Озорной Есенин - Сергей Есенин

Обманул проклятый попугай.

14 июля 1925

«Листья падают, листья падают…»

Листья падают, листья падают.Стонет ветер,Протяжен и глух.Кто же сердце порадует?Кто его успокоит, мой друг?

С отягченными векамиЯ смотрю и смотрю на луну.Вот опять петухи кукарекнулиВ обосененную тишину.

Предрассветное. Синее. Раннее.И летающих звезд благодать.Загадать бы какое желание,Да не знаю, чего пожелать.

Что желать под житейскою ношею,Проклиная удел свой и дом?Я хотел бы теперь хорошуюВидеть девушку под окном.

Чтоб с глазами она васильковымиТолько мне —Не кому-нибудь —И словами и чувствами новымиУспокоила сердце и грудь.

Чтоб под этою белою лунностью,Принимая счастливый удел,Я над песней не таял, не млелИ с чужою веселою юностьюО своей никогда не жалел.

Август 1925

«Над окошком месяц. Под окошком ветер…»

Над окошком месяц. Под окошком ветер.Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий —И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.Где ты, моя липа? Липа вековая?

Я и сам когда-то в праздник спозаранкуВыходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.Под чужую песню и смеюсь и плачу.

Август 1925

«Сыпь, тальянка, звонко…»

Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка,смело!Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?Не шуми, осина, не пыли, дорога.Пусть несется песня к милой до порога.

Пусть она услышит, пусть она поплачет.Ей чужая юность ничего не значит.Ну, а если значит – проживет не мучась.Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?

Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше.Все равно не будет то, что было раньше.За былую силу, гордость и осанкуТолько и осталась песня под тальянку.

8 сентября 1925

«Я красивых таких не видел…»

Сестре Шуре

Я красивых таких не видел,Только, знаешь, в душе затаюНе в плохой, а в хорошей обиде —Повторяешь ты юность мою.

Ты – мое васильковое слово,Я навеки люблю тебя.Как живет теперь наша корова,Грусть соломенную теребя?

Запоешь ты, а мне любимо,Исцеляй меня детским сном.Отгорела ли наша рябина,Осыпаясь под белым окном?

Что поет теперь мать за куделью?Я навеки покинул село,Только знаю – багряной метельюНам листвы на крыльцо намело.

Знаю то, что о нас с тобой вместеВместо ласки и вместо слезУ ворот, как о сгибшей невесте,Тихо воет покинутый пес.

Но и все ж возвращаться не надо,Потому и достался не в срок,Как любовь, как печаль и отрада,Твой красивый рязанский платок.

13 сентября 1925

«Я помню, любимая, помню…»

Я помню, любимая, помнюСиянье твоих волос.Не радостно и не легко мнеПокинуть тебя привелось.

Я помню осенние ночи,Березовый шорох теней…Пусть дни тогда были короче,Луна нам светила длинней.

Я помню, ты мне говорила:«Пройдут голубые года,И ты позабудешь, мой милый,С другою меня навсегда».

Сегодня цветущая липаНапомнила чувствам опять,Как нежно тогда я сыпалЦветы на кудрявую прядь.

И сердце, остыть не готовясьИ грустно другую любя,Как будто любимую повестьС другой вспоминает тебя.

<1925>

«Ну, целуй меня, целуй…»

Ну, целуй меня, целуй,Хоть до крови, хоть до боли.Не в ладу с холодной волейКипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружкаСредь веселых не для нас.Понимай, моя подружка,На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,Посмотри: во мгле сыройМесяц, словно желтый ворон,Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.Песню тлен пропел и мне.Видно, смерть мою почуялТот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!Умирать так умирать!До кончины губы милойЯ хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дрёмах,Не стыдясь и не тая,В нежном шелесте черемухРаздавалось: «Я твоя».

И чтоб свет над полной кружкойЛегкой пеной не погас —Пей и пой, моя подружка:На земле живут лишь раз!

1925

«Голубая кофта. Синие глаза…»

Голубая кофта. Синие глаза.Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: «Крутит ли метель?Затопить бы печку, постелить постель».

