Зов Чернобога - Андрей Посняков

— Значит, и вправду пора. — Радослава шмыгнула носом. — Может, оно и вправду хорошо — быть невестой Рода?

— Да как же не хорошо! — звонко воскликнул Твор. — Все говорят — почет великий. Умереть за счастье рода — есть ли что лучше? Ты уж, Радушка, не забывай про меня там, помогай, ежели что, ладно?

— Да уж не забуду. — Девушка погладила братца по волосам густым, каштановым, мягким. Попросила: — Ты тоже меня не забывай, шли молитвы. Да хорошенько все обсказывай: как в селении дела, да как друзья-подружки живут-поживают.

— Обскажу, не беспокойся, — прижавшись к сестре, важно заверил Творимир. Он и в самом деле был горд — надо же, родная сестрица станет сегодня невестой Рода. На всю жизнь заступа! Все ребята, узнав, обзавидовались. Только вот матушка Хотобуда смурная ходила. Интересно, чего ж не рада?

— Ну, ладно, хватит лежать, — улыбнулась Радослава. — Пошли, ждут ведь волхвы. — Выходя из овина, призналась: — И все равно страшно!

— Ничего, что страшно. — Твор сжал ей руку. — Зато почет. Ты и сама станешь как будто богиня. Уж не забывай нас.

— Да ну тебя, — рассердилась вдруг девушка. — «Не забывай», «не забывай» — тошно слушать. Уж не забуду, сказала!

— Передавай там поклон всем нашим, — неожиданно улыбнулся Твор. — Их там много. И все — за последнее время.

Радослава задумалась. И в самом деле, молодых девчонок и отроков из их рода на том свете много, за одну только осень невестами Рода стало десять девчонок, и еще шесть парней, совсем еще мальчиков, — женихами Рожаницы. Раньше такого не было, раз в год, ну, от силы два приносили волхвы человеческие жертвы, а сейчас… с осени… ну да, с осени… кровавые жертвы приносятся все чаще и чаще. И главный волхв Чернобог стал каким-то не таким — раньше был просто охальником, а теперь озлобился и все больше походил на дикого зверя. Один взгляд чего стоил — черный, пылающий, пронизывающий. Не было раньше у Чернобога такого взгляда. Раньше-то его хоть и на людях уважали, да пересмеивались за спиною, а теперь этого нет — боятся.

Волхвы ждали девушку у хижины Хотобуды: Чернобог с кривым посохом да два его помощничка-приблуды — похожий на старый пень Колимог и толстый, как расползшаяся квашня, Кувор. Оба, говорят, из самого Киева. Еще были три старухи-волхвицы — Чернозема, Хватида да Доможира, — правда, они у хижины не толклись, видно, ждали во дворе Чернобога.

Завидев Радославу, все трое жрецов разом поклонились, низко-низко, до самой земли. Густая и длинная борода главного волхва словно бы подметала слежавшийся ноздреватый снег, черный от вылетавших в волоковые оконца хижин копоти и дыма.

— Почет да здравие тебе, невестушка! — хором проговорили жрецы, а Чернобог глянул недобро, с ухмылкою.

— Пошли.

Радослава махнула рукой.

— Погодите, сейчас хоть приоденусь.

— Не надо, — покачал головой Чернобог. — Уже приготовлено все. Идем!

Девушка вдруг ощутила, как подкатывает к самому горлу горький противный комок, холодный-холодный, такой, как бывает от недавней обиды, горя или от нахлынувших вдруг нехороших предчувствий.

— Ну, коли пора, так идем, — справившись с собой, севшим голосом произнесла Радослава.

Жрецы еще раз поклонились. Первым, постукивая по снегу посохом с привязанными к нему колокольчиками, пошел Чернобог, за ним — Радослава, а уж следом и Колимог с Кувором.

Утро выдалось теплым, как, впрочем, и ночь. Ярко слепило глаза растопившее тучи солнышко, мокрый снег поскрипывал под ногами, на ветках старой березы, что росла у дворища волхва, весело чирикали воробьи. Полнеба было ярко-бирюзовым, светлым, а другая половина все еще клубилась разноцветными тучами — фиолетовыми, желтыми, палевыми. В воздухе пахло навозом, сыростью и неумолимым запахом близкой весны. Еще месяц — и появятся проталины на лугах да лесных опушках, растает снег и первые ростки ярко-зеленой травки потянутся к небу. Жаль, Радослава этого уже не увидит, не побежит уж больше с девками на луга, не совьет венки, не запоет песню, укрываясь в лощине от теплого, внезапно нахлынувшего дождика.

Дождь, дождь,На бабину рожь,На дедову пшеницу,На девкин ленПоливай ведром.

Погрустнела Радослава, задумалась о своем, однако ж видела — истово кланяются ей люди. Не Чернобогу, не волхвам, а именно ей, невесте. Что ж, может, оно так и надо?

У ворот во дворе Чернобога уже ждали старухи. Поклонились в пояс, взяли девушку под руки да с ласковым шепотом повели в избу. Творимира туда, ясное дело, не пустили.

