Бледное пламя. 1-й вариант - Владимир Набоков

Песнь третья

О, l'if{74} безлиственный! — большое «может статься»,Твое, Рабле. Большой батат{75}. Иль вкратце:«Institute (I) of Preparation (P)For the Hereafter (H)» — IPH{76}. Помню, я шутил:«Больше Если» If!. Я взят был на семестрЧитать о смерти (ректор Мак-АберПисал ко мне: «курс лекций о червях»).Нью-Вай оставив, кроха, ты и яПеребрались в Юшейд — в другой, гористый штат.510        Отрадны горы мне. Над ржавчиной оградДомишек наших виснул снежный пик,Столь пристально далек и неприютно дик,Что оставалось лишь вздыхать, как будто этоСпособствовало усвоенью. Iph в те летаБыл призрачен, лилов: как бы на утре днейМладому Разуму был явлен мавзолейЕго же собственный. Все ж не хватало в немТого, что ценит претерист, ведь с каждым днемМы умираем вновь, не средь глухих могил520        Забвенье царствует, но в полнокровьи сил,И лучшие «вчера» сегодня — пыльный комПомятых дат и стершихся имен.

Да, я готов стать мухой и цветком,Но никогда — забыть. Гори она огнем,Любая вечность, если только в нейПечаль и радость бренной жизни сей,Страдание и страсть, та вспышка золотая,Где самолет близ Геспера растаял,Твой жест отчаянья — нет больше сигарет,530        То, как ты смотришь на собаку, льдистый следУлитки, льнущий по садовым плитам,Вот эти добрые чернила, рифма, ритм,Резинка тонкая, что скрутится, упав,В знак бесконечности, и карточек стопа, —В небесной тверди скрытые, не ждутПрихода нашего.

                                        Напротив, ИнститутСчитал, что не пристало мудрецамЖдать многого от Рая. Что, как вамНикто не скажет «здрасте», ни встречать540        Вас будет некому, ни в тайны посвящать?Что если вас швырнут в бездонную юдоль,И в ней заблудится душа, оставив больСвою несказаной, незавершенным дело,Уже гниеньем тронутое тело —Неприодетым, утренним, со сна,Вдову — на ложе жалостном, онаЛежит ничком, расплывшимся пятномВ сознаньи тающем, разъятом, нежилом!

Iph презирал богов (включая Г){77}, при этом550        От мистицизма был не прочь{78}, давал советы(Цветные стеклышки, пригодные при всякомЗатменьи бытия): как совладать со страхом,Став привидением, как выбирать инкуба,Чтоб поприличнее, взаимного испугаКак избегать, встречая на путиСплошное тело, как его пройти,Как отыскать в удушьи и в туманеЯнтарный нежный шар, Страну Желаний{79}.Как не сдуреть в спиральной кутерьме560        Пространств. Еще был список мерНа случай прихотей метампсихозы:Как быть, вдруг брякнув прямо под колесыВ обличьи жабы юной и лядащей,Став медвежонком под сосной горящейИль воплотясь в клопа, когда на Божий светВдруг извлекут обжитый им Завет.

Суть времени — преемственность, а значитЕго отсутствие должно переиначить570        Весь распорядок чувств. Советы мы даем,Как быть вдовцу. Он потерял двух жен.Любимых, любящих, — он их встречает, остроРевнующих его друг к дружке. Время — рост.Чему ж расти в Раю? В копне льняных волосНад памятным прудом, где небо заспалось,Качая неизменное дитя,Жена печалится. От той отворотясь,Другая{80}, так же светлая (с оттенкомЗаметным рыжины), поджав коленки,Сидит на баллюстраде, влажный взор580        Уставя в синий и пустой простор.Как быть? Обнять? Кого? Какой игрушкой грустьРебенка разогнать? Как важен, карапуз.Еще ли помнит он ту ночь и бурю в марте,И лобовой удар, убивший мать с дитятей?{81}А новая любовь, — подъем ноги так внятен,Подчеркнутый балетным черным платьем, —Зачем на ней другой жены кольцо?Зачем надменно юное лицо?

Нам ведомо из снов, как нелегки590        Беседы с мертвыми, как к нам они глухи, —К стыду и страху, к нашей тошнотеИ к чувству, что они — не те, не те.Так школьный друг, убитый в дальних странах,В дверях нас встретит, не дивясь, и в странномСмешеньи живости и замогильной стужиКивнет нам на подвал, где леденеют лужи{82}.

И кто нам скажет, что мелькнет в уме{83},Когда нас утром поведут к стенеПо манию долдона иль злодея —600        Политика, гориллы в портупее?Мысль не оставит вечного круженья:Державы рифм, Вселенной вычислений,Мы будем слушать пенье петуха{84},Разглядывать на стенке пленку мха,И пока вяжут царственные руки,Срамить изменников, высмеивать потугиТупого рвения, и в эти рыла глядя,Им наплюем в глаза, хотя бы смеха ради.