Я ответил милой: «Нынче с высотыКто-то осыпает белые цветы.

Затопи ты печку, постели постель,У меня на сердце без тебя метель».

3 октября 1925

«Плачет метель, как цыганская скрипка…»

Плачет метель, как цыганская скрипка.Милая девушка, злая улыбка,Я ль не робею от синего взгляда?Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи —Ты молодая, а я все прожил.Юношам счастье, а мне лишь памятьСнежною ночью в лихую замять.

Я не заласкан – буря мне скрипка.Сердце метелит твоя улыбка.

4—5 октября 1925

«Вечером синим, вечером лунным…»

Вечером синим, вечером луннымБыл я когда-то красивым и юным.

Неудержимо, неповторимоВсе пролетело… далече… мимо…

Сердце остыло, и выцвели очи…Синее счастье! Лунные ночи!

4—5 октября 1925

«Цветы мне говорят – прощай…»

Цветы мне говорят – прощай,Головками склоняясь ниже,Что я навеки не увижуЕе лицо и отчий край.

Любимая, ну что ж! Ну что ж!Я видел их и видел землю,И эту гробовую дрожьКак ласку новую приемлю.

И потому, что я постигВсю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, —Я говорю на каждый миг,Что все на свете повторимо.

Не все ль равно – придет другой,Печаль ушедшего не сгложет,Оставленной и дорогойПришедший лучше песню сложит.

И, песне внемля в тишине,Любимая с другим любимым,Быть может, вспомнит обо мнеКак о цветке неповторимом.

25 октября 1925

«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Перстень счастья ищущий во мгле,Эту жизнь живу я словно кстати,Заодно с другими на земле.

И с тобой целуюсь по привычке,Потому что многих целовал,И, как будто зажигая спички,Говорю любовные слова.

«Дорогая», «милая», «навеки»,А в уме всегда одно и то ж,Если тронуть страсти в человеке,То, конечно, правды не найдешь.

Оттого душе моей не жесткоНи желать, ни требовать огня,Ты, моя ходячая березка,Создана для многих и меня.

Но, всегда ища себе роднуюИ томясь в неласковом плену,Я тебя нисколько не ревную,Я тебя нисколько не кляну.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,И тебя любил я только кстати,Заодно с другими на земле.

<1925>

«Какая ночь! Я не могу…»

Какая ночь! Я не могу.Не спится мне. Такая лунность.Еще как будто берегуВ душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,Не называй игру любовью,Пусть лучше этот лунный светКо мне струится к изголовью.

Пусть искаженные чертыОн обрисовывает смело, —Ведь разлюбить не сможешь ты,Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз.Вот оттого ты мне чужая,Что липы тщетно манят нас,В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,Что в этот отсвет лунный, синийНа этих липах не цветы —На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,Ты не меня, а я – другую,И нам обоим все равноИграть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимайВ лукавой страсти поцелуя,Пусть сердцу вечно снится майИ та, что навсегда люблю я.

30 ноября 1925

«Ты меня не любишь, не жалеешь…»

Ты меня не любишь, не жалеешь,Разве я немного не красив?Не смотря в лицо, от страсти млеешь,Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,Я с тобой не нежен и не груб.Расскажи мне, скольких ты ласкала?Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я – они прошли, как тени,Не коснувшись твоего огня,Многим ты садилась на колени,А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очиИ ты думаешь о ком-нибудь другом,Я ведь сам люблю тебя не очень,Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,Легкодумна вспыльчивая связь, —Как случайно встретился с тобою,Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогойРаспылять безрадостные дни,Только нецелованных не трогай,Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулкуТы пройдешь, болтая про любовь,Может быть, я выйду на прогулку,И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечиИ немного наклонившись вниз,Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер…»Я отвечу: «Добрый вечер, miss».

И ничто души не потревожит,И ничто ее не бросит в дрожь, —Кто любил, уж тот любить не может,Кто сгорел, того не подожжешь.

4 декабря 1925