Готовность номер один - Лев Экономов

— Внимание всем, кто занимается строевой, — прозвучало в репродукторе, — прекратить занятия!

Старшина построил новобранцев в колонну и сразу же — даже не стал, как обычно, по десятку раз давать команды «Р-равняйсь!», «Отставить!» — отвел в сторону от рулежной дорожки.

Ухо Артамонова уловило тонкое вьюжное гудение. Казалось, вот-вот к аэродрому подойдет невиданной силы смерч и все сметет на пути.

Через несколько секунд солдаты увидели в небе точку. Эта точка росла с необыкновенной быстротой. Уже вырисовывались очертания кабины и выпущенных шасси. А позади клубился легкий дымок.

За самолетом, который, казалось, хочет во что бы то ни стало оторваться от дымового шлейфа, следили сотни глаз. Посадочная скорость была настолько большой, что Артамонову подумалось, будто самолет падает. Солдат даже привстал на цыпочки и ахнул. Гудение переросло в сплошной свистящий рев. Дотянув до полосы, самолет так шаркнул колесами по бетонным плитам, точно хотел пробить их. Запахло жженой резиной, самолет подскочил, словно на пружинах, еще шаркнул и быстро покатился по полосе.

Из-под хвоста выплеснулся и сразу наполнился воздухом парашют, который новобранцы приняли тоже за облако дыма. И с ним самолет несся по полосе.

Теперь солдаты могли рассмотреть ракетоносец вблизи. Ничего подобного им раньше не приходилось видеть, потому что самолеты гражданского аэрофлота отличаются от самолетов военно-воздушных сил, как небо от земли. В первую минуту истребитель напомнил Артамонову тех остроносых бумажных галок, которых он некогда запускал на школьных переменах. Эти галки, с короткими треугольными крыльями, очень быстро у них летали. И он часто думал, почему же авиационные конструкторы не возьмут за образец такую вот галку. Виктор, конечно, не знал, что самолет с маленькими клиновидными крылышками мог бы держаться в воздухе только с помощью очень мощного двигателя. В то время подобные двигатели только конструировались.

Самолет круто развернулся в конце полосы и, зарулив в один из карманов, покатился к ним навстречу. Его огромное, как пасть чудовищного зверя, всасывающее сопло с выглядывавшим изнутри конусом точно хотело поглотить всех. Солдаты невольно отошли в сторону и посмотрели на старшину, словно ища у него защиты. Тузов улыбнулся одними глазами, довольный произведенным на всех эффектом.

Самолет остановился возле подъезжавшего к нему тягача. Летчик выключил двигатель и выглянул из кабины. Выпрыгнувшие из кузова техники тотчас прицепили самолет к машине с помощью специального буксировочного устройства — водила.

Все произошло так быстро, что новобранцы не успели обмолвиться между собой, и только когда самолет уже потащили по рулежной дорожке в сторону заправочной станции, они дали волю чувствам.

Старшина не одергивал солдат, не напоминал, что в строю нельзя разговаривать. Он и сам, кажется, был восхищен тем, что уже десятки и сотни раз наблюдал, но не показывал виду.

Когда самолет, слегка покачиваясь на тонких блестящих ногах, поравнялся с солдатами, сидевший в кабине летчик погрозил старшине пальцем.

Художники почему-то всегда рисуют летчиков мужественными, с орлиным взглядом и каменным подбородком, который должен символизировать волю, решимость.

А этот, удивительно молодой, парень оказался почти ровесником солдат. У него узкое бескровное лицо, маленькие глубоко запавшие глаза и прямой тонкий рот.

— Артамонов! — сказал старшина Виктору. — Это ваш летчик. Он несет сегодня боевое дежурство. Летал на перехват контрольной цели. Стахов его фамилия. Старший лейтенант.

Стахов не понравился Артамонову. Не таким Артамонов представлял себе своего летчика. Было в мелких чертах лица этого офицера что-то ожесточенное, насмешливое. Не чувствовал он к Стахову расположения и сейчас.

Шефы ждали воинов и встретили их у ворот фабрики. Даже приветственный лозунг вывесили.

Секретарь комсомольской организации предложила гостям осмотреть производство. Возражений не последовало.

Ребята, приехавшие впервые, надеялись поближе познакомиться с рабочими и работницами, наладить отношения товарищеские, а еще лучше дружеские. Как знать, может, придется в будущем связать свою судьбу с фабрикой. Особенно это касалось солдат и сержантов. Ведь срок службы небольшой…

Осмотр начали с подготовительного цеха. Провожатые уже успели приодеться, соорудить модные прически и теперь могли соперничать с кинозвездами.