И кто спасет{85} изгнанника? В мотеле610        Умрет старик. В ночи горячей прерийКружатся лопасти, цветные огонькиЕго слепят, как будто две рукиИз прошлого, темнея, предлагаютЕму камения. Смерть входит, поспешая.Он задыхается, кляня на двух наречьях{86}Туманность, что растет в нем, легкие калеча.

Рывок, разрыв, мы к этому готовы.Найдем le grand néant, найдем, быть может, новыйВиток, пробивший глаз того же клубня{87}.620        Быв напоследок в Институте: «Трудно, —Сказала ты, его окинув взглядом, —Понять, чем это рознится от Ада.»

Я слышал заявленье Груберштейна,Что муфельная печь есть смерть для привиденья,И вой крематоров. Мы критики религийСтарались свесть к нулю. Староувер Блю великий{88}Читал обзор о годности планетДля приземленья душ. Особый комитетРешал судьбу зверей{89}. Пел дискантом китаец630        О предках, о свершеньи чайных таинств,О связи их, зашедшей далеко.Я в клочья раздирал фантазьи По,Младые сны и этот странный свет, —Как перламутровый, — над перевалом лет.

Средь слушателей был и старый коммунист,И юный служка. Iph за первый призТягался с церковью и с линией партийной.В позднейшие года тут потянуло тиной.Явился некий медиум. Буддизм640        Пустил ростки. Постылый афоризм,Мол, «все дозволено», фра Карамазов блеялВ аудиториях. И рыбью страсть лелеяК возврату в матку, к родовым вертепам,Фрейдистов школа разбрелась по склепам.

У тех безвкусных бредней я в долгу.Я понял, чем я пренебречь смогуПри съемке смертных бездн. И потерявши дочь,Я знал, — уж ничего не будет: в ночьНе отстучит морзянкой деревянной650        Дух самозваный детское прозванье,И не поманит нас с тобой фантомИз-за гикори в садике ночном.

«Что там за странный треск, ты слышишь? Что за стук?»«То ставень наверху, не бойся, милый друг.»«Раз ты не спишь, так лучше уж при свете.Что ж, в шахматы?» «Давай.» «Несносный ветер!»«Нет, все ж не ставень. Слышишь? Вот оно.»«То, верно, ветка прядает в окно.»«Что там скользит и ухает так глухо?»660        «То повалилась в грязь зима-старуха.»«Мой конь в ловушке, чем ему помочь?»Кто скачет, кто мчится сквозь ветер и ночь?{90}То автора горе. То мартовский жуткийИ яростный ветер. Отец и малютка.

Потом пошли часы и даже дниБез памяти о ней, так поспешает жизньМохнатым червячком. На белом пляже,Меж черных и краснеющих сограждан,В Италии мы лето провели.670        Вернулись восвояси и нашли,Что горсть моих статей («Морской конекНеукрощенный{91}») «вызвала восторгЧитателей» (купивших триста копий).Опять пошла учеба, средь предгорий,Где дальний вьется путь, поплыли в темнотеОгни машин, вернувшихся к мечтеО высшей мудрости. Французам увлеченноТы прелагала{92} Марвелла и Донна.

То был год бурь, — пронесся от Флориды680        До Мэна ураган по имени «Лолита»{93}.Тлел Марс. Женился шах. Шпионил Росс угрюмый.{94}Ланг{95} сделал твой портрет. И как-то в ночь я умер.

Клуб города Крашоу мне оплатил рассказО том, «В чем смысл поэзии для нас».Рассказ был скучен, но недолог. ВспятьПустился я, стараясь избежать«Ответов на вопросы», тут из залаВосстал всегдашний старый приставалаИз тех, что, верно, не живут и дня690        Без склоки с лектором, и трубкой ткнул в меня.Тогда и наступил — упадок силИль прежний приступ{96} мой. По счастью, в зале былКакой-то врач. К его ногам я сник.Казалось, сердце встало. Долгий мигПрошел, пока оно к конечной цели{97},Поднявшись, поплелось.

                                        Прошу тебя, теперьВнимание. Я, право, сам не знаю,Как понял я, что я уже за гранью,И все, что я любил, навеки ею стерто.700        Но неспособна горевать аорта.В конвульсиях зашло упругое светило.Кроваво-черное ничто взмесилоСистему тел{98}, спряженных в глуби тел,Спряженных в глуби тел, спряженных в темнотеЕдиной темы. И сраженный страхом,Я видел, как ударила из мракаФонтана мощного белесая струя.То был поток (мгновенно понял я)Не наших атомов, и смысл всей этой сцены710        Не нашим смыслом был. Ведь разум неизменноРаспознает подлог природы: пестрой птицейСтановится камыш, личинкой пяденицыСучок корявый, голова змеиОгромной бабочкой, но то, что заменил,Перцептуально, белый мой фонтан,Мог распознать лишь обитатель стран,В которых я блуждал.                                        Но вот истаял он.Еще в беспамятстве, уж был я возвращенВ земную жизнь. Мой сбивчивый рассказ

720        Развеселил врача. Он говорил, смеясь,Что он нашел меня повергнутым в затменье,В котором медициною «виденья,Галлюцинации, какие-либо сныВсерьез и навсегда запрещены.Возможно, после, но уж не в моментКоллапса».                        Но ведь я же умер! «Нет, —Он улыбнулся („как ему не лень?!“), —

Тень смерти, мистер Шейд, и даже — полутень{99}.»Но я не верил и в воображеньи730        Прокручивал все заново. Со сценыОпять сходил я, чувствуя ознобИ жар, и лед, и снова этот снобВставал, а я валился, но винойТому была не трубка, — миг такойНастал, чтоб ровный оборвало ходХромое сердце, робот, обормот{100}.

Виденье пахло правдой. В нем сиялиЗатейливость и непреложность яви.Виденье было. Времени поток740        Сместить его отвесности не мог.Наружным блеском{101} городов и споров,Как часто, утомлен, переводил я взорыВовнутрь и там, родник моей души, —Сверкал бесценный друг! И в сладостной тишиЯ узнавал покой. И наконец, возник,Казалось мне, его прямой двойник.

То был журнал: статья о миссис Z.{102},Чье сердце потеснил на этот светХирург проворный крепкою рукой.750        В беседе с автором «Страны за Пеленой»Порхали ангелы, похрапывал орган(Был список гимнов из Псалтыри дан),И голос матери, чуть слышный, и узорЦерковных витражей, и под конец — просторИ сад, как бы в тумане, — «а за ним(Тут я цитирую) неясно различим,Возвысился, белея и клубя,Фонтан. И я пришла в себя.»

Вот безымянный остров. Шкипер Шмидт760        На нем находит неизвестный видЖивотного. Чуть позже шкипер СмитПривозит шкуру. Всякий заключит:Сей остров — не фантом. Фонтан наш точно такБыл верной метой на пути во мрак, —Мощнее кости и прочнее зуба,Почти вульгарный в истинности грубой.

Статью писал Джим Коутс. Я Джиму позвонил,Взял адрес{103} и проехал триста мильНа запад. И приехал. И узрел770        Веснушки на руках и подсиненный мелНа голове, услышал страстный всхлипПритворной радости. И понял я, что влип.

«Ах, право, ну, кому бы не польстилаС таким поэтом встреча?» Ах, как мило,Что я приехал. Я все норовилЗадать вопрос. Пустая трата сил.«Ах, после как-нибудь.» Дневник и все такоеЕще в редакции. И я махнул рукою.Ел яблочный пирог — еще бы, я в гостях,780        Уж так положено. Какая глупость! «Ах,Неужто это вы, неужто я не сплю?Я так люблю ваш стих{104} из „Синего ревю“, —Ну тот, что про „Мон Блон“{105}. Племянница мояВзбиралась на ледник. Другую пьеску яНе очень поняла. Ну, то есть смысл стиха, —Поскольку музыка… Я, впрочем, так глуха!»

Да как еще! Я мог бы настоятьЯ мог ее заставить рассказатьО том фонтане, что «за пеленой»790        Мы оба видели. Но (думал я с тоской)То и беда, что «оба», ведь онаВопьется в это слово, словно в знакРодства священного, в мистическую связь,И души наши, трепетно слиясь,Как брат с сестрой, замрут на самой граниИнцеста нежного. «Ну-с, — молвил я, — пора мне.Уж вечер…»                                К Джиму я заехал по пути.Ее записок он не смог найти,Зато в стальном шкапу нашлась его статья.800        «Все точно, даже слог ее оставил я.Тут, правда, опечатка{106}, — из пустых:Вулкан, а не фонтан. Величественный штрих.»

Жизнь вечная, построенная впрокНа опечатке! Что ж принять урокИ не пытаться в бездну заглянуть?И тут открылось мне, что истинная сутьЗдесь, в контрапункте, — не в блажном виденьи,Не в том наобортном совпаденьи,Не в тексте, но в текстуре, — здесь нависла —810        Нет не бессмыслица, но паутина смысла{107}.Да! Будет и того, что жизнь даритЯзя и вяза связь, как некий видСоотнесенных странностей игры,Узор художества, которым до порыМы тешимся, как те, кто здесь играет.

Не важно, кто они. К нам свет не достигаетИх тайного жилья, но всякий день и час,Безмолвные, снуют они меж нас:В игре миров{108} иль в пешками до срока820        Рожденных фавнах и единорогах, —А кто убил балканского царя?{109}Кто гасит жизнь одну, другую жжет зазря?Кто глыбу льда сорвал с обмерзлого крыла,Чтобы она башку крестьянину снесла?Кто трубку и ключи мои ворует?Кто вещи и дела невидимо связуетС делами дальними, с пропавшими вещами?Все, все они, творящие пред намиОрнамент, где сплелись возможности и быль.

830        Я в дом влетел в плаще: Я убежден, Сибил{110}…«Прихлопни дверь. Как съездил?» Хорошо.И сверх того, я, кажется, нашел,Да нет, я убежден, что для меня забрезжилПуть к некой… «Да дружок?» Путь к призрачной надежде.

Песнь четвертая