Еретик - Мигель Делибес

Сальседо горько усмехнулся.

— Да, — сказал он, — Инквизиция становится с каждым днем все более нетерпимой. Теперь она требует от кающихся доносить на тех, кто скрывает запрещенные книги. И если кто откажется, ему не дают отпущения грехов. Такое требование предъявляют даже епископам, даже самому королю.

Капитан Бергер, низко склонившийся над поручнем, распрямился и, обернувшись к Сальседо, сказал:

— Я понимаю так, что всякий раз, когда Инквизиция осуждает человека за какую-нибудь книгу, эта книга оказывается под запретом. И я имею в виду не только антихристианские сочинения. В «Лувенском Каталоге», например, шесть лет тому назад запретили Библию и Новый Завет в переводе на испанский. Известное дело, испанский народ обречен не знать Книгу Книг.

Сиприано Сальседо искоса взглянул на капитана, прежде чем сделать следующее замечание:

— Любовь к чтению стала настолько подозрительна, что желательной и почетной становится неграмотность. Если ты неграмотен, легко доказать, что ты не подвержен заразе и принадлежишь к достойной касте старых христиан.

Наступило долгое молчание, оба собеседника стояли и при свете звезд слушали тихое журчание струи за кормой. От взора капитана Бергера не укрылся жест Сиприано Сальседо, поднесшего к глазам часы.

— Да, уже поздно, — заметил капитан.

— Почти два часа ночи, — сказал Сальседо. — Самое время идти спать.

Утром на море лежал туман. Сальседо из своего шатра увидел, что Исидоро Тельериа стоит на палубе и курит трубку. Теперь он был уже не в траурной одежде. На ногах кожаные ботинки со шнуровкой до середины голени, а поверх сорочки в сборках и камзола кафтан из толстого сукна. Непонятно почему, но теперь он казался более длинным и тощим, чем тогда, когда был одет в черное, — возможно, из-за обтягивающих ноги чулок, — или же он и впрямь похудел благодаря строгой диете, соблюдавшейся во время плаванья. Он хорошо спал, — сказал Тельериа, — дурнота исчезла, чувствует он себя вполне прилично. Галеру намерен покинуть не в Ларедо, а продолжит плаванье до Севильи.

Туман постепенно рассеивался, и берег снова стал виден, теперь совсем недалеко, — в свете еще бледного солнца он обрел жизнь и рельефность. На пологих склонах холмов стояли здесь и там небольшие усадьбы, окруженные рощицами буков и ясеней, в окрестных лугах паслись коровы и табуны кобыл. Морские воды ограничивала скалистая гряда, а за нею простирался песчаный широкий золотистый берег, на котором раскинулось селение с дымящимися трубами домов.

«Гамбург» сделал поворот налево, и его нос устремился в воды залива с молом. Матросы проворно спускали паруса, судно тихо скользило по гладкой поверхности и через несколько минут остановилось в устье реки, возле волнореза. Исидоро Тельериа и Сиприано Сальседо подошли к мостику, под которым капитан отдавал приказания. Вдруг прозвучал портовой колокол, галера остановилась, и один из матросов сбросил с борта трап, по которому поднялся лоцман, взявший на себя управление штурвалом. Бока галеры ощетинились веслами, которые пришли в ритмическое движение, как только капитан Бергер отдал приказ в усиливающую звук трубу. «Гамбург» медленно двинулся ко входу в устье. Капитан приблизился к Сальседо и показал ему углубление в набережной, вдоль которой стояли склады с шерстью.

— Вон там, ваша милость, наш причал, — сказал капитан.

Судно скользило по воде и чуть подальше, опять повернув налево, стало параллельно набережной. Капитан Бергер рассматривал окрестности в подзорную трубу, меж тем как несколько матросов, пока убирались весла с бакборта, бросали через борт кранцы. Судно прикрепляли канатами к причальной тумбе, и капитан с улыбкой передал подзорную трубу Сальседо.

— Мавров на берегу, кажется, не видно [39], — сказал он.

Сальседо направил трубу на пристань и начал оглядывать дамбы: вон парусники со спущенными парусами, селение, караван мулов на песчаном берегу. Наткнувшись на буковую рощицу, его взгляд постепенно двигался вдоль ряда пришвартованных галер, набережной, складов, и вдруг он увидел тщедушного человечка в убогой холщовой куртке и веревочных сандалиях, который, не мигая, смотрел на только что подошедшую галеру. Он держал под уздцы двух лошадей, а сзади, привязанный к кольцу на двери склада, нетерпеливо бил копытом по мостовой мул.

— Вот он, — указал на него Сальседо, взглянув на капитана. — Парень с лошадьми у двери склада — это мой слуга Висенте. Можно ему подняться на борт, взять мои вещи?

