Ее единственное желание - Гэлен Фоули

Йен моргнул, словно ожидая, что видение исчезнет.

Но оно не исчезло.

Только возникло то же странное ощущение, что и на рынке пряностей. Ощущение, что он очарован, потрясен, заворожен, а может, и обольщен этой чужой землей.

Спрыгнув с лошади, он автоматически повернулся, чтобы помочь Джорджиане. И когда она оперлась о его плечи, осторожно сжал ее талию и поставил на ноги. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Сиявшие поверх вуали сапфировые глаза манили его с гипнотической силой. Эти кобальтово-синие глаза ярко выделялись на белоснежной коже и оттенялись полночно-черными волосами, собранными в тугой узел.

Йен ошеломленно уставился на нее. Желание ударило его с силой ядра, выпущенного из пушки, и пробило все бастионы его безупречного рыцарства.

— Спасибо, — хрипловато прошептала Джорджиана.

Неожиданно вспомнив, как зол на нее, Йен молча показал на дорожку к дому. Джорджиана на миг оцепенела, а затем опустила глаза и шагнула вперед.

Когда навстречу поспешил затянутый в ливрею грум-индиец, она приказала ему прогулять кобылу, чтобы дать ей остыть, прежде чем поставить в стойло.

— Да, мэмсахиб, — поклонился конюх.

Джорджиана бросила на Йена очередной недоверчивый взгляд и жестом пригласила следовать за ней. Он невольно залюбовался ее грациозной походкой. Она приподняла подол ниспадавшего до земли шелкового сари и шагала в волшебном звоне колокольчиков.

Йен наблюдал за ней сквозь полуопущенные ресницы, чувствуя себя кем-то вроде Одиссея, покорно идущего в пещеру Цирцеи.

Многие древние поэты считали, что вожделеть волшебницу — великая дерзость, и, возможно, поделом ему будет, если она обратит его в тритона.

Но он все равно пошел за ней.

И уже у самого входа бросил последний настороженный взгляд через плечо. Если повезет, его поспешное исчезновение с рынка собьет со следа того, кто шпионил за ним.

Прищурившись от солнца, Йен оглядел раскинувшийся на другой стороне улицы парк Майдан и площадь для парадов вокруг форта Уильям.

Туманная дымка смягчила резкие углы мрачной восьмиугольной твердыни. Стараясь запомнить все подробности, Йен тем не менее не увидел никого подозрительного. И, слава Богу, похоже, родственники усопшего тоже их не преследуют.

Он переступил порог. В доме царила суматоха, вызванная появлением индианки.

Тем временем слуги всех возрастов беспорядочно метались взад-вперед, встревоженные таким поворотом событий. Стоило хозяйке появиться в дверях, как они окружили ее и подняли оглушительный гвалт. Обмен репликами на бенгальском был таким молниеносно-быстрым, что Йен не успевал ничего понять.

Он выждал минуту-другую, но ни отец, ни братья Джорджианы не появлялись. Тогда Йен взял дело в собственные стараясь сделать все, чтобы разъяренная толпа не проникла в дом.

Прежде всего он запер входную дверь. Затем методично обошел все комнаты первого этажа, закрывая все окна и двери. И с удивлением заметил, что обстановка ничем не отличается от интерьера любого богатого лондонского дома. Единственным отличием были пышные тропические пальмы, растущие в огромных керамических урнах.

Когда все двери и окна были заперты, Йен, убедившись, что все предосторожности приняты, вернулся в холл. Джорджиана как раз заканчивала переговоры со своим всполошенным штатом слуг.

Обернувшись, она взглянула на него с легким удивлением, словно гадала, куда он уходил.

Йен, не сводя глаз с ее лица, подошел к ней, взял под локоть и осторожно подвел к ближайшему креслу.

— Как ваши легкие?

— Спасибо… уже гораздо лучше.

— Вы бледны. Прошу вас, сядьте. Позвольте послать за доктором…

— Не стоит, милорд. Все обойдется, — перебила она. — Худшее уже позади. Кроме того… у меня есть… другие средства.

Йен нахмурился и сложил руки на груди.

— Прекрасно. Идите и примите лекарство. Я подожду.

Боже, что за наглец! Ведет себя как хозяин! Впрочем, он желает добра.

— Это… э-э… не порошок и не отвар.

Йен скептически усмехнулся.

Джорджиана мгновенно распознала пронизывающий взгляд мужчины, недовольного женскими недомолвками, и вздохнула.

— Хорошо, если вам так интересно знать, это дыхательные упражнения, которым меня научили в детстве. И физические тоже. Они помогут легким.

— Понятно.

Его взгляд стал еще пристальнее. Похоже, она не совсем его убедила.

— Это называется йога, — пробормотала она. — Единственное, что облегчает болезнь.

— Да, я слышал об этом, — медленно кивнул он, изучая ее с настороженным интересом. — Древнее искусство, не так ли?

— Совершенно верно. И, что важнее всего, оно действует, — ответила она, удивленная тем, что не услышала в его голосе и нотки осуждения. Она не любила говорить на эту тему со своими английскими знакомыми, большинство из которых считали йогу крайне неприличным занятием.

Но все, на что оказались способны британские доктора, так это обескровливать ее жуткими пиявками и пичкать настойкой опия, от которой картины в ее спальне оживали, а потолок сжимался. Пойди она по этому пути, давно бы превратилась в наркоманку и инвалида.

К счастью, много лет назад се любимая айя, то есть няня-индианка, Пурнима, совершенно отчаявшаяся из-за болезни своей маленькой подопечной, послала за родственником, мастером йоги. Он стал наставником Джорджи и показал необходимые асаны.

Именно мудрая Пурнима заметила, что приступы Джорджи происходят, только когда ее покидают любимые люди. Болезнь приняла серьезный оборот после смерти матери и ухудшалась каждый раз, когда отец уезжал по делам, а братья — в пансион.

Малышка горько плакала и всхлипывала, пока горло не перехватывало и в легкие переставал поступать воздух. В такие минуты ей казалось, что она умирает.

Она научилась справляться с одиночеством, окружая себя таким количеством компаньонов, что, даже если кто-то покидал ее, на его место находилась дюжина других: англичан или темнокожих, женщин или мужчин.

К этому времени Джорджиана знала почти всех как в Калькутте, так и в Бомбее, где у семьи был второй дом. Но она никогда не встречала таких людей, как лорд Гриффит. Какой загадочный человек! И лицо непроницаемое — вернее, замкнутое. Никак не догадаться, о чем он думает! Зеленые глаза полны тайны, хотя в глубине вроде бы мелькнула тщательно скрываемая боль.

Пока он стоял, наблюдая за ней, она позволила себе несколько мгновений изучать его гордое патрицианское лицо. Высокий лоб, угловатые скулы, тонкий прямой нос, квадратный подбородок…

В недавней неразберихе на лоб упала темно-каштановая прядь, и, похоже, немного смутившись под ее взглядом, он откинул волосы мальчишеским движением, так противоречащим его уверенным манерам. Упругие чувственные губы чуть дрогнули в улыбке.