Гармония - Жан Фрестье

– Усыпи-ка мне его.

Она послушно подкатила к кровати маленький столик анестезиолога, которым пользовалась редко, в основном когда, следуя не слишком классической, зато проверенной на практике методике выбора наименьшего из двух зол, приходилось усыплять зараженных столбняком. Четыре санитара держали крепко. Ей удалось прижать маску к лицу мужчины, хотя тот крутил головой то вправо, то влево, пытался встать и дышал в трубку аппарата с шумом, похожим на шум морского прибоя.

Первым эффектом анестезии, или его физических усилий, или того и другого вместе явилось то, что у мужчины поразительно быстро поднялся член. "Ничего себе штуковина, – подумал Вальтер, перехватив взгляд Гармонии, прикованный к этому громадному органу, который вздрагивал при каждом ударе сердца и казался на грани оргазма. Воспользовавшись тем, что раненый все-таки немного поутих, один из санитаров набросил на его тело одеяло, тем самым прервав зрелище, грубая эротичность которого становилась неприятной. И тут же мужчина как-то расслабился, размяк и наконец уснул.

– Можешь прекратить, – сказал Вальтер, обращаясь к Гармонии.

Он быстро приготовил шприц, чтобы заменить наркоз через дыхательные пути наркозом внутривенным. Проткнул вену, очень медленно ввел жидкость.

– Хорошо. На полчаса хватит. А вы можете идти и спасибо за помощь.

Санитары ушли, складывая на ходу носилки, свертывая одеяла.

– Надо сделать поясничную пункцию, – сказал Вальтер, взглянув на Гармонию. – Позови сюда Джейн.

– Что с ним? – спросила подошедшая немного погодя Джейн, плеснув спирта Вальтеру на руки.

– Вероятно, внутримозговое кровоизлияние. Вальтер и Джейн зашли с другой стороны кровати, в то время как Гармония поддерживала больного в сидячем положении, левой рукой прогибая ему спину, а правой рукой приподнимая подбородок. Вальтер воткнул между двумя позвонками троакар.

– Ну вот видите – кровь, причем много. И тут, – признался он вполголоса, – я не очень хорошо представляю себе, что надо делать. Постарайтесь немного снизить ему давление, только не слишком. А потом посмотрим.

Он еще некоторое время постоял у кровати, внимательно вглядываясь в лицо мужчины, которого снова уложили и который теперь спал. Вот когда Вальтер охотно спросил бы совета у Давида. Он решил, что так и сделает, только чуть позже. Нужно уметь ждать прежде всего в неотложных случаях. Эта вроде бы парадоксальная мысль пришла ему в голову как своего рода призыв к спокойствию и бдительности. Возобновив свой обход с того места, где прервал, он увидел, что у Гармонии возникли трудности с неотчетливо проступающими венами двенадцатого.

Ему еще во время прошлого дежурства Вальтера сделали операцию на брюшной полости, и он не ожидал его снова увидеть. Больной смотрел на врача: в том враждебном мире, в котором он оказался из-за своего ранения, новая встреча со сменой, занимавшейся им накануне, успокаивала, возвращая пациента в привычную обстановку. Вальтер подбодрил его добродушной гримасой за спиной медсестры, но без какой-либо насмешки над нею; с заговорщицким видом, придававшим ситуации относительную безмятежность, он как бы говорил: "Когда меня нет, дела здесь тоже идут довольно хорошо, хотя и чуть-чуть похуже".

Он взял шприц из рук Гармонии.

– Ты забываешь про основной принцип, – сказал он, – колоть нужно не в ту вену, которую видишь, а в ту, которую чувствуешь.

– Только что с ней было все в порядке.

