Литературная Газета 6571 ( № 41 2016) - Литературка Литературная Газета

Жизненный и творческий путь Шварца был нелёгким: в голодных 1920-х после переезда в Ленинград со своей театральной труппой и первой женой, актрисой Гаянэ Холодовой, он ис­кал любую работу, чтобы прокормить семью; в 1930–1940-х гг. многие пьесы были запрещены для постановки («Тень», «Дракон») и многие тексты – для публикации, много близких, друзей и знакомых оказались в «ледяном плену» власти (кто-то из них вернётся из заключения, кто-то – нет).

И нет домов. Там призраки сидят,

Где мы, старик, с тобой сидели,

И укоризненно на нас они глядят

За то, что мы с тобою уцелели.

Это строки из стихотворения Евгения Шварца «Ты десять лет назад шутил, что я старик...», посвящённого Юрию Герману, писателю и близкому другу. Шварц уцелел, несмотря ни на что: на запреты, на гонения и на надломы, – у него не случилось творческого бессилия, наоборот, вся невысказанность (или недосказанность) обрела словесную форму в его стихо­творениях, мало известных современному читателю.

У Шварца было необыкновенное знание человеческого мира: он был путешественником, хотя назвать его так достаточно сложно (Евгений Львович мало ездил по стране, никогда не был за границей), но тем не менее все его произведения – это как очерки, штрихи, зарисовки, заметки по мотивам главного Путешествия – в человеческий мир, в пространство его мыслей, чувств, эмоций! И в каждом персонаже читатели угадывали себя – настолько образы были универсальными!

А потом постановки его драматургических произведений – и опять: в каждом сценическом образе зрители угадывали себя или кого-то из своих любимых, родных, близких, знакомых... Как удавалось постичь глубину характера человека настолько, чтобы читалось и смотрелось всеми: и детьми, и взрослыми? И почему до сих пор обращаются к его творчеству, чтобы найти ответы на важные вопросы?

Видимо, всё это связано с глубочайшим знанием каждого из нас, и не важно, в каком вре­мени мы живём, в каком возрасте и с каким жизненным багажом открываем тексты Шварца.

Уже в 1950-х гг. Евгений Шварц написал рассказ «Пятая зона – Ленинград» о часовом пу­тешествии на электричке из Комарова в Ленинград, в котором точно описал множество чело­веческих характеров и особенности творческого процесса.

Радуют эти мысли, как открытия, легко возникают, легко забываются и переходят иной раз в дремоту. Но родятся среди них и такие, что запоминаются на всю жизнь.

Шварцевские мысли запомнились нам на всю жизнь.

Елена Воскобоева,  кандидат филологических наук

Наставник и охранитель

Наставник и охранитель

Литература / Литература / Эпитафия

Теги: Феликс Кузнецов , эпитафия

В субботу вечером, 15 октября 2016 года, ушёл из жизни после болезни Феликс Феодосьевич Кузнецов, критик и литературовед, член-корреспондент РАН, стержневая фигура литературного процесса всей страны семидесятых-восьмидесятых годов.

Родился мой наставник в вологодской деревне Маныловица, что в Тотемском районе, 22 февраля 1931 года. Прожил восемьдесят пять лет. И как ярко прожил. Это была откровенно пассионарная личность, и свою немалую энергию он целиком отдавал русской литературе, русским писателям. С юности он был одновременно и бунтарём, за что его чуть не выгнали из Московского университета, и организатором, которому просто суждено было возглавлять крупные коллективы, что бунтующих студентов, что фрондирующих интеллигентов, что писательские организации. Также с юности он был пропитан надёжным северным русским духом, впрочем, как и все истинные северяне, либералов у нас с роду не водилось.

Вот так с Севера и пришла, да не пришла, а ворвалась вологодская команда в нашу литературу: Николай Рубцов, Василий Белов, Виктор Астафьев, Василий Оботуров, а с ними ещё и архангелогородец Фёдор Абрамов, мои петрозаводчане Дмитрий Гусаров и Дмитрий Балашов, и все попадали в силу своей резкости и прямоты в опасные переплёты. Всем грозили разгромы. И всех брал под своё надёжное крыло секретарь правления Союза писателей СССР, глава московской писательской организации Феликс Кузнецов. Он спасал стихи Рубцова и прозу Белова, спасал от исключения из партии за излишнюю русскость Сергея Семанова. И это было не личное кузнецовское благодеяние, а понимаемая им северная русская соборность.