Солдаты посмотрели, как работают модельеры, закройщики, портные. Потом их провели в демонстрационный зал, где шло утверждение новых образцов платья. Всех посадили перед длинным помостом, его здесь называли «языком», с яркой ковровой дорожкой, по которой одна за другой прогуливались, с сумками и без сумок, с зонтиками и без зонтиков, красивые тоненькие, как былинки, или, наоборот, полные манекенщицы.

Члены комиссии останавливали их, заставляли повернуться, пройтись еще, иногда поднять руки, присесть на стул, делали замечания художникам-модельерам, стоявшим с раскрытыми блокнотами в руках.

После душных цехов с бесперебойно стрекочущими швейными машинами, с шипящими утюгами ребятам приятно было посидеть в креслах и посмотреть на девушек, которые фланировали перед ними и обворожительно улыбались.

— Сейчас продемонстрируем серию летних костюмов, — сказал начальник цеха легкого платья членам комиссии, среди которых была добрая половина работников прилавка.

Сидевший рядом с Артамоновым Бордюжа переменил позу, стул при этом так заскрипел, что все заулыбались.

Начальник цеха еще не окончил характеристики первого костюма, когда на помост выпорхнула манекенщица в плиссированной юбочке и блузке с короткими рукавами.

Стахов чуть не подскочил от неожиданности. Он отказывался верить своим глазам: перед ним была Белла! Вот уж где не думал ее встретить. Она с отчаянной решимостью на лице прошла из конца в конец своей легкой и вместе с тем несколько скованной походкой, быстро, даже торопливо повернулась дважды на каблучках плетеных босоножек… Она была похожа на дебютировавшую цирковую артистку, делавшую разминку перед трудным акробатическим номером.

— М… да… м… — шевельнул губами Мотыль.

Стахов пришел в себя, когда Белла уже скрылась в другой комнате.

Если бы в ту минуту его спросили, какого цвета костюм был на Белле, как причесаны волосы, улыбалась ли она, как другие манекенщицы, он не ответил бы, он не сказал бы также, почему оказался за спиной впереди сидящего товарища, почему пригнул голову, когда она проходила в трех метрах от него, устремив вперед широко распахнутые, окаймленные синевой глаза.

У летчика гулко стучало сердце, руки потянулись за папиросой. Сидевшая неподалеку женщина в рабочем халате шепнула:

— У нас не курят.

Стахов скомкал папиросу. По щекам у него разливались красные пятна.

Через некоторое время Белла снова вышла на помост. На этот раз в синем трикотажном платье с чайкой на груди. Черные волосы были уложены тюрбаном. Впрочем, Стахов ничего этого не видел. Он видел только одни глаза, прекрасные, нежные, добрые и вместе с тем какие-то отсутствующие.

— Вот это конструкция, — сказал Шмырин, облизывая губы. — Обтекаемость, как у дельфина.

— У дельфинки, — поправил Бордюжа, хохотнув.

Понемногу волнение Стахова улеглось, краска схлынула с лица. Он стал уже думать, что не случайно говорят, будто он родился в сорочке.

«Надо сегодня же поговорить с Беллой, — решил Стахов. — Скажу ей прямо: не будем, Беллочка, ворошить прошлое. Ведь мог же я поступить безрассудно, это вполне бывает у влюбленных. И ничего — никто не обижается. Влюбленному можно многое простить».

Решив встретиться с Беллой после демонстрации мод, Юрий с нетерпением ждал следующего выхода Беллы.

Но Белла не вышла. И вообще вскоре просмотр окончился. Члены комиссии отправились совещаться в другую комнату. Перед глазами Стахова рабочие, разъединив помост, оттащили половинки в сторону — получилась сцена. На сцене поставили стол и накрыли красным сукном. Появились девушки с подносами, на подносах яблоки, апельсины. Стали обходить гостей, угощая фруктами. И Стахову кто-то сунул в одну руку красное яблоко, в другую — апельсин. Так он и сидел с ними, весь уйдя в себя.

Через динамик пустили танцевальную музыку. На свободном пространстве перед сценой тотчас же закружились пары.

Страница четвертая

— Самое время смотаться в город, — заговорщицки шепчет мне Мотыль. — До концерта провернем все дела.

Я киваю в ответ, и мы по одному, чтобы не привлечь внимание хозяев, спускаемся в раздевалку, где висят шинели.

Выходим на улицу. Поток людей подхватывает нас и несет вдоль тротуара, мимо забора, оклеенного афишами. С пестрых бумажных полотен смотрят обворожительные красивые актрисы эстрады и цирка.