Не на жизнь, а на смерть - Иэн Рэнкин

Казнс снова откашлялся. Ребус подумал, что теперь они могут со спокойным сердцем вычеркнуть из списка подозреваемых работника морга и одного из фотографов. Все остальные в комнате были не ниже метра семидесяти.

Воспользовавшись внезапной паузой, наблюдатели разом зашаркали ногами, закашлялись, разглядывая друг друга и отмечая про себя мертвенную бледность окружающих лиц. Ребуса поразили заключения, сделанные патологоанатомом. Ведь, по идее, это их работа, а не его. Все патологоанатомы, с которыми Ребусу доводилось сталкиваться раньше, выдавали только голые факты, предоставляя Ребусу право самому делать выводы. Но у Казнса, по-видимому, был свой подход. Может, в душе он был неудавшимся детективом. Ребусу до сих пор не верилось, что патологоанатомом можно стать по собственному выбору.

Появился чай в пластиковых стаканчиках на пластиковом подносе, который принес Флайт. Казнс и Изабель Пенни взяли себе по стакану, третий взял сам Флайт. Некоторые офицеры, мучимые жаждой, бросали на них завистливые взгляды, в том числе и Ребус.

– Теперь я намерен осмотреть анальную рану, – проговорил Казнс между глотками.

Чем дальше, тем хуже. Ребус пытался сосредоточиться на словах Казнса, но это было непросто. Тем же ножом было нанесено несколько ударов в анус. На бедрах жертвы, там, где с нее грубо стянули колготки, были заметны ссадины. Ребус покосился в сторону Изабель Пенни, но она оставалась бесстрастной, только щеки покрылись легким румянцем. Может статься, ей доводилось видеть и кое-что пострашнее. Невозможно, ибо нет ничего страшнее этого. Или все же…

– Обратите внимание на живот, – продолжал Казнс, – блузку разорвали специально, чтобы его обнажить, и на коже видны извилистые следы достаточно глубоких надрезов. Но на коже также видна одна особенная отметина без каких бы то ни было следов крови, из чего я заключаю, что акт был осуществлен после нанесения ударов. Фактически после смерти жертвы. Вот эти засохшие пятна на животе около следов от укуса. Данные, полученные во время расследования трех очень схожих дел, показали, что эти пятна имеют одну особенность – это следы слез или капли пота. Теперь я намерен измерить температуру внутри тела.

Ребуса мучила жажда. Ему было жарко, усталость постепенно овладевала его телом, а из-за того, что клонило в сон, все происходящее вокруг казалось какой-то немыслимой игрой воображения. Над головами патологоанатома, его ассистентки и работника морга сияли радужные нимбы. Стены двигались, и Ребус не решался смотреть на них, чтобы не потерять равновесие. Он случайно кинул взгляд в сторону Лэма, и констебль одарил его мерзкой ухмылкой и еще более мерзким подмигиванием.

Потом, когда тело в первый раз вымыли, очистив от бурых пятен крови, Казнс вновь осмотрел его, не найдя ничего нового, и после того, как были взяты отпечатки пальцев, приступил к внутреннему исследованию.

По всему животу был сделан глубокий разрез. Были взяты образцы крови, мочи, содержимого желудка, печени, волос с тела (а также с бровей) и тканей внутренних органов. Все это было передано судмедэкспертам. Когда-то Ребус с трудом выносил эту процедуру. Если причина смерти очевидна, то зачем это все нужно? Но за годы работы он понял, что внешние повреждения, которые видны невооруженным глазом, зачастую не так важны по сравнению с тем, что обнаруживается только под микроскопом или в результате химического анализа. Так что ему волей-неволей приходилось запасаться терпением, которое он пытался проявить и сейчас, подавляя зевок каждые полминуты.

– Я вас не утомил? – вежливо пробормотал Казнс. Он поднял глаза от своей работы и, поймав взгляд Ребуса, улыбнулся.

– Нисколько, – сказал Ребус.

– Ну и отлично. Уверен, мы бы все предпочли лежать у себя дома в постели, нежели находиться здесь, в этой комнате. – Казалось, только работник морга с родимым пятном сомневался в этом утверждении. Казнс начал вводить руку в грудь трупа. – Дольше, чем нужно, я здесь не задержусь.

Дурно присутствующим могло стать не только от представлявшегося их глазам зрелища, подумал Ребус, но и от сопутствовавших ему звуков. Треска разрывающейся плоти – словно мясник сдирает мясо с костей. Бульканья жидкостей и негромкого скрежета режущих инструментов. Если б только заткнуть чем-нибудь уши, все было бы не так отвратительно. Но его слух, как назло, улавливал даже едва слышный шум. В следующий раз он принесет с собой вату и набьет ее в уши. В следующий раз…

…Между тем органы брюшной полости и те, что расположены за грудиной, были удалены и отнесены на отдельный стол, где их промыли из шланга, прежде чем Казнс приступил к иссечению. Его помощник тем временем извлекал мозг при помощи крошечной циркулярной пилы. Ребус зажмурился, но комната все равно продолжала неистово вращаться. Скоро эта пытка закончится, слава богу. Осталось совсем недолго. Но теперь это были не только звуки, верно? Теперь это был еще и запах – запах, который не перепутаешь ни с каким другим. Запах сырого мяса. Он проникал в ноздри, будто аромат сильных духов, наполняя легкие, схватывая горло и растекаясь по небу, пока не превращался в мерзкий привкус во рту. Ребус ощущал его невероятно остро. В его животе тут же началось какое-то смятение, и он принялся незаметно поглаживать его. Но Лэм все равно заметил его движения.

– Вас сейчас вырвет. – Это Лэм, словно злой демон, вырос из-за его плеча. – Вам лучше выйти, – прошипел он. А потом раздался подавленный смешок, похожий на звук заглохшего мотора. Ребус, едва повернув голову, зловеще улыбнулся.

Вскоре все извлеченные органы были зашиты обратно, и Ребус знал, что к тому моменту, когда родственники будут допущены к телу Джин Купер, она, а точнее, ее тело будет выглядеть более или менее естественно.

И, как это всегда бывает по окончании вскрытия, в комнате воцарилась гробовая тишина. Все присутствовавшие были сделаны из того же теста, что и Джин Купер, и теперь они стояли, пораженные мыслью о том, что, оказывается, каждый из них – не личность, не индивидуум, а тело, животное, мешок с требухой. Единственная разница заключалась в том, что их сердца, в отличие от сердца Джин Купер, еще бились. Но в один прекрасный день, и достаточно скоро, это биение прекратится, и наступит конец. И где гарантии, что и они не попадут в эту мясную лавку, на эту скотобойню?

Казнс снял резиновые перчатки, тщательно вымыл руки и вытер их бумажным полотенцем, предложенным услужливым помощником.

– Я думаю, это все, господа, пока Пенни не отпечатает свои записи. Я полагаю, что жертва была убита между девятью и девятью тридцатью вечера. Тот же modus operandi характерен для Оборотня. Думаю, я только что вскрыл его четвертую жертву. Завтра я приведу Энтони Моррисона, пусть он осмотрит следы зубов. Поглядим, что он скажет.

Поскольку все, кроме Ребуса, видимо, знали, о ком идет речь, он решился спросить:

– А кто это такой?

– Дантист, – поспешил ответить Флайт.

– Дантист-патологоанатом, и неплохой, смею заметить, – поправил Казнс. – Он помогал нам в расследовании трех предыдущих убийств. Его анализы следов укусов нам очень пригодились. – Казнс бросил взгляд на Флайта, чтобы тот подтвердил его слова, но Флайт опустил взгляд, словно говоря: «Я бы так не сказал».

– Ладно, – вздохнул Казнс (видимо, он понял молчаливый намек), – в любом случае вам известно о моих находках. Они сейчас у ваших ребят в лаборатории. Здесь вам уже вряд ли что-нибудь пригодится для вашего расследования, – он кивнул в сторону выпотрошенного трупа, – а если так, то я, с вашего позволения, поеду домой спать.

Очевидно, Флайт догадался, что Казнс им недоволен.

– Спасибо, Филип. – Он поднял руку и положил ее на руку патологоанатома. Казнс посмотрел на руку Флайта, потом на его лицо и улыбнулся.

Представление закончилось. Публика начала понемногу расходиться, растворяясь в холодной промозглой тьме пробуждающегося дня. Ребус посмотрел на часы. Четыре тридцать. Он чувствовал себя совершенно разбитым, настолько разбитым, что был готов заснуть на лужайке перед главным корпусом. Но Флайт уже шагал к нему с его багажом в руках.

– Поехали, – сказал он, – я вас подброшу.

В своем расслабленном состоянии Ребус подумал, что это самые добрые, самые замечательные слова, которые кто-либо когда-либо ему говорил в последнее время.

– А вы уверены, что для меня там найдется местечко? – спросил он. – Учитывая мишку, и все такое…

Флайт помолчал, а потом осведомился:

– Так вы предпочитаете идти пешком, инспектор?

Ребус поднял руки вверх, показывая, что сдается, а затем, увидев открытую дверь, забрался на переднее сиденье красной «сьерры». Сиденье показалось ему мягче пуховой перины.

– Вот, – сказал Флайт, протягивая фляжку.

Ребус открутил крышечку и понюхал.