Книга первая. ДЕТСТВО

I

Расположенный между речками Писуэргой и Эсгевой, Вальядолид во вторую треть XVI века насчитывал двадцать восемь тысяч жителей и был городом, в котором процветали ремесла, а находившаяся в нем Королевская Канцелярия [40]и местное дворянство, пристально следившее за модами двора, придавали ему заметные преимущества. У рек Дуэро, Писуэрги и Эсгевы, разветвлявшихся в городе на три рукава, привольно раскинулись виллы аристократии, эти речки были чем-то вроде естественного барьера для периодических атак чумы. Собственно городское ядро окружали уэрты [41] и фруктовые сады (миндаль, яблони, испанский боярышник), за ними простиралось широкое кольцо виноградников, которые покрывали своими рядами холмы и равнину, пышная их листва с гроздьями летом окаймляла весь горизонт, видимый с холма Сан-Кристобаль со стороны склона Ла-Марукес. По левому берегу Дуэро к западу темнели молодые сосновые посадки, меж тем как в северном направлении, за серыми холмами, широкая полоса полей соединяла долину с Парамо [42], обширным краем пастбищ и дубовых рощ, где жили пастухи шерстоносных овечьих отар. Такое распределение обеспечивало город всем необходимым, земля щедро давала хлеб и вино — легкое розовое вино ближайших к городу молодых лоз, пьянящее светло-красное в окрестностях Сигалеса и Фуэнсадданьи и изумительные белые вина Руэды, Серрады и Ла-Секи. По правилам Корпорации виноделов, монополизировавшей этот промысел, в Вальядолиде запрещалось продавать чужое молодое вино, пока не раскупят собственное. Зеленая лоза над дверью таверны оповещала о распродаже молодого вина, и тогда слуги из богатых домов, служанки из семей среднего достатка и самые бедные вальядолидцы выстраивались длинными очередями перед дверью таверны, чтобы оценить достоинства нового вина. Любитель виноградного напитка, вальядолидец XVI века обладал тонким вкусом, различал хорошее вино от плохого, не гнушаясь и менее ценным, — количество выпитого вина за год на душу населения достигало двухсот десяти квартильо [43], цифра весьма внушительная, если вычесть женщин, как правило, мало пивших, да еще детей, трезвенников и нищих.

Зажатый между двумя реками небольшой город (где, как говаривали в ту эпоху, «если у нас хлеб дорожает, значит, в Испании наступил голод»), представлял собой прямоугольник с несколькими воротами — ворота Большого моста на север, Полевые ворота на юг, ворота Туделы на восток и Ла-Ринконады на запад. И за исключением мощеной, серой центральной части города с сетью оросительных канав по середине улиц, город летом был пыльным и сухим: зимой — холодным и слякотным, и во все поры года — грязным и зловонным. Впрочем, хотя нос морщился от вони, глаза наслаждались видом сооружений, вроде Коллегии Сан Грегорио, храмов Антигва и Сайта Крус или мощных монастырей Сан Пабло и Сан Бенито. Оживленное движение карет, лошадей и мулов по узким улицам с аркадами по сторонам и трех-четырехэтажными домами без балконов, с лавками и цеховыми мастерскими в первых этажах придавало Вальядолиду тех лет облик города цветущего и преуспевающего.

Еще до переезда в Вальядолид королевского двора [44], вечером 30 октября 1517 года, карета, в которой ехал негоциант и финансист дон Бернардо Сальседо со своей красавицей-женой доньей Каталиной де Бустаманте, остановилась перед домом номер пять на улице Корредера-де-Сан Пабло. Они возвращались от брата дона Бернардо, светловолосого, безбородого дона Игнасио, оидора [45] Королевской Канцелярии. Когда супруги отъезжали от дома, где провели вечер, донья Каталина потихоньку призналась мужу, что чувствует боли в области почек, а когда упряжка кареты резко остановилась перед порталом их дома, опять прошептала на ухо мужу, что ощущает влагу на ягодицах. Дон Бернардо Сальседо, в свои сорок лет мало сведущий в этих делах, можно сказать, новичок, приказал слуге Хуану Дуэньясу, придерживавшему дверцу кареты, чтобы он немедля сбегал к доктору Альменаре на улицу Каркава и сообщил, что сеньора Сальседо занемогла и нуждается в его помощи.

Дон Бернардо считал появление ребенка, о чем возвещали эти признаки, истинным чудом. Он был женат уже десять лет, и беременность жены стала для обоих полной неожиданностью. Мужчины семейства Сальседо не вникали в такие пошлые мелочи. Это донья Каталина, вскоре после свадьбы, обеспокоенная бесплодием их брака, обратилась к дону Франсиско Альменаре. Дон Франсиско был самым знаменитым женским врачом во всей округе. Диплом на право лечить больных он получил в 1505 году в Королевском медицинском трибунале, блестяще выдержав все экзамены, а его практика при уважаемом докторе доне Диего де Леса лишь подтвердила возлагавшиеся на него надежды. Слава доктора Альменары перешла за пределы Вальядолида, и самые крупные владельцы ткацких мастерских в Сеговии, самые известные коммерсанты Бургоса обращались к нему за медицинским советом. Однако донье Каталине решение прибегнуть к его помощи далось нелегко. Каково это обнажить свои срамные органы перед незнакомым мужчиной, пусть даже самым знаменитым? Как советоваться с кем-то по поводу столь интимной проблемы, как то, что их супружеские отношения не приводят к беременности? И все же любопытство доньи Каталины взяло верх над ее стыдливостью. Хотя она не очень жаждала иметь ребенка, но ей, как всякой нормальной женщине, хотелось знать, почему у нее, исправно исполняющей супружеские обязанности, так долго нет детей. Когда же визит состоялся, благородная осанка доктора Альменары, его мантия темного бархата, висевший на шее рубин, длинная заостренная борода и огромный изумруд, украшавший большой палец правой руки избавили ее от сомнений и побудили к откровенности. Этому способствовали также приятные манеры целителя, мягкая негромкая речь, деликатность, с которой он обследовал самые интимные части ее тела и нежнейшие, хотя и волнующие прикосновения, неизбежные при его профессии. Долгое общение с врачом рассеяло все опасения в душе доньи Каталины и расположило сердце дона Бернардо к искренней дружбе с ним. Но прежде пришлось перенести тяжкие испытания, вроде пробы чесноком, чтобы выяснить, кто из супругов был причиной бесплодия. Для этого дон Франсиско Альменара должен был на ночь ввести во влагалище доньи Каталины хорошо очищенный зубчик чеснока.