Стальной лабиринт - Александр Зорич

Сечин не стал злоупотреблять своим блестящим знанием языка фарси. Да судьба и не соблазняла его к этому…

В стороне блокпоста Растов увидел несколько тусклых вспышек. Затем чуткая внешняя акустика танка передала на наушники будничное тарахтение пулеметных очередей и похоронный звон рикошетов. И не успел капитан потребовать от Сечина доклад, как осипший от крайнего волнения голос его товарища произнес:

— Приказ выполнен. Но…

— Что «но»?

— Я… ранен в живот… Больно — трындец…

— Серьезно, что ли? — переспросил Растов, хотя было понятно, что шутить с такими темами Сечин не станет. — Обезболивающее срочно коли.

— Уже.

— Пусть Николаевский едет дальше. А ты жди на обочине. Грузовик подберет.

В замыкающем грузовике ехал фельдшер Лучко. Он, как справедливо рассудил Растов, был сейчас единственным человеком, способным оказать Сечину адекватную помощь: остановить кровотечение, перевязать и тому подобное.

Чтобы как-то поддержать товарища, Растов продолжил говорить:

— Постарайся не упасть в обморок. Думай о хорошем, о боксе. Хотя я понимаю, что это звучит как-то… по-дурацки.

— В живот, да, — невпопад повторил Сечин.

Сразу за этим проклятым блокпостом график начал сыпаться.

Оказалось, что мост через помойную речку Желтуху взорван — то ли своими при отступлении, то ли клонскими бомбами. Пришлось искать объезд.

Объезд нашелся не сразу. Брод был вязкий, неудобный, и перетяжеленные танками транспортеры отчаянно буксовали в желто-сером месиве ила.

Из кустов на эти громкие барахтанья взирали десятки пар настороженных зеленых глаз. То были крупные, но безобидные собаковидные белки, пришедшие на водопой. Но богатое воображение могло принять их за свирепых леомангустов.

Раздосадованный Растов уже был готов отдать приказ своим танкам съехать на грунт, а несчастливые транспортеры бросить, когда наконец повезло: фашины из сухого кустарника легли в точности так, как требовали разгневанные бесцеремонной побудкой речные боги, а запряженные цугом грузовики смогли дотащить упирающийся транспортер до спасительной тверди.

После всех этих отчаянных ерзаний в топкой глине даже скорость двадцать километров в час по грунтовке казалась второй космической.

Экипаж радостно перешучивался.

Чориев рассказывал, как в его родном кишлаке в «таком вот точно арыке» завяз фургон съемочной группы (она снимала исторический сериал «Александр Македонский»). Местные, чтобы его вытащить, запрягли весь коммунальный табун. Причем табун, уже подготовленный для съемок стремительной конной атаки.

— И вот представьте себе! Выхожу я из дедушкиного дома, а он у нас с таким обзором стоит, на горе, и вижу фантастическую картину: мужики в медных шлемах, а лошади — в леопардовых попонах, все впряглись и тянут из грязи фургон с надписью «Кино — в жизнь!». Клянусь тысячей ташкентских девственниц! А рядом с фургоном шесть полуголых красоток, по виду рабыни в кисейных шароварах, бесплатные советы мужикам дают… Я думал, у меня галлюцинация!

— Жаль, в этот раз коммунального табуна не подвернулось, — отирая пот с чумазого лица, проворчал Субота. — Или на худой конец — красоток в шароварах.

Растов подавленно молчал. Он думал о том, что танки, предоставленные самим себе, этот грунтовый объезд преодолели бы в два счета.

Правильно ли они вообще поступили, затеяв весь этот балаган с маскировкой?

Может, надо было просто рискнуть, ничем себя не отяжеляя, и рвануть прямо по пересеченной местности к шелковой фабрике?

Через несколько минут сомнения Растова разрешила сама жизнь.

С головного ПТ-50 передали, что сработали датчики облучения, и сразу вслед за тем в небесах вспыхнули два ослепительных глаза — прожектора вертолета.

— Никто не стреляет! — выкрикнул Растов. — Будем держаться за легенду до упора. Ввязаться в бой всегда успеем.

— Вас поняли, командир.

Вертолет вынюхивал долго — он сопровождал их колонну километров пять.

То ли чуял что-то неладное, то ли просто от скуки…

Капитан лихорадочно составил план на случай, если вертолет захочет с ним связаться, и поспешил сговориться с медленным, по-нехорошему бесшабашным от обезболивающих Сечиным, как именно вести переговоры на фарси…

Однако вынуждать тяжелораненого к работе не пришлось. Вертолет убрался восвояси, а перед колонной открылся вид на ночную долину, где шелестели глянцевыми листьями ухоженные шелковичные деревья с живописными шершавыми стволами.

— Вот бы тютины спелой отведать, — мечтательно причмокнул Субота, в прошлом — простой деревенский парень.

Растов поймал себя на мысли, что от «тютины» он бы сейчас тоже не отказался.

Полчаса после полуночи. Оголтело поют цикады. Сырный бок местной луны по имени Серов киношно рассечен черным силуэтом хищной ночной птицы.

Перед воротами шелковой фабрики с эмблемой Рослегпрома танк Растова притормозил.

— Почему стали? — не понял капитан.

— А вдруг не заперты? — предположил мехвод Фомин.

— Даже если они и не заперты, нам-то что? Мы на танке! А значит — вперед! — скомандовал Растов.

Ворота оказались, конечно, на засове.

Навал бронированного монстра вырвал их из петель, швырнул наземь.

«Сотый», а за ним и другие танки ввалились во внутренний двор фабрики.

Унылый пыльный асфальт, доселе освещенный лишь одним тусклым фонарем, затопил ослепительный свет боевых танковых фар. Вдали прошмыгнула крыса. Еще одна.

Двери, дверки, окна и окошки, цементные пандусы и железные лестницы, трещины, словно паутина оплетающие старые, с облупившейся штукатуркой, здания…

Окна не освещены.

Двери заперты.

Два тощих сторожевых пса испуганно глядят из своих будок, сколоченных чьей-то неумелой рукой. Даже не лают — остолбенели от вида многотонных железных гостей.

В дальнем конце двора — крошечный грузовичок тонного класса и четыре типовых фургона. По виду совершенно невоенные. Но при этом клонские. Фургоны разрисованы абстрактными золотыми узорами и эмблемами в виде спирали Галактики, перечеркнутой энергичной красной молнией. А грузовичок ничем не разрисован. Но зато виден его груз: пачки каких-то бумаг.

Растов впился в экраны, на которые проецировалось все, что видели камеры внешнего наблюдения его Т-10.

Ни одной живой души.

Неужели ловушка? Неужели обманула записка? Голубь был поддельный, а настоящий военинженер Оберучев ничегошеньки не писал? И сейчас разом рванут два десятка тяжелых противобортовых мин, расставленных в оконных проемах?..

За те секунды Растов постарел на год.

Но мины не рванули.

И через минуту не рванули.

На самом деле все было проще, чем думал капитан в приливе нездоровых предчувствий.

Клоны, которые охраняли пленных, попросту спали. Включая часовых.

А когда часовые проснулись, то бросились наутек первыми.

Вслед за ними побежали те, кто проснулся чуть позже часовых…

И только съемочная группа «Золотого Канала» Глобального Вещания Великой Конкордии, состоящая из дюжины интеллигентного вида мужчин и скромных красивоглазых женщин, одетых кто в исподнее, а кто в пижаму, сдалась в плен в полном составе.

«Неужели все так просто?» — недоумевал Растов.

— Вот совпадение, да? — радовался Чориев. — Только что про киношников рассказывал… А тут телевизионщики!

— Нашаманил, шайтан, — одобрительно буркнул Субота.

— Где русские пленные? Говори, где находятся русские пленные! — потребовал Растов у мужчины в просторных оранжевых штанах и зеленой майке, который стоял впереди всех, горделиво вывернув назад плечи, выкатив неспортивную грудь и разведя в стороны руки со следами давно прошедшего романа с гантелями — он словно бы хотел закрыть телом своих товарищей, загородить, уберечь. (Растов знал: так обычно ведут себя прирожденные руководители.)

— Они… там! Где-то там! Спят! — дрожа всем телом, сказал мужчина в оранжевых штанах, кивнув на северное здание.

Растов жестом велел Суботе: мол, сходи-ка, разберись, — а сам продолжил допрос.

— Где охрана фабрики? Сколько человек охраняет это место? Где посты охраны? — Типовой переводчик «Сигурд» исправно доносил прямые, как рельса, вопросы Растова до иноземной творческой интеллигенции, находящейся в состоянии, близком к обморочному.

— Тут было человек десять… Может, больше… Я не считал. Ночью обычно дежурили трое… Они хорошие люди были, не пехлеваны даже… Многие старше меня… Командир у них, Радхан, хвалился, что пять внуков у него… Вы, пожалуйста, их не убивайте… Все люди — братья.

«Братья оно-то, конечно, братья… Вот только зачем вы тогда войну затеяли?» — Растов нахмурился, но промолчал.