Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

— Все от меня чего-то ждут. Чего-то «сверх». И ты теперь тоже в их числе. Теперь ты знаешь, как это — быть в числе разочарованных… Добро пожаловать в клуб.

Выветривается. Что-то, что на секунду осветило дурацкий день, полный розовой чепухи. Все улыбки, все неловкие попытки признаться, насколько — «тянет», вылетают как через форточку.

Тима одолевает немота. Стаха — ее невыносимость. И когда становится совсем тошно, он поднимается с места, чтобы не продолжать этой пытки.

Никто его не держит. Никто не выходит в коридор — проводить. Никто с ним не прощается. Он выметается — с этой тишиной. Очень гордо. Как Печорин. Как если бы выпил яду — и шел ровно, чтобы не расплескать.

III

Стах возвращается домой часов в шесть. Судя по тому, что он никем не встречен, матери все еще нет. Он прокрадывается в свою комнату, первым делом разбирает рюкзак, раскладывает на столе видимость «рабочего процесса». Переодевается и садится за уроки.

Как ему без матери? А вот не по себе. Она же редко выбирается из дома. Он так и ждет, что она ворвется в комнату и сядет рядом. И спросит со Стаха, а что это у него с настроением. Но она не врывается и — поразительно — отвлекает его даже тогда, когда ее нет. Когда ее нет, может, даже больше, чем когда есть: он слушает любой шорох, чтобы быть готовым к ее появлению.

IV

Чуть позже на пороге показывается отец. Он в своем репертуаре: замирает в проеме, привалившись к косяку плечом. Скрещивает руки на груди. Сверлит взглядом. Стах уставляется на него в ожидании.

— Ну и где? шляется твоя мать? Время ужинать, а у нас ни стола не накрыто, ни ее нет.

«Шляется». Здóрово.

Стах говорит как можно ровнее:

— Она отдыхает. Ушла с подругами.

— С какими еще подругами?

— Из родительского комитета.

— И с чего бы, я стесняюсь спросить, она устала? Перетрудилась дома?

Ну да, подумаешь — мать на ногах с утра до вечера, чтобы до работы у него был сытный завтрак с глажеными рубашками, а после — горячий ужин и сияющая от чистоты квартира. Ну и что, что в отличие от него, выходных у нее не бывает в принципе. Ну и наплевать, что она как в змеином логове с его родней — и все время при параде. Ни хрена же не делает, дома сидит, ерунда.

— Она всегда готовит наперед. Может, там стоит в холодильнике или на плите.

— А она не знает, когда ей возвращаться?

— Не маленькая.

— Не понял.

Это Стах, конечно, зря. Но его уже понесло:

— Она взрослый человек. Может сама решать, когда ей возвращаться.

— Пока я кормлю эту семью, я решаю, кому и когда возвращаться.

Стах не жалеет ни о чем так сильно, как о начале всех разговоров с отцом. Но жизнь ничему его не учит: он почему-то все еще считает, что может — не соглашаться.

— Это ведь первый раз…

— Ну конечно.

Конфликт не выйдет нивелировать. Чтобы Стах ни сказал. Теперь главное — не напороться на ремень, все остальное — пустые мелочи.

V

Мать приходит в восемь часов. Даже не в девять. Стах вылезает из-за уроков еще на пиликанье домофона, выглядывает в коридор, но замечает: ее ждет отец. И Стах не выходит. Закрывает дверь и прижимается к ней спиной.

— Ну и где ты была?

— С подругами посидели, — она еще улыбается. — Мы немного, Лева, я даже не пила.

— Еще бы ты пила.

Они ругаются. Сначала в коридоре, потом в спальне. Полушепотом. Иногда отец повышает голос. Потом становится слышно, как всхлипывает мать.

И, конечно, родственники ходят и ворчат. Такой спектакль: главная дрянь дома провинилась.

Серега заходит к Стаху со своим замечанием:

— Че, Сташка, загуляла твоя мать-приблуда?

Вечер кончается тем, что они сцепляются и дерутся под грохот в соседней комнате. Обычный четверг в семье Лофицких-Сакевичей.

Комментарий к Глава 4. Обычный четверг... ¹ Брэм Стокер — ирландский писатель, наиболее известен по готическому роману «Дракула».

² Джеймс Джойс — тоже ирландец и один из самых великих (если не самый) писателей XX века. В 1972 году его роман «Улисс» был назван «квинтэссенцией всего модернистского движения».

