Музыка сфер - Элизабет Редферн

Он заметил искру понимания в глазах паренька: Лакит сообразил, что его начальник перепил дешевого вина и не сумеет сам добрести до дома.

— Портшез, я сказал! — сердито повторил Джонатан.

И Лакит побежал, натягивая шляпу пониже на глаза от дождя и поднимая воротник повыше. Джонатан с тяжестью в сердце прислонился к стене кабака «Ангел» среди теней. «Господи Иисусе, я слишком стар, чтобы тратить время зазря, — думал он. — В сорок с лишним лет ловить шпионов в темноте. Нет, должно случиться, должно случиться что-то еще».

И тут, как ни удивительно, случилось. Он услышал тяжелые шаги нескольких пар ног, направившихся прямо к нему из дверей кабака, и увидел, что его окружают английские картежники, с которыми он играл там. Они смотрели на него вызывающе, и Джонатан почувствовал, что волосы у него на шее встают дыбом.

— Ну-ну, — сказал один из них задумчиво, тот, с ручишами кузнеца, и сердце Джонатана сжалось. — Ты отказался сыграть с нами еще раз. Почему бы, хотел бы я знать? Ты тут чужой. Может, ты нас обманывал и побоялся, что мы заметим твои штучки?

— Нет, — напряженно сказал Джонатан. — Я не обманывал. Я играл без обмана.

Они переглянулись.

— А откуда нам, честным людям, знать это? Я скажу вам, мистер, как мы все на это смотрим. Ты ни разу раньше в «Ангеле» не бывал. Верно? И вот приходишь. Играешь с нами в карты. Выигрываешь наши денежки. И уходишь, не дав нам отыграться.

Джонатан заметил, что они вновь обмениваются взглядами.

— У меня было дело.

Заводила шагнул поближе, обдавая его смрадом побуревших от табака зубов.

— А! Но мы-то думаем, ты нас облапошил. И если ты не вернешься, чтобы еще сыграть и доказать, что мы ошиблись, нам придется по-другому избавить тебя от денег, какие ты у нас украл, верно?

— Ничего я не крал, черт вас возьми… о-ох… — Тяжелый удар по ребрам согнул его пополам. Он выплюнул в канаву желчь и кислое вино. Другой удар другим кулаком попал ему в скулу с такой силой, что чуть не сломал челюсть. Рот наполнила теплота крови — он прикусил щеку изнутри. Он со стоном растянулся на земле, и тут они окружили его со всех сторон, пиная в придачу. Он сознавал, как исчезают его часы и опустошается кошелек, а затем они бесцеремонно оттащили его за угол и бросили во тьму грязного проулка у стены кабака. Заключительный пинок обрушился на его ребра, а затем удаляющийся топот их сапог сказал ему, что они ушли.

Он положил свою разламывающуюся голову на мокрые булыжники, и его вытошнило в тишину.

Иисусе! Какой же он был дурак! Неудивительно, что жена махнула на него рукой.

Меньше чем в миле от места унижения Джонатана в Кемпс-Корт рыжеволосая Присс хлопотливо сновала в полном посетителями зальце «Голубого колокольчика» в некотором ошеломлении от веса золотых монет в ее кармане. Когда она вернулась после обслуги молодого француза, Джош посмотрел на нее вопросительно, а она только пригладила волосы и поспешила схватить поднос с пустыми кружками с ближайшего столика, будто все это время обслуживала посетителей. Джош оставил ее в покое, так как дел у нее и правда было предостаточно. Но вскоре после полуночи наступило затишье, и Джош не упустил случая схватить ее за плечо и сказать:

— Не следует уходить одной с иностранцами. Ты же знаешь, от них всего можно ждать. Сколько раз мне повторять?

Наверное, другая служанка заметила, как она ушла, и наябедничала. Присс нахмурилась от досады, но Джош успокаивающе погладил ее по плечу.

— Ну, во всяком случае, ты вернулась. И он щедро тебе заплатил?

Присс полегчало. Сегодня он был добрым. Может, попозже заберет ее в свою комнату расспросить.

— Он заплатил достаточно.

Джош презрительно усмехнулся.

— Бьюсь об заклад, ничего ты с него не получила. У них же ничего нет, кроме одежды, что на них, у французов этих.

Присс, возмутившись, выудила из кармана одну монету.

— Вот погляди! Погляди. Что ты скажешь, если услышишь, что он дал мне их целый кошелек.

Джош повертел монету в пальцах и опять усмехнулся.

— Целый кошелек? Скажу, что тебе это приснилось, девочка. И даже за одну такую все равно не стоит вязаться с иностранцами и рисковать собой.

Но Присс заметила в его голосе заслуженное одобрение. Он отдал ей монету назад, и она нежно ее поцеловала, прежде чем спрятать.

— Я знаю, что делаю, — сказала она.

Джош кивнул.

