Сборник: стихи и письма - Сергей Бобров

Да тот глазок с уснувшею слезой.

Окт. 1916

Железноводск

<10>

Над самой низменной пятою,

Где маки якобинят луг,

Замерзший мамонтовый бивень

Впился в ветровый известняк.

Над звонкоустою водою

Невзнузданный локомотив, -

И звезд индейских трепетанье

Ласкает очей углы серпа.

И тыквы гор – лежат долине,

И бешено сворачивает рельс, -

Внизу быстрейшей треплет пене,

Восемь сажен – пестрейшей клокочет пене,

«Шиповник» - III т. Уэллс,

А Эссентукский пассажир

Разводит руками сожалений жир.

23.IV.1916

Кисловодск

<11>

ЭЛЬБРУС

Халат китайских вдохновений

Оставлен халую <так> на чай,

И лысый кланялся картинно.

Уже вдали паровозы рычат.

Тверда бездонно галерея,

Набита яблоками морд,

Вагон отплывающий хватаю ручку,

Снисходительный влечет меня.

О деловитейший обманщик.

Пестро раскрашен и умыт –

Кто быстро стыки прогибает,

Кто рысью чисто рельс стучит –

На истом, чистом миста <так> поле,

На голубой груди этого утра –

Один надеждил необманно

Мое пристальное пенснэ. –

О пресветлый света исполине,

Снегоризый утра великане.

Чистый царь засолненных долин.

Хрустальных дружин

Один,

На кручи неба глядящий слева.

19.9.1916

Минеральные воды.

<12>

ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ (нравоучение)

Желая и понятным и певучим

Представиться патрону моему,

Взамен пенсне надену по бельму

На каждый глаз; «прощай!» моим качучам

Скажу: спиною стану ко всему, чем

Я заперт был в столь твердую тюрьму,

И судорожный вопль в сонет сожму

И скрежетами ямб мы с ним навьючим! –

Но тут – возникнет недоразуменье:

Да быть не может! ямб? - способен скрежетать?

Куда ему! – любовь-кровь, очи-ночи,

Или иное славное соленье

Ему удел. Но ведь пора кончать;

Куда ж годится ямб без многоточий!

16.XII.1916

<12а>

Но с одиночеством в петлице

Луны орбиту обойдя –

К себе я вызвал эти лица

И мира лопнула чреда.

Тогда мой Геликон кудрявый

Взошел, налился, сжат и снят –

Но мести желчной архитравы

Под тем же зодиаком спят;

И был я принужден им сделать –

Не замечанье – реверанс,

И стал я, будто древний Мелос,

Втекать в их долгий кемня <так> транс,

Тогда то лопнули преграды,

Огонь из окон выл и бил

В честь той скрежещущей услады,

Которой я напиться мнил,

В честь нецелованного тела,

Что обещало все и вся,

Загнутым взором зацепило

Меня за щеку (карася).

Мой вой, мой крик лежит гробнице

(По славной тишине сужу),

так с одиночеством в петлице

Я здесь недаром прохожу.

13 ноября 1916

<14>

КОНЕЦ СРАЖЕНИЯ

Воздушная дрожь – родосский трактор.

О, темь, просветись, лети!

Земля дрожит, как раненый аллигатор,

Ее черное лицо – изрытая рана.

Валятся, расставляя руки, -

Туже и туже гул и пересвист,

Крики ломают брустверы,

Ржанье дыбится к небу.

О, сердце, крепче цепляйся

Маленькими ручками за меня!

Смотри: выбегают цепи

В полосы бризантного огня.

И чиркают пули травою;

Еще минута – и я буду убит.

Вчера контузило троих, сегодня… что такое?

Нечего и вспоминать, надо стрелять, -

Это я – просто так.

Но сегодня – какое-то странное…

И даже, - странные тики у рта!

Как вниз уносится земли полоса –

В мрак! в мрак!

- Да этого быть не может!

Это просто так.

1914

<15>

И я когда-то жил в тумане

И полной тихих мук бурде;

И тот туман я вспоминаю,

Как недостижные краи.

О, скрежет зубов – не легче ль? –

И руки сами вот в край стола…

Зеленое сукно вырвать,

Крови покраснее,

На белую шею, волос, прилипни.

И еще вспоминаю (не так далеко!) –

………………………….

- И тот туман я вспоминаю,

Как недоступные края.

1916

<16>

Там, над восторгом дум случайных

Тропа пленительных судеб, -

Шагов неузнанных и тайных

Отдохновительный Эреб.

- Но нет печали упоенней,

Нет – золотее тайника: -

Когда моей судьбою темной

Чужая молится рука.

Беги, забудь свои стремнины,

Свои счастливые труды:

Не на твоей земле единой

Оставь тяжелые следы.

<17>

Как в уксус блеклую жемчужину,

В весну бросаю сердце я:

И мысли в круг привычный сужены,

И отмирает жизнь моя.

О, сердце милое! не тебе ли

Пропели ровные часы!

Не пред тобой ли охладели

Сказанья ровныя росы!

Что жизни яростная пажить, -

Зов потревоженного дня:

Здесь легким роем звуков ляжет

Жатва немеркнущего огня.

Воспламенись в нежданный полдень!

Взыграй над кручами озер!

И пусть весна плакучая помнит

Слепящий, огненный простор.

Покинь спасительную дубраву

И радостно переходи…

Так что же делать! – брошу славу,

Те: руки, мысли и пути, -

И я поверю, что не иссякнет

Мне молчаливая глубина,

А только новой каплей капнет

Моя жемчужная весна. –

Как в уксус блеклую жемчужину

Весну я в сердце уронил!

И жизни милые очи сужены

На блеск весенних паникадил.

<18>

Проходит под пристань, молча,

негодуя курьерский вал:

Балки и рельсы дрогнут,

Скамеечка запоет.

Вздымает и на берег бросит

Семь сотен стеклянных пуль. –

Поет перебором море,

Циклопа радужный пульс.

Кто встанет, молу подобен,

На твой сапфир, изумруд, -

И вопли умрут, как закатом

Череп сгорит голубой.

Планирующая чайка,

Красные ножки вверх –

Крыла чисто-резаной решеткой

Брызг ловит налету.

О плещись, мой восторг синий, пламя!

Я и ты – мы живем....

Готово!

За шиворотом полтора стакана

Холодной – чорт! – воды.

Очевидная антиномичность

Философической судьбы.

1917. Ялта

<19>

Вот почерк, как костыль усталый,

Бумага твердая. И я.

Ландшафт микроскопично малый,

Но в нем струится песнь моя.

Не хочешь ли, мой брат, проведать,

Кто проходил бумажный грот,

Кто теплоту, усмешки, беды

Своею жизнью назовет.

Нанижет, регистратор мрачный,

На взора нить: стихи, огни

И вызовет на бой кулачный

Тень, разрисованную в дни.

Удар. – Отбит. И череп треснул.

Он гибнет, гибнет милый мой.

Хоть этот поединок честный

Не был похож на смертный бой.

Лежит – и рот открыл бедняга, -

Поэт! влюбленный! стань, иди!

Но нет, очей клокочет брага

И кости взломаны руки.

Над трупиком присев, вздыхаю:

Тогда он отряхнулся, встал

И мне сказал: - А я не знаю,

- Я, кажется, не опоздал,

- И я не хуже вас могу ведь

Жить, развлекаться и писать,

И лет, сказать примерно, девять

Я знал, как жить и как страдать.

Я не нашелся, что ответить,

Действительно, когда он прав:

И этот год утонет в Лете,

Как тот девятый костоправ.

1918

<20>

ИСПОЛНЕНИЕ

Ах, если б праздник неземной потребы,

Как пастырь, что благословляет хлебы,

И пестрых будней игры осенил.

Ив. Коневской

Исполнена молитва Коневского;

Потреба ровная родной земле –

Созвездьем тянется в надзвездной мгле,

В туманности вращения живого.

И возвращение сие - так странно ново –

Иль мы живем с улыбкой на стебле?

Или на старом родины челе

Живописуется другое слово!

Но пестрых буден благостна игра,

Воскликновениям пришла пора:

И пастырь сребролукий для потребы

Нам с явною улыбкой говорит,

Благословив метафорные хлебы:

- Лирическое действо предстоит.

1913

<21>

ДЕНЬСКОЕ МЕТАНИЕ

                        Б. Л. Пастернаку

На столе колокольчики и жасмины,

Тютчев и химера с Notre Dame,

Да, но в душе годины, как льдины,

И льдины, как разломанный храм.

Ты войдешь в комнату. – Да, все то же: