– А мисс Браунинг сказала мне, что довела себя до мигрени, раздумывая о том, как могло так получиться, что они забыли тебя в особняке. Боюсь, что сегодня вечером мысли о тебе приведут их обеих в полное расстройство. Кстати, как такое действительно могло случиться, гусенок?

– Понимаешь, я отправилась прогуляться по саду в одиночестве. Он такой красивый! А потом я заблудилась и присела отдохнуть под большим деревом, и ко мне подошли леди Куксхейвен и эта миссис Киркпатрик. Потом миссис Киркпатрик принесла мне ленч, а после уложила спать на свою постель. Я думала, что она разбудит меня вовремя, но она забыла, и все гости уехали без меня. А когда они стали планировать, чтобы я осталась у них до завтра, мне не хотелось говорить, что я очень-очень хочу домой, но при этом все время думала о том, что ты будешь беспокоиться обо мне.

– Выходит, что праздник получился унылым и мрачным, а, гусенок?

– Только не утром. Я никогда не забуду утро, проведенное у них в саду. А вот что касается остального дня, особенно после полудня, то еще никогда в жизни я не была так несчастлива.