Приведу пример из своей жизни. За мою статью «Сокровенное слово Севера» в журнале «Север» в 1973 году некий литературный чиновник Суровцев в «Правде» назвал меня проводником «антиленинской линии в литературе». Разбирали и весь журнал за публикацию на пленуме Союза писателей. А меня именно в эти дни в Союз писателей принимают, и лидер московских писателей Феликс Кузнецов говорит на секретариате по приёму: «Раз уж его и в «Правде» ругают, как же не принять в Союз писателей» (цитирую по стенограмме).

Конечно, при такой открытой патриотической позиции немало было у него и врагов. Есть и до сих пор. Хотя мало кто из московских писателей сделал для писательского союза больше, чем он. Из вялой московской организации он создал боевой центр русской литературы. Там шла настоящая творческая жизнь. Также переродил он и ИМЛИ, став его директором, сделав из унылого академического института центр мирового изучения русской литературы.

Думаю, без всяких поминальных слов его долго ещё будут помнить и друзья, коллеги, соратники, и враги, оппоненты, лжецы и фальсификаторы.

Память о нём крепко засела в современной русской литературе. Не выбьешь никакими его ошибками или недочётами. Да и одна книга о Михаиле Шолохове и «Тихом Доне», перечеркнувшая всё лжешолоховедение, стала для меня продолжением самого Шолохова, крепким звеном, соединяющим южных русских писателей и северян.

Большая русская личность. Вечная тебе, Феликс, память и на земле, и на небе!

Владимир Бондаренко

«ЛГ» выражает искренние соболезнования родным и близким Феликса Феодосьевича Кузнецова – давнего автора и друга газеты.

У края жизни непочатой

У края жизни непочатой

Книжный ряд / Библиосфера / Объектив

Казначеев Сергей

Теги: Александр Проханов , Востоковед

Александр Проханов. Востоковед. М.: Центрполиграф, 2016. 286 с. 3000 экз.

Полковник ГРУ в отставке Леонид Торобов, суперпрофессионал, специализирующийся на ближневосточных горячих точках, в одиночестве проводит дни на подмосковной даче. Он предаётся воспоминаниям о странах, где ему довелось побывать, скорбит по ушедшим близким – бабушке, маме, жене, любуется русским снегопадом, а перед глазами стоят арабские и персидские пейзажи. Неожиданно его статичное существование прерывает звонок руководства – разведчика вызывают в «контору» и поручают ответственное задание найти и уничтожить опасного и влиятельного террориста Фарука Низара.

Когда-то Торобов был знаком с майором саддамовской гвардии; затем тот оказался в плену и в ходе обработки в тюрьме Гаунтанамо его сознание было кардинально переформатировано: иракский джигит стал знаковой фигурой в ИГИЛ (запрещённая в России организация) , лично приложил руку к уничтожению российского лайнера над Синайским полуостровом и другим злодеяниям. Полковник подчиняется приказу и отправляется в опасную головокружительную погоню. Уже в первом пункте поисков – центре Евросоюза Брюсселе, откуда нити натовских кукловодов тянутся во все концы бурлящего Востока, – Торобов нападает на след. Но одновременно с этим он понимает, что слежка ведётся и за ним.

Приключения продолжаются в Египте, оттуда через туннель полковник попадает в сектор Газа, затем перемещается в Ирак…

В своё время мне довелось пять лет заниматься в литинститутском семинаре прозы под руководством А. Проханова, слушать его вдохновенные рассказы. Именно тогда он написал и опубликовал роман «Вечный город» – на мой взгляд, самую сильную свою книгу.

Все последующие годы думалось: удастся ли писателю снова подняться до высшего уровня возможностей или превзойти его? Каждый новый роман становился событием литературного процесса, передовицы в «Завтра» и пламенные публицистические эскапады, кажется, известны всем нашим соотечественникам, имеющим глаза и уши. Но будет ли прорыв в романной форме?

Кажется, в случае с «Востоковедом» ожидания вполне оправдались. Динамичная, мускулистая проза предстаёт здесь в оптимальном соотношении с фирменной прохановской описательностью. Здесь форма и содержание оказались в гармоничной связи. Яркие орнаментальные краски Востока, клокочущий ураган кровопролитных конфликтов, бунтов, митингов и демонстраций, напряжённое биение пульса геополитических раскладов – всё это оказалось для писателя настолько родственной и естественной средой, что язык не поворачивается упрекать автора в публицистичности: перед нами не публицистика, а сама наша жизнь, которой мы сегодня живём и дышим.