— Эй, Твор-Творша, что, не знаешь, что с сестрицей делается? — Тут же подскочили ребята, откуда и взялись. Принялись дразнить, насмешничать, ну, уж это как водится — от зависти, с чего ж еще-то?

— Да знаю я все, — отбивался покрасневший отрок.

— Так расскажи, расскажи! Мы-то никогда не видали.

— И расскажу!

— Ага, расскажешь, как же. Видали мы, как тебя со двора погнали, ровно пса худого.

— Сами вы псы! — обиделся Твор. Нагнулся, подвязал покрепче на ногах лапоточки. Онучи знатные наверчены были — белые, льняные, с вышивкой красными нитками — сестрица вышивала, — тут вам и солнышко, и снопы, и коровы, и страшная богиня Мокошь с мертвыми головами, и Род с Рожаницами. Пока подвязывал Твор лыковые завязочки, кто-то из отроков забежал сзади, пнул — на, мол, тебе, чтоб не врал! Творимир ткнулся лицом в грязный снег, обиделся, что лжецом обозвали.

— А ну-ка, — сказал, поднимаясь, — я не я буду, коль не посмотрю, как там все происходит, как приготовляются да что пьют-едят. Ну, а уж что на капище будет, вы и сами знаете, да и в этот раз, чай, припретесь.

— Да уж придем, куда денемся. Сестрицу твою проводим с почетом. Ты нам поведай только, как там все происходит, перед капищем, а то кто что говорит.

— Ужо. — Твор стряхнул налипший к коленам снег. — Поведаю. Подмогните только чуток на дворище проникнуть.

Ребята помогли. Отвлекли слуг да рабов-челядь, двое стали к частоколу-ограде, по их спинам ловконько вскарабкался Твор, — глядь — а он уже и на дворище. Большой двор у волхва Чернобога, просторный. Две избы, соединенные клетью, амбары, конюшня, птичник, хлев с овином да с ригою. Еще и маленькие избенки — для слуг, да будки для цепных псов. Бона, унюхали чужого, аспиды, разбрехались, загремели цепями. Как бы мимо них пробежать? А вон, за челядью!

Четверо рабов заносили в дом тяжелые кадки с водою, Твор и проскочил за ними, никто и не спросил зачем да куда, — не рабское это дело спрашивать, на то у ворот страж имеется, мосластый парняга с дубиною, мимо которого да мимо псов вошь и та не проскочит, не говоря уж о каком-то там отроке. Ну, а раз здесь он, значит — пропущен, значит — зван, значит — так и должно быть. Неслышно скользнув вместе с рабами в полутьму дома, Твор притаился за кадками. Хорошее было место, удобное — и темно, и от очага тепло, и все, что вокруг делается, видно. А дела в волхвовской избе творились странные. Полностью лишенная одежды Радослава возлежала на широком ложе, составленном из трех скамеек, накрытых тяжелой ромейской тканью. Левой рукою девушка опиралась на подложенную под голову кошму, в правой держала серебряный кубок, из которого время от времени отпивала и как-то неестественно смеялась. Твор невольно залюбовался сестрой — какая она все-таки красивая! Длинные стройные ноги, узкая талия, живот — плоский, как точильный камень, грудь… не большая, но и не маленькая… Творимир неожиданно покраснел, почувствовав, как нахлынуло вожделение — это к собственной-то сестрице, невесте Рода! Отрок быстро перевел взгляд на жрецов — те сидели за столом, что-то пили и откровенно таращились на девчонку, свистящим шепотом отпуская скабрезные шутки. Радослава-то их не слышала — судя по пустым глазам и дурацкому смеху, она, похоже, уже парила в каком-то своем мире, — а вот Твору все было слышно прекрасно, и услышанное вовсе не прибавляло уважения к волхвам, а сестрицу почему-то становилось жалко.

— Ишь, красивая девка, — отхлебнув прямо из корца бражки, усмехнулся толстомясый Кувор. — Такую можно с хотеньем попользовать, а, брате Чернобог?

— Уймись покуда! — грозно прикрикнул на него Чернобог. — После меня отпробуете, как и с прочими было. А сейчас не время еще, вон, девка-то не доспела. — Повернувшись к девушке он умильно улыбнулся: — Пей, пей, дева!

— Пью, — засмеялась Радослава. — Питье у тебя, волхв, уж больно пьяное.

— Так ведь ничего не жаль для невестушки! Волхвы противно загоготали, а возлежащая на ложе девушка томно смежила веки.

— Эвон, девка-то, — старый волхв Колимог ткнул в бок Кувора, — как бы не заснула!

— Заснет — разбудим, — захохотал тот. — Верно, брат Чернобог? А ведь такую красу можно было б и в наложницах оставить, а?

— Не стала б она наложницей, — скривился Чернобог. — Горда больно. Что ж, тогда пусть подыхает лютой смертию да думает, будто станет невестою Рода. Так он ее и ждет, дурищу!