Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комната была очень опрятной. Она сильно отличалась от остальных комнат: можно было даже подумать, что находишься в совершенно другом доме. При закрытой двери в ней почти не было слышно детского шума, звона ключей Катарины, шуршания наших веников.
Я принесла швабру, ведро воды и тряпку и начала прибирать комнату. Начала я с угла, который должен был попасть в картину и где мне не разрешалось переставлять ни одного предмета. Я встала на колени на стул, чтобы протереть подоконник окна, которое открыла с таким трудом, и провела сухой тряпкой по желтой гардине, висевшей слева от окна в углу, едва касаясь ткани, чтобы не нарушить складки. Стекла окна были грязными, и их следовало бы помыть. Но я не была уверена, что ему это нужно, и решила как-нибудь в другой раз спросить Катарину.
Я вытерла пыль со стульев и хорошенько протерла круглые шляпки гвоздей и львиные головы. Стол, видимо, давно никто не убирал — только проводили тряпкой вокруг расположенных на нем предметов — пуховки, оловянной миски, письма, черного керамического горшочка и синей ткани, как бы небрежно брошенной на стол так, что ее конец свешивался с края. Но чтобы как следует стереть пыль со стола, каждый из этих предметов надо было убрать с того места, где он находился. Матушка сказала, что мне придется изобрести способ сдвигать предметы и потом ставить их точно на старое место.
Письмо лежало близко к углу стола. Если я положу большой палец вдоль одного края письма, а указательный вдоль другого и зацеплюсь мизинцем за край стола, чтобы нечаянно не сдвинуть руку, я смогу убрать письмо, протереть под ним поверхность стола и положить его точно на то же место — в угол, образованный моими двумя пальцами.
Я пристроила пальцы к письму, затаила дыхание и одним быстрым движением убрала письмо, протерла под ним стол и положила его на место: почему-то мне казалось, что это надо проделать очень быстро. Потом я отступила от стола. Вроде бы письмо лежало на прежнем месте, но удостоверить это мог только он.
Так или иначе, надо постараться выдержать это первое испытание.
Потом я измерила рукой расстояние от письма до пуховки, расположила пальцы вокруг пуховки, убрала ее и протерла стол. Положив пуховку на прежнее место, я измерила расстояние между ней и письмом. То же самое я проделала и с черным горшочком.
Так я вытерла весь стол, вроде бы не сдвинув с места ни одного предмета. Я измеряла каждый предмет и расстояние между ними. Делать это было проще с мелкими предметами на столе, но труднее с мебелью: тут мне приходилось пускать в ход ноги, колени, иногда даже плечи и подбородок.
Но я не знала, что делать с небрежно брошенной на стол синей тканью. Если я ее сниму, мне не удастся уложить ее по-старому. Пока что я оставила ее в покое, надеясь, что день-другой он не обратит на нее внимания, а потом я что-нибудь придумаю.
Все остальное не представляло особой трудности — я протерла стены, окна и мебель, вымыла пол. Эту комнату действительно давно как следует не убирали. И мне было приятно навести в ней порядок. В дальнем углу напротив стола и окна была дверь, которая вела в кладовку, заваленную картинами, холстом, стульями, сундуками, посудой, ночными горшками. На стене была вешалка и полка с книгами. Там я тоже прибралась и расставила вещи так, чтобы и в кладовке было какое-то подобие порядка.
Но вокруг мольберта я все еще не убирала. Мне почему-то было страшно взглянуть на стоящую на нем картину.
Но вот все остальное переделано, я вытерла пыль со стула, стоящего перед мольбертом, потом стала протирать мольберт, все еще не смея взглянуть на картину.
Но когда я краем глаза увидела желтый атлас, я остановилась.
Так я и стояла, воззрившись на картину, пока не услышала голос Марии Тинс:
— Правда, поражает воображение?
Я не слышала, как она вошла. Она стояла в дверях, слегка сгорбившись. На ней было красивое черное платье с кружевным воротником.
Я не знала, что ей ответить, и мой взгляд помимо меня опять устремился на картину.
Мария Тинс засмеялась:
— Не ты одна забываешь о правилах вежливости, глядя на его картины, девушка.
Она подошла и встала рядом со мной.
— Да, недурно. Это жена Ван Рейвена.
Я вспомнила, что отец называл это имя, говоря о патроне моего хозяина.
— Она не так уж красива, но он сумел сделать ее красивой, — добавила Мария Тинс. — За эту картину хорошо заплатят.
Это была первая из увиденных мной его картин, и я запомнила ее лучше остальных, даже тех, которые на моих глазах прошли путь от грунтовки до завершающих мазков.
Перед столом стояла дама, повернувшись к зеркалу, в профиль к художнику. На ней была отделанная горностаем атласная накидка густого желтого цвета, а в волосах — красная лента, завязанная модным пятиконечным бантом. Свет, падавший из окна слева, высвечивал тонкие очертания ее выпуклого лба и носа. Она примеряла нитку жемчуга, держа в поднятых руках концы шнурков. Ее так поглощало собственное отражение в зеркале, что она словно и не подозревала, что на нее кто-нибудь смотрит. Позади нее на ярко освещенной стене висела старая географическая карта, а на темном фоне стола виднелись письмо, пуховка и прочие предметы, под которыми я только что вытирала пыль.
Как мне хотелось надеть эту накидку и этот жемчуг! И узнать поближе человека, который так ее написал.
Я вспомнила, как сама недавно смотрела в зеркале на свое отражение, и мне стало стыдно.
Мария Тинс безмолвно стояла рядом со мной и смотрела на картину. Как странно было смотреть на ее фон, где были изображены уже знакомые мне предметы: письмо на углу стола, пуховка возле оловянной миски, синяя ткань, оттеняющая горшочек. Все, казалось бы, было то же самое, но выглядело чище и яснее. Мне, как бы я ни старалась, их так не отчистить.
И вдруг я заметила разницу и тихонько ахнула.
— В чем дело, девушка?
— На картине стул не украшен львиными головами, — сказала я.
— Это верно. Одно время на нем стояла лютня. Он многое меняет в процессе работы. Рисует не то, что видит, а то, что больше соответствует его замыслу. Скажи, как по-твоему — эта картина закончена?
Я посмотрела на нее с удивлением. В ее вопросе была какая-то ловушка, но я не представляла себе, чтобы картину можно было улучшить.
— А разве нет? — неуверенно проговорила я. Мария Тинс фыркнула:
— Он над ней работает уже три месяца. И наверное, не скоро закончит. Вот увидишь, он еще многое в ней изменит. — Она огляделась. — Закончила уборку? Тогда иди займись своими другими обязанностями. Скоро он придет посмотреть, как у тебя получилось.
Я в последний раз посмотрела на картину, но, когда я глядела на нее в упор, что-то как будто исчезало. Так бывает, когда темной ночью смотришь на звезду: если смотришь в упор, ее едва видно, а если поглядеть из уголка глаза, она становится гораздо ярче.
Я собрала швабру, ведро и тряпку. Когда я уходила, Мария Тинс все еще стояла перед картиной.
Я принесла с канала два ведра воды и поставила их на огонь. Потом пошла искать Таннеке. Она была в той комнате, где спали девочки, и помогала Корнелии одеваться. Мартхе помогала Алейдис, а Лисбет одевалась сама. Таннеке была не в духе. Она бросила на меня взгляд, но, когда я хотела с ней заговорить, сделала вид, что меня не замечает. Тогда я подошла и встала прямо перед ней, так что ей пришлось на меня посмотреть.
— Таннеке, я хочу пойти в рыбный ряд. Что мне нужно купить?
— Так рано? Мы всегда ходим позже.
Таннеке опять перевела взгляд на белые банты в виде пятиконечных звезд, которые она завязывала в волосах Корнелии.
— Я свободна, пока греется вода, и решила сходить туда сейчас, — ответила я. Не стоит, наверное, ей напоминать, что лучшие доли раскупают с утра, даже если мясник или торговец рыбой обещал отложить для вас хороший кусок.
— Что-то мне сегодня не хочется рыбы. Сходи к мяснику и купи кусок баранины.
Таннеке закончила с бантами, и Корнелия вскочила со стула и пробежала мимо меня. Таннеке отвернулась и, нагнувшись, стала искать что-то в ящике комода. Я смотрела на ее широкую спину, туго обтянутую тускло-коричневым платьем.
Она ревнует. Мне позволили убираться в мастерской, куда ее никогда не пускают, куда, видимо, можем заходить только я и Мария Тинс.
Таннеке выпрямилась, держа в руке капор, и сказала:
— А знаешь, что хозяин однажды написал мой портрет? Я на нем наливаю в кастрюлю молоко. Все говорили, что это — его лучшая картина.
— Хотелось бы на нее взглянуть, — сказала я. — Она все еще в доме?
— Нет. Ее купил Ван Рейвен.
Подумав минуту, я сказала:
— Значит, на твое изображение каждый день любуется один из самых богатых людей Делфта?
Таннеке ухмыльнулась, от чего ее рябое лицо стало еще шире. Я угодила ей этими словами. Все дело в том, чтобы найти нужные слова.
Я повернулась, чтобы идти, пока она опять не впала в дурное настроение.
- Как я съел асфальт - Алексей Швецов - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- Всё и сразу - Миссироли Марко - Современная проза
- Пляжный Вавилон - Имоджен Эдвардс-Джонс - Современная проза
- В пьянящей тишине - Альберт Пиньоль - Современная проза
- Ежевичная зима - Сара Джио - Современная проза
- Другая Белая - Ирина Аллен - Современная проза
- Последняя лекция - Рэнди Пуш - Современная проза
- Смерть это все мужчины - Татьяна Москвина - Современная проза
- Полька и Аполлинария - Галина Гордиенко - Современная проза