Джон Голсуорси - Кэтрин Дюпре

Во время каникул, которые он проводил вместе с родными, преобладала более серьезная атмосфера. Лилиан и Мейбл Голсуорси превратились в интеллигентных, очень рассудительных девушек; родись они на пятьдесят лет позже, они бы, безусловно, стали выпускницами Гертона и Саммервилла[14]. Своих же современников эти юные интеллектуалки просто шокировали: «С самого начала мы нервничали в их присутствии, – пишет в своих мемуарах Агнесса Сондерсон. – Они были очень образованными и принадлежали к так называемой «богеме». Они носили огромные касторовые шляпы со страусовыми перьями, ниспадавшими им на плечи. Их крошечные фигурки укутаны в котиковые шубки, и все это было непривычным для нас. Говорили они полушепотом и были очень серьезными. Они блестяще владели своей речью и никогда не употребляли сленг». Но Сондерсоны очень отличались от Голсуорси; в этом большом семействе, насчитывавшем четырнадцать человек, царили свои порядки и обычаи. Молодые Голсуорси казались им чересчур благородными и хорошо воспитанными. Как вспоминает Агнесса Сондерсон, присутствие Голсуорси заставляло их чувствовать себя «неотесанными и неуклюжими», хотя позднее девушки из обеих семей стали близкими подругами.

Возможно, по классическим канонам Лилиан и Мейбл красавицами не были, и все же они были необыкновенно привлекательными: «Лили была как бабочка – крошечная и очень нежная; вторая сестра, Мейбл, была похожа на Джона, но отличалась роскошными золотистыми волосами».

До сих пор сохранилась фотография семьи, сделанная, судя по всему, летом 1888 года. В центре сидит Джон Голсуорси-старший – в котелке, с огромной, как у Деда Мороча, бородой; рядом с ним жена Бланш – маленькая, изысканно одетая женщина, которая выглядит старше своего пятидесяти одного года. Подле них сгрудились младшие члены семьи, сидя или стоя в «небрежных» позах сзади старших. Среди них и Джон, интересный внешне, очень ухоженный, одетый необычно, даже вызывающе. Еще студентом он начал носить очки, которые, хотя и были необходимы для близорукого правого глаза, больше интересовали его как необходимая деталь облика, созданного им. Черты лица Голсуорси кажутся чересчур правильными. В двадцать лет он отпустил усы, которые придавали ему военный вид, особенно когда он напускал на себя излишнюю суровость. Но даже на этой фотографии заметна его неуверенность в себе, которая не позволяла ему близко сходиться с людьми, а если присмотреться внимательнее, можно увