Встречи у метро «Сен-Поль» - Сирилл Флейшман

— Извините за беспокойство, но не могли бы вы сказать мне одну вещь: вы по-французски читать умеете?

Покупателю ничего не оставалось, как ответить утвердительно. Тогда Культурклиг продолжал:

— Значит, вам повезло — здесь как раз продается много книг для тех, кто читает по-французски. А идиш вы знаете?

Покупатель, уже с опаской, отвечал «нет».

— А я да. То есть говорить говорю. А пишу не очень. Но здесь, заметьте, книг на идише не продается, только на французском и английском — для тех, кто умеет. Я это к тому, что если вы действительно умеете читать, то почему бы вам не выбрать что-нибудь из того, что лежит на прилавке?

— Да как-то ничего интересного не попалось, может, в другой раз найдется книжка, которая мне подойдет, — бормотал покупатель.

— Да, у моей жены тоже не всякий раз подходит тесто.

Чтобы наконец отделаться, покупатель брал какую-нибудь книгу:

— Пожалуй, я возьму вот эту.

Но Культурклиг не унимался.

— Что это за книга? — спрашивал он у продавщицы.

Она читала название:

«Фантазматический опыт и опытные фантазмы», серия «Мир психоанализа».

Культурклиг одобрительно говорил:

— Вы выбрали отличную книгу. Поздравляю. Это бесподобный роман. — Он импровизировал на ходу. — Там одно молодое привидение, или, иначе говоря, фантом, любит другого фантома, у которого побольше опыта. Вы знаете, что такое «фантом»? Это такой диббук, но только гойский. Так вот, этот опытный фантом — женского пола, поэтому называется «фантазма». Понимаете?

Покупатель нервно поддакивал и не чаял, как бы поскорее улизнуть. Продавщица корчилась от смеха за прилавком, а старый Жозеф одергивал ее, хитро подмигивая:

— Не смейтесь, мадемуазель! В любви фантомов и фантазм нет ничего смешного. Такова жизнь, такова природа. У месье прекрасный вкус.

— Всего хорошего, месье, кланяйтесь домашним и приходите к нам еще. У нас лучшие романы во всем квартале, да что там — во всем городе!

Покупатель расплачивался и вырывался на волю, а Культурклиг говорил продавщице:

— Распотешил я вас? Вы думаете, я все это всерьез? Ничего подобного — я нарочно нес всякую чушь. Пусть покупатель почувствует, что он умнее меня. Ему это приятно. Почему он купил книжку с таким названием? Не знаете? А я вам скажу: потому что у него есть комплексы. Иначе зачем ему книга про психоанализ? Ну вот, я несу чушь, это его отвлекает, и ему становится легче.

Продавщица понимающе кивала. Следующий покупатель искал определенную книгу, в лавке ее не имелось, и он просил продавщицу заказать ее. Культурклиг тихонько спрашивал, в чем дело. Продавщица объясняла, и он перехватывал инициативу:

— Не надо ничего заказывать. Выбирайте что-нибудь другое — вон сколько тут всего!

— Что за шутки, месье! — возмущался тот. — Да я к вам больше ни ногой!

Жозеф примирительно хлопал его по плечу:

Ну-ну, не сердитесь! Поживете с мое, так сами станете ходячей книгой. Я что хотел сказать? Я хотел сказать, здесь столько разных книг, в которых столько разных умных вещей, что заказывать еще одну — пустая трата времени. Жизнь коротка, надо брать то, что есть под рукой, а не гоняться за тем, чего нет!

Покупатель пытался возразить, что-то мычал и, наконец, говорил, стараясь сохранить некоторую уважительность, поскольку обращался к пожилому человеку:

— Мне некогда выслушивать ваши поучения, месье.

— Какие поучения? — восклицал Культурклиг с наигранным удивлением. — Если вы не согласны, что в молодые годы надо пользоваться тем, что имеешь, и предпочитаете искать что-то недоступное, пожалуйста, дело ваше! Я только хотел, чтоб вы задумались о жизни. Знаете это стихотворение, перевод с идиша: «Отдай же молодость веселью…»?

— Это вовсе не перевод с идиша, это Ронсар: «Отдай же молодость веселью, пока зима не гонит в келью»![3]

— Вот именно, Ронсар, величайший еврейский поэт своего поколения, кто же еще мог написать такие стихи!

Покупатель, уже не зная, что сказать, смирялся и выбирал пару книжек, продавщица укладывала их в бумажный пакет. А Культурклиг добавлял еще одну, которую не глядя брал с полки у себя за спиной:

— Это вам подарок от заведения! — И спрашивал продавщицу: — Как называется та книжка, что я ему дал?

«Кино и реальность», — читала она.

Отлично, — радовался Жозеф. — «Кино и реальность» вам понравится. К тому же там полно картинок. У вас дети есть?

Пока нет, — волей-неволей отвечал покупатель, хотя только и мечтал поскорее уйти.

— Жаль, а то им бы понравилась книжка с картинками про кино. А почему это у вас, в вашем-то возрасте, еще нет детей? Вам уж, верно, лет тридцать?

— Жена дорожит своей карьерой, а у меня работа связана с частыми поездками, — оправдывался покупатель, чувствуя, что зря ввязался в разговор.

Культурклиг пожимал плечами:

— Моя жена тоже дорожит своей портьерой, и я тоже немало поездил на своем веку. Но у меня трое детей: двое удачных, а третья, дочка, вышла зашлемиля — да вы его, наверно, знаете, это бывший хозяин этой самой книжной лавки.

— Конечно, я знал вашего предшественника — очень любезный человек.

Культурклигу было приятно услышать доброе слово о зяте.

— Это точно, — согласился он, — очень любезный человек. Ну-с, а теперь, когда мы с вами познакомились, сделайте милость, позаботьтесь, чтобы у вашей супруги завелся ребеночек, а лучше не один. Хватит ей стоять у портьеры и ждать, когда вы вернетесь! Будьте с ней поласковее. И увидите — вам больше не придется ходить сюда за книжками, читать будет некогда. Я уговариваю вас себе в убыток, но надо же вам узнать жизнь, а этой премудрости, поверьте мне, в книжках не научишься.

Продавец, хозяин, бухгалтер и английский герцог

С тех пор как в одной газете, в рубрике писем в редакцию, поместили отрывок из послания Симона, где он против чего-то там протестовал, он прослыл человеком пишущим. Стал гордостью всего квартала, единственным в Четвертом округе продавцом готового платья — без пяти минут политическим журналистом.

Прошло много лет, и больше ни разу ни одного из его возмущенных писем нигде не напечатали, однако память о том знаменательном случае была по-прежнему жива.

В магазине, где он работал, над конторкой хозяина, у самой витрины, висела в рамке под стеклом та самая газетная страница, и каждому, кто спрашивал, что это такое, хозяин сообщал:

— Это статья месье Симона, моего продавца!

— Вот как? — удивлялся покупатель. — И о чем же?

— Так… о жизни… — отвечал хозяин и снова углублялся в подсчеты.

Симон кивал и продолжал раскладывать брюки по размерам. Ему, конечно, было приятно, когда о нем говорили. Но все, о чем он раньше писал в письмах, которые рассылал по редакциям: что универмаг Отель-де-Виль не работает по воскресеньям, что в театре Шатле дают скверные оперетки, что форму водителям автобусов шьют из некачественного сукна, — стало ему почти безразлично. Теперь Симон думал о другом. Подметал ли он перед дверями магазина или помогал хозяину верно подсчитать выручку (бедняга боялся собственного бухгалтера!), мысли его были поглощены планами достижения всеобщего благоденствия. В будущем он намеревался изложить основные идеи своего проекта в небольшой брошюре и издать ее за свой счет в типографии, что на улице Фердинана Дюваля. Время от времени хозяин отрывался от вычислений и спрашивал:

— Ну как твой проект?

— Здесь, — говорил Симон, показывая на свою голову, — все уже готово. Осталось только…

Но договорить не успевал — в лавку входил покупатель.

Обычно, погуляв меж пиджачных рядов, бегло осмотрев пальто с плащами и обшарив глазами стопки брюк, он выходил, ничего не купив.

Симон, занятый своей великой идеей, и не пытался удерживать покупателей, а хозяин чем дальше, тем больше запутывался в подсчетах и терял всякую надежду привести в порядок колонки цифр.

Бухгалтер же, надо вам сказать, был совсем из другого теста. После войны он еще долго прослужил в Иностранном легионе. Это был выпивоха, скандалист, драчун — поговаривали, что он иной раз собственных заказчиков поколачивал. Дело свое он, правда, знал. Но когда вечером, каждый последний четверг месяца, он, ковыляя на деревянной ноге, являлся в магазин и, ни с кем не поздоровавшись, усаживался в дальнем углу, самому хозяину делалось не по себе. Для начала детина с ухмылкой просматривал учетные книги и кучу счетов. Потом, грохнув по столу, подзывал хозяина. В лучшем случае обнаруживалась небольшая недостача, которую хозяин тут же покрывал, порывшись в ящике своей конторки, в худшем — цифры не сходились катастрофически. Откровенно говоря, хозяин просто-напросто не умел считать. Он и вообще в науках был не силен, потому-то таланты Симона и внушали ему такое восхищение.