– Только что – вполне возможно. Но не сейчас. Вальтер снова, уже во второй раз, протер руки спиртом. Прижал указательным пальцем левой руки, самым сведущим из всех пальцев, внутренний сгиб локтя, нащупал мягко сопротивлявшуюся вену, которую искал, резко воткнул иглу с коротким скошенным острием; он сделал это без малейшего колебания; ему удалось бы сделать это и с закрытыми глазами; то, что делаешь часто, получается хорошо, и это доставляет удовольствие; ведь самоутверждаешься обычно в самых обыденных ситуациях; его прельщала мысль о том, что можно вообще уметь делать какую-нибудь одну-единственную малость, но только делать ее хорошо.

У Гармонии в этом тоже не было сомнений. Она промокнула лоб больного новым тампоном, который достала из кармана передника. Вальтера, однако, беспокоила одна вещь. Ему было непонятно, почему у этого больного, с которым в принципе он сегодня уже не должен был встретиться, артериальное давление остается таким низким. Сначала он по инерции подумал о внутреннем кровотечении, он попытался мысленно представить себе под бинтами открытую брюшную полость, наложенные накануне швы в кишечнике. Пощупал живот поверх повязок и с боков, нашел его достаточно мягким. И глубоко задумался, что случалось с ним нередко, но потом решил, что за ночь сумеет понять, что же тут не в порядке. И именно в этот момент началась столь ненавистная ему канонада – это зенитная артиллерия возобновила свои дурацкие игры под тем предлогом, что ей нужно защищать военные объекты, в частности ближайший склад горючего; она со всех сторон обступала красные кресты госпиталя – ошибка, на которую не раз обращалось внимание, но которую по неизбежности ли, по чьей-то злой воле или, возможно, просто из-за головотяпства исправлять никто не собирался. Для Вальтера, хотя он и возмущался, проблема здесь была отнюдь не морального плана. Он не считал себя лучше других людей, не думал, что ему полагаются какие-то особые привилегии. В конце концов, почему бы и не уничтожить этих полуживых и полумертвых людей, а вместе с ними и тех, кому поручили поддерживать их жизнь во время этой абсурдной игры, в которой нужно лишь убивать и убивать. Здесь не было никакой проблемы ни для Гармонии, ни для раненого, чью сжатую в кулак руку она сейчас держала. Все трое испытывали страх. Вальтер подумал, что в наихудшем положении здесь находятся те, кто ценой немыслимых порой увечий, казалось бы, вырвались из лап смерти, а тут вынуждены снова испытывать страх. Всякий раз, когда зенитная артиллерия открывала пальбу, раненые начинали нервничать и ругаться. А кроме того, если в такие минуты приходилось действовать, кое-кому из медицинского персонала, хотя и не всем, работалось хуже обычного. Можно было, основываясь на долгом опыте, сколько угодно повторять, что канонада эта создает больше шума, чем наносит вреда, но нервы давали о себе знать. Раненые, выдерживавшие многочасовые артиллерийские обстрелы, которые их отупляли, прежде чем поразить, никак не могли смириться с этим последним испытанием, которого они не ожидали. Вальтер, сидя на краю койки, смотрел на свою молоденькую медсестру. Она стала совсем бледной. Ей мучительно было слышать эту какофонию, эти многократно повторенные залпы по шесть снарядов. А в редкие интервалы, когда ближние орудия молчали, где-то наверху начинали рваться снаряды дальнобойных пушек, стрелявших с другого берега озера или, наоборот, с восточных холмов, – голоса у этих последних были низкие, глухие, раскатистые. Разумеется, многочисленные осколки от снарядов падали на землю. В городе нередко было слышно, как они звенят по черепичным крышам. А в открытом поле, где нет никакой защиты, многие задавались вопросом, каким чудом не убивают людей разорвавшиеся на высоте снаряды, падающие вниз кусками железа. Наверное, все же убивали, хотя и очень редко, в такой ничтожно малой пропорции, что с этим можно было бы даже смириться, если бы не грохот, разрушительный уже сам по себе. Кстати, накануне Вальтер обнаружил недалеко от своей постели еще теплый осколок весом больше ста граммов, который пробил брезент и упал в песок посреди палатки между тремя ее обитателями.