========== Глава 5. Змеиное шипение ==========

I

Тим не приходит на обед в пятницу. Может, он в целом не пришел в гимназию, и у него после вчерашнего празднества отходняк. А может, он не пришел только к Стаху. Ни один из вариантов не утешает.

Стах ненавидит учебу, потому что разучился на нее отвлекаться. Он цокает и зажимает пальцами уставшие глаза. Сидит так, без движения, несколько минут до звонка.

— Сакевич?.. Ты хорошо себя чувствуешь? Что у тебя опять случилось? Такой мальчик — и без конца ходишь битый…

Он отнимает руку от лица и уставляется на учительницу. Усмехается ей. Похоже, видок у него в высшей степени жалкий.

II

Два последних урока — физика. Соколов поглядывает на отрешенного Стаха вполовину заинтересованно, вполовину с иронией. Качнув головой, кривит губы в улыбке.

— Что за думы тяжкие в середине дня, Лофицкий?

Стах не может сообразить, что ответить. Уставляется… побитым псом, а марку все равно держит и тянет губы в улыбке. Актер из него сегодня не очень.

Соколов серьезнеет.

— Заходил вчера к Лаксину? Решили с валентинками?

— Вроде того.

— Это поэтому?.. у тебя все лицо раскрашено?

Стах усмехается:

— Нет, напоминание о братских узах.

Соколов заметно веселеет и собирается еще что-то спросить, но тут Архипова залетает за парту и пихает локтем. Стах оглядывает ее, как пропащую.

— Там друг твой. Смотрит на тебя. А ты слепой.

Стах поворачивает голову. Тим стоит в проеме, сцепив перед собой руки. Теряется, переступает с ноги на ногу.

Это как если бы он материализовался. Прямиком из мыслей.

Стах подрывается с места. Сразу попадает в чужое беспокойство. Тим, разглядев его лицо вблизи, делает такое выражение... как будто из них двоих он получил — и теперь ему больно.

— Это кто тебя?..

— Так Серега. А кто? — усмехается. — Заживет. Видел бы ты его рожу: у него фингал еще эффектней.

Тим не отвечает. И Стах смирнеет. Смотрит в ожидании: к нему, не к нему? Вроде к нему.

Тим хочет отойти от двери, отступает назад — и примагничивает, уводит за собой.

Соколов решает завязать со своим подопечным беседу:

— Лаксин, ты на уроки-то ходить планируешь?

Стах с Тимом застывают.

— На ваши?..

— Не могу разобрать: это оскорбление или комплимент? Или ты просто вылететь собрался со своим избирательным вкусом? На физкультуре появиться не хочешь? Для разнообразия. Хотя бы раз в четверть.

Тим теряется.

— Так наверное…

— И когда?

Стах усмехается. Шепчет в сторону:

— Когда одноклассники сойдут за адекватных. Или когда рак на горе свистнет. Это как посмотреть.

Тима опять отвлекает все, что может отвлечь, и между делом он замечает Архипову. Но только потому, что она активно машет ему рукой.

— Это она?..

Стах оборачивается. Видит: Архипова убирает прядь, не вошедшую в косу, за ухо, смущается. Две подружки встали рядом. И шепчутся, и хихикают. Стах без выражения комментирует:

— Че это с ними?..

Тим пожимает плечами. По нему видно: он не знает, что делать. На всякий случай, без особой уверенности, приподнимает руку в приветствии, вызывает приступ невнятного веселья и почему-то вздрагивает, как на резкий звук. Замирает скованно, сцепляет пальцы перед собой — и наконец отходит от злополучных дверей.

— Спасибо за ответ, Лаксин, — доносится из кабинета, — всегда не рад поболтать с тобой.

III

Далеко не идут. Тим прижимается спиной к стене, Стах прислоняется плечом и в целом встает так, чтобы закрыть его со входа в коридор. Больше неосознанно, чем специально, но Тим заметно расслабляется и перестает вглядываться в мимо проходящих.

— Ну рассказывай, — помогает ему Стах.

Тим пытается — и размыкает губы. Ничего у него не выходит. Завис. Надолго. Кранты.

Все, что остается, — наблюдать за ним. А Тим в профиль очень даже. Не в профиль тоже. Стах сказал бы про себя, что помешался, только… он вот не один. И в какой-то степени ему обидно. Что не один. Он усмехается: