Яблоко. Рассказы о людях из «Багрового лепестка» - Мишель Фейбер

— Может, подыщем щеночка, пусть поучится ремеслу? — пошутил крысолов и все снова повесели.

За одним исключением. Мистер Хитон покинул «Отдых путника» еще до выступления Лопси-Лу. Он сослался на расстройство желудка, да и вправду, выглядел мистер Хитон ужасно, лицо его шло пятнами — белыми, точно кость, и красными, как ростбиф. Друзья-спортсмены его возражали, уговаривая мистера Хитона остаться: Робби был чемпионом, и после попытки Лопси-Лу наверняка получил бы еще одну. Владелец Лопси-Лу намеками дал понять, что внезапное недомогание мистера Хитона может указывать на то, что победа, которая и так уж была у него кармане, куда важней для него, чем честное состязание двух благородных собак. Но мистер Хитон был непреклонен. Пищеварение его, настаивал он, никуда не годится. И он нисколько не удивится, если какой-нибудь час спустя окажется прикованным к постели.

Не сказав друг дружке ни слова, мистер Хитон и Клара бок о бок вышли из паба. Мистер Хитон сразу же остановил кеб, и Клара на миг испугалась, что он уедет, оставив ее стоять на панели. Однако мистер Хитон распахнул перед нею дверь кабинки и подождал, когда она заберется внутрь.

— Вы нарушили слово, — сказал он, едва они уселись, а экипаж тронулся с места.

— Я обо всем забыла, сэр, — ответила Клара.

— Но я же вам напоминал, — сказал мистер Хитон. — Дважды.

— Я не могла оторвать глаз от собаки и крыс, сэр. Ведь я видела это впервые.

Он тяжко вздохнул, уставился в окно. Близилась ночь. Приказчики спешили по домам. Фонарщик занимался тем, что могло показаться гимнастикой, разминая спину и руки перед тем, как приступить к исполненью своей задачи.

— Простите, сэр, — попросила Клара. Она надеялась, что мистер Хитон — слишком джентльмен, чтобы потребовать назад свои десять шиллингов, но считала при этом, что и искреннее раскаяние выказать тоже невредно, пусть он пожалеет ее.

— Что сделано — сделано, — отозвался он голосом полным горькой печали. Казалось, что он удаляется в собственный мир, в места, в которые вход открыт лишь для него. И Клару это привело в замешательство, которое не было бы большим, если б он громко отчитал ее прямо на улице.

— Простите, сэр, — повторила она, украдкой поглядывая на мистера Хитона, пытаясь понять, не смягчился ли он. Он, кажется, ее не услышал.

Кеб влился в поток экипажей, которые направлялись к Вестминстеру, прогромыхал по мосту, миновал Парламент. Высокие здания заслоняли собою солнце, убыстряя приход ночи. Мистер Хитон расстегнул пальто, затем сюртук, достал из внутреннего кармана жестянку с табаком. Свернул сигарету, закурил ее. И, сделав затяжку, очень долгую, как показалось Кларе, откинул голову назад, к стенке кабины. Тогда-то Клара и увидела глубокий шрам, который тянулся под самым его подбородком почти от уха до уха. Совершенный, без малого, полукруг, нарушаемый лишь выпуклостью адамова яблока. Этот шрам окружали, подчеркивая его, другие — мелкие белые крестики, оставшиеся там, где проходила грубо сшивавшая распоротую плоть игла. Выглядели они так, точно на месте их были когда-то пришиты пуговки, незаметно оторвавшиеся и опавшие.

— Что с вами было, сэр? — спросила Клара.

Мистер Хитон выдохнул дым — так, что тот повис, окутав его голову, точно туман. И уставился в потолок поблескивавшими, налитыми кровью глазами.

— Было? — отсутствующе пробормотал он.

— Ведь кто-то поранил вас, сэр? — Клара указала на его шею, почти притронулась к ней. Он улыбнулся, но не ответил.

— Грабители, сэр?

Он опять улыбнулся:

— Можно назвать их и так.

И он снова втянул в себя дым — так глубоко, как только можно, заставив сигарету неистово вспыхнуть во мраке кабинки.

Хэнсом катил себе, погромыхивая. За окном, тем, что с ее стороны, Клара различала приметные строения, которые знала по той, ушедшей без возврата поре ее жизни, в которую встречалась в чайной вокзала Чаринг-Кросс с горничной из другого приличного дома, Сайнид, так ее звали. До возвращения в Сент-Джайлс времени оставалось уже немного, и Клара принялась репетировать слова, которые скажет, прощаясь с мистером Хитоном, размышлять о том, принять ли ей тон легкомысленный или надменный, сумеет ли третье ее извинение растопить холодность, овладевшую им, или удастся выгадать что-то на том искреннем раскаянии, какое она уже ему показала; предложить ли ему проделать все то же еще через месяц — даже при искреннем ее желании, чтобы он никогда больше не попадался ей на глаза. И именно в миг, когда Клара с головой ушла в размышления о том, не умнее ли всего будет легонько чмокнуть его в щеку перед тем, как она быстрой пробежкой устремится к свободе, мистер Хитон заговорил снова.

— Я сражался в битве при перевале Пейвар.

— Какой ужас, сэр. Это в Индии?

— В Афганистане.

Что это за место такое, Клара не знала, ни разу о нем не слышала. Конечно, образование она получила ничтожное, а после сразу стала служанкой, что же до хозяйки ее, та и вовсе ничего и ни в чем не смыслила. Клара попыталась припомнить — может быть, мистер Уильям Рэкхэм, супруг хозяйки, высказывал в ее присутствии некие содержательные мнения об Афганистане. Но одна только мысль об этом напыщенном пустозвоне, который уволил ее, снабдив убийственным рекомендательным письмом, столь ядовитым, что она потратила больше трех лет, пытаясь найти с его помощью приличное место, — пока не занялась нынешним ее ремеслом, — приводила Клару в ярость, от которой она становилась глухой, немой и слепой.

— Я мало что смыслю в истории, сэр.

Мистер Хитон щелчком выбросил сигарету в окно.

— Собственно говоря, эта битва произошла в прошлом году, — и он, повернувшись к ней, приблизил свое лицо к ее, словно пытаясь определить, впервые за время их знакомства, насколько она желанна, как женщина. — Вы ведь считаете меня стариком, верно? А я, готов побиться об заклад, моложе вас.

— Я бы биться с вами об заклад не решилась, сэр.

Он оторвал от нее взгляд и снова обмяк на сиденье.

Меланхолическая гримаса его и реденькая бородка вдруг показались ей, ни с того ни с сего, юношескими. В конце-то концов, он худощав, костляв даже. А пережитое им в сражении, просто состарило его лет на десять, двадцать, тридцать.

— С чего же началась та война, сэр?

Он хмыкнул, и этот звук получился у него не очень красивым.

— Вождь афганцев, Шер Али, подружился с одним русским джентльменом. Наше правительство решило, что дружба их не служит интересам империи. И потому несколько тысяч человек, и я среди них, выступили из Индии в Афганистан. А достигнув перевала Пейвар, мы встретились с армией, состоявшей из восемнадцати тысяч афганцев.

— О, Господи, сэр, какое же ужасное поражение вы потерпели.

Он усмехнулся снова:

— Поражение? Напротив: мы победили. То есть победила армия Ее Величества. Что до меня, я не победил. Как вы легко можете видеть.

Клара покусывала нижнюю губу, ощущая себя женщиной до крайности подлой.

— Это ужасно, сэр. Нам всем следует благодарить вас, сэр, — за вашу победу.

Мистер Хитон пошарил по карманам, отыскивая жестянку с табаком.

— Боюсь, праздновать победу нам пока рановато, — сказал он, начав сворачивать новую сигарету. — Война все еще продолжается.

— Продолжается, сэр?

— Я был ранен в бою. А война продолжается. Всего только месяц назад мы потерпели страшное поражение при Майванде.

Клара притихла. Если и извлекла она хоть какой-то урок из этого фиаско, то состоял он в следующем: не лезь в разговор, в котором даже не надеешься выглядеть достойно. И пока мистер Хитон докуривал сигарету, Клару трясло от поражения, которое потерпела она, от желания показать ему, что и она тоже страдала. Ей так хотелось в подробностях рассказать мистеру Хитону о том, как бесчестно ее уволили, об унижениях, которые предшествовали увольнению, об оскорблениях, которые пришлось ей сносить после него, о мерзостях, которые она претерпела, оказавшись в руках скотских, гнусных мужчин, прибегающих к услугам проституток. Однако она придержала язык.

Вдали засветились хорошо знакомые ей фонари. Ночь уже опустилась на город, в кебе становилось холодновато. И Клара обнаружила вдруг, что кисти рук ее все еще голы. Она вытащила из кармана платья перчатки, осторожно, чтобы не зазвякали лежавшие в нем монеты. И, надевая правую, обнаружила, что ноготь среднего пальца мешает этому больше обычного: он обломился, зазубрился, обретя сходство с каким-то редкостным режущим инструментом. Должно быть, она сжимала закраину крысиной арены с большей, чем ей запомнилось, силой.

И совсем неожиданный голос — ее — вдруг прозвучал в темноте:

— Я обломила ноготь, сэр. Но он все еще длинный. И очень острый. Хотите почувствовать это, сэр?

Она опустила ладонь в смутное пространство, разделявшее их, и мистер Хитон принял ее. Клара вонзила палец в его ладонь, демонстрируя сохраненные ногтем возможности.