— Ну, ясно, что ты пришлась ему по вкусу. Ты думаешь, он придет еще?

Присс догадалась, что он прикидывает, как это золото попадет на его игорные столы.

— Не знаю. Он как будто был не в себе.

— Перебрал чего-то покрепче эля, а?

— Наверное. — Присс нахмурилась. — Ему будто что-то виделось. Твердил про какую-то там… имя такое странное.

— О? — Джош наклонил голову все еще благодушно. — Так какое же это имя?

— Селена! — с торжеством вспомнила она. Ей нравилось, как оно звучало. — Селена, вот какое. И он еще бормотал что-то про звезды, хотя небо было черней смолы и ни одна звезда нигде не светила.

Кто-то за соседним столиком потребовал еще эля. Джош зажал большими кулаками несколько пинтовых кружек.

— Похоже, святоша, у которого похоть взяла верх над лицемерной душонкой. А теперь, Присс, сбегай-ка на задний двор, будь так добра, принеси пару поленьев, ладно?

Присс побежала наружу к спуску в подвал, где хранились дрова. Хотя ветер и стих, дождь все лил, но она его даже не заметила. Мысли ее были заняты золотыми монетами у нее в кармане и всем, что она могла на них купить.

И вот тут она услышала твердые шаги, быстро приближающиеся к ней по проулку, пересекавшему задний двор «Голубого колокольчика». Сжимая охапку поленьев, она побежала к свету, льющемуся из двери трактира. Может, карманник или стражник. В любом случае ничего хорошего не жди.

Но она опоздала. В двух шагах от такой знакомой боковой двери с лупящейся голубой краской и скрипящим засовом она вскрикнула и уронила дрова, потому что сзади на ее шее затянулась какая-то бечевка.

Она заскребла удавку пальцами, но, кем бы ни был затягивавший удавку, силы у него хватало, и уже ее сопротивляющиеся руки слабели. Ноги Присс подогнулись, она упала на колени. Она не хотела умирать. Она попыталась прочесть молитву, но распухающий язык все больше заполнял ее рот, да и в любом случае она не могла вспомнить ни слова. Ее глаза незряче уставились в темноту. Когда ее тело погрузилось в катастрофу умирания, она услышала, как какой-то голос позади нее прожурчал:

— Мертвое тело за раны не мстит…

А затем — чернота.

Бесшумно рука забралась в ее карман за золотом.

IV

…и ночь на улицы падет,

Сыны выходят Велиала, спесью

Раздуты наглой и вином.

ДЖОН МИЛЬТОН. «Потерянный Рай», Книга I (1667)

К тому времени, когда Лакит вернулся, чтобы извлечь своего начальника из смрадной грязи за углом кабака, куда его затащили нападавшие, Джонатан был уже в полном сознании, но стонал от боли, весь покрытый синяками.

Когда Лакит поставил его на ноги, Джонатан заметил в его широко открытых глазах что-то похожее на глубокое уважение.

— Сэр, — сказал Лакит, — вы дрались!

Слишком уж великодушно, кисло подумал Джонатан, считать, будто он дрался. Ему даже не представилось возможности хотя бы пустить в ход кулаки. Он попытался очиститься, но обнаружил, что таким способом привести себя в порядок ему не удастся.

— Французские шпионы, сэр? — жадно осведомился Лакит. В сочетании со светлыми вихрами его лицо казалось особенно розовым. — Черт бы побрал их наглость. Я их сейчас догоню…

— Нет. Черт тебя подери, нет. — Джонатан привалился к стене кабака. Что-то словно тупо колотило его по ребрам, синяк, занявший половину лица, словно дергался от боли, а нутро одолевала тошнота, но ничего сломано как будто не было, и он знал, что за это ему следует благодарить судьбу. — Шайка буянов из кабака, и гнаться за ними смысла нет. Они сейчас уже надежно укрылись в каком-нибудь вонючем логове в Севен-Дайлс. Ты нашел мне портшез?

Лакит пожал плечами, теряя интерес к испытанию, выпавшему на долю его начальника. В конце-то концов, буяны в подобных заведениях не были особой примечательностью.

— Так ни одного не нашлось, — сказал он. — В такую погоду ни одного свободного не остается.

— Ни одного?!

Лакит чуть покраснел.

— Один был, да. Только потребовал с меня шиллинг наперед, а при мне, понимаете, ни единой монеты нет, потому как и мой кошелек стащили, пока я торчал в этом распроклятом кабаке.

Джонатан прикоснулся к синяку на лице, ощутил теплоту крови на внутренней стороне щеки. Мысленно он по очереди проклинал всех иностранцев, все войны с Францией и всех ловких карманников. Затем, так как Лакит не спускал с него глаз, выжидая, что он предпримет теперь, Джонатан с усилием выпрямился, осторожно вдохнул воздух, потому что ребра отозвались на это новой болью, и мрачно сказал насторожившемуся Лакиту: