Сказка – ложь! - Углицкая Алина

– На что играть будем? – лениво спросил он.

– На предложение руки и сердца, – она быстро облизнула губы, а мужчине показалось, что в глубине ее рта мелькнул раздвоенный змеиный язык.

Язон сморгнул, думая, что слишком много выпил, и расхохотался.

– Милая, – сказал он беспечным тоном, – я не сплю с женщинами общего пользования, и уж тем более на них не женюсь!

Лицо незнакомки мгновенно изменилось, став из кукольно-смазливого маской разъяренной мегеры.

– Зря вы так, Ваша Светлость, – с неожиданной яростью прошипела она. – Как знать, может, вы еще будете умолять меня выйти за вас!

– Детка, на тебе можно жениться лишь от большой любви, ну или от большой глупости.

– Думаете, в меня нельзя влюбиться?

– Только не я. Готов поспорить на собственную душу.

Он хотел подняться, но она вдруг сжала его плечо с несвойственной женщине силой. Ему даже показалось, будто сквозь слой одежды в его плоть вонзаются острые когти.

– Что ж, я принимаю вашу ставку. Но если выиграю я, то заберу и души ваших вассалов, как моральную компенсацию за оскорбление, – она ядовито усмехнулась и продолжила:

– Вы влюбитесь в меня, Язон де Верней, – произнесла она таким тоном, что у него внутри что-то сжалось, – и женитесь. Непременно. А до той поры делить тебе и твоим людям одну душу на два тела. Быть прекрасным в ужасном, и ужасным в прекрасном. Вне времени и пространства, на границе меж двух миров. Пока я не услышу от тебя предложения руки и сердца! – и она разразилась гомерическим хохотом. – Или его не услышит другая. Но уж я прослежу, чтобы этого не случилось!

Покачнувшись, Язон начал медленно оседать, теряя сознание. Перед глазами замелькали цветные точки, в голове помутилось, и он тяжелым мешком упал в темноту.

Очнулся в замке, на своей кровати, хотя бал проходил в королевской резиденции за много лиг от герцогства. Вышел на балкон, оглядывая свои земли, и поперхнулся. Замок тот же, холм тоже. Но вместо вспаханных полей и трех деревень – лишь бесконечный лес, пересечь который не смог за все это время ни пеший, ни всадник.

Воспоминания о том первом дне не потускнели со временем, и сейчас, как и тогда, охватили его с прежней силой.

Наконец, конь каким-то неведомым способом сам понял, в какую сторону нужно идти. Точнее, Язон понимал, что это он сам невольно направляет Демона, но ему все еще хотелось думать, будто это лишь досадная случайность.

Меж кустов пышно разросшейся черники белело беспомощное женское тело. Шико даже не удосужился снять веревки, которыми привязывал ее к лошади.

Спешившись, Язон подошел вплотную к девушке и, сам того от себя не ожидая, опустился перед ней на колени. Осторожно провел рукой по щеке, удивляясь гладкости и нежности ее кожи. У деревенских женщин не могло быть ничего подобного, а аристократки с детства портили кожу свинцовыми белилами, слепо следуя моде. У этой же кожа была, как у младенца. Тонкой, полупрозрачной, чуть подсвеченной на скулах легкой россыпью веснушек.

Язон, забывшись, провел по ним пальцем, будто хотел стереть эти солнечные брызги. Потом, опомнившись, отдернул руку и резко встал.

У девушки был жар, лицо пылало. Почему она не ушла? Не смогла? Или не захотела?

Язон разрывался на две половины. Одна хотела бросить ее здесь и забыть, как плохой сон, а другая буквально кричала: хватай ее и неси в свой замок, в свою спальню, в свою кровать! Потому что это Она! Та самая!

Слабая и продрогшая, она вызывала невольную жалость в его душе и желание помочь. Сжав зубы, он сорвал с нее мокрые тряпки и несколько минут энергично растирал застывшее тело, пытаясь заставить кровь бежать быстрее. Руки действовали машинально, вспоминая навыки, полученные во время зимних кампаний, когда только растирания и горячий грог спасали солдат от обморожений. Но глаза Язона не могли насытиться видом обнаженного женского тела. Он буквально впитывал в себя каждую ее черточку, каждый вздох, каждое движение. Затем поднял на руки и закутал в свой плащ.

Острая боль вновь затопила его мозг, отключая от управления телом. Язон застонал сквозь зубы, чувствуя, как его руки, живя своей жизнью, осторожно подхватывают тело девушки и аккуратно усаживают в седло, прислонив для устойчивости к лошадиной шее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Девушка была легкая, как ребенок, он почти не почувствовал ее веса. Вскочив в седло, мужчина обнял хрупкое тело одной рукой, не давая ему сползти, чуть прижал, поражаясь тонкости талии, и вдруг зарылся носом в ее волосы. Что-то в нем настойчиво требовало вдохнуть ее запах…

***

Катерина

Ох, ну почему же все так болит? Голова гудит, как церковный колокол… все в тумане…

Какие-то незнакомые люди трогают меня, не дают спать… заставляют пить какую-то гадость. Лекарство? Я в больнице?

Справившись со слабостью, открыла глаза. Так-с, этот балдахинчик я уже где-то видела. Приподнялась на локте, оглядывая смутно знакомую комнату. Ага, а вот и герцог… Что?! Опять??!!

Герцог сидел в кресле прямо передо мной и смотрел на меня с такой мрачной решительностью в глазах, что мне моментально захотелось испариться. Последнее, что я помню – это как меня собирались прижигать раскаленным железом. Но вроде ожогов нигде не ощущаю, разве что синяки и ссадины по всему телу, да еще голова болит и горло. Ну, точно, простудилась.

Боже! У них же тут средневековье! Все, мне хана. Помру в расцвете лет от банальной простуды. Чем в те времена лечились? Ртутью от сифилиса и тертым изумрудом от кишечных колик? Еще клизмами и кровопусканием – это, кажется, было панацеей от всех болячек. И пиявки! Интересно, а меня уже лечить пытались?

Герцог как-то незаметно подался в мою сторону, пристально изучая мое лицо. Опять пытать будет?

– Э-э-э-э… сударь, – я немного отодвинулась, – я не сама… не знаю, как здесь снова оказалась…

– Это я тебя принес, – спокойно ответил он.

– То есть как это "принес"? – не поняла я. В мозгу всплыла картинка: герцог шагает по коридорам замка, неся меня перекинутой через плечо, а вся его челядь плюет мне вослед и изрыгает ругательства.

– Как тебя зовут? – он проигнорировал мой вопрос.

Что ж, пусть будет так. Играем по твоим правилам. Пока.

– Екатерина Андревна мы, – я потупила глазки, откровенно издеваясь.

А черт его знает, что на меня нашло! Сидит тут, весь из себя хозяин, довел девушку до простуды, а там и пневмония с менингитом недалеко ходят. А я молодая, жить хочу! И желательно в нормальных условиях, а не этом средневековом ужасе. Где та тетка, из-за которой я тут очутилась? Увидела б ее сейчас – все космы повыдергивала, пусть меня и учили с детства старших уважать.

– Катрин, – он произнес мое имя на свой манер, причем так, будто смаковал его.

Я застыла с раскрытым ртом, глядя, как лицо герцога неудержимо приближается ко мне.

– У тебя жар, – произнес он, горячо выдохнув мне в макушку, – нужно выпить лекарство.

И вот в этот момент я поняла, что со мной что-то не то. Осторожно заглянула под одеяло и вытаращила глаза. Я лежала в герцогской кровати полностью обнажённая!

Испуганно пискнув, я вцепилась в покрывало и попыталась отползти от герцога. Его глаза лихорадочно заблестели, шаря по моему лицу, а руки с такой силой сжали подлокотники, что я явственно услышала треск дерева. В одно мгновение он навис надо мной, а уже в следующее я оказалась на его коленях, вместе с покрывалом, крепко прижатая к его мощному телу.

Нет, все-таки странный этот герцог. Нервный. С утра палачу отдал, даже имени не спросив, а теперь к себе прижимает, по голове гладит и в затылок так шумно дышит. Точно, сумасшедший!

Я попыталась легонько отодвинуться, но мужчина, издав низкий рык, сжал меня еще сильнее, так, что я едва могла дышать.

Звериный рык перешел в едва слышный вымученный стон. Так стонут только от сильной боли.

Руки герцога чуть подрагивали от напряжения, когда он осторожно отстранил меня от себя и с тяжелым вздохом зарылся лицом в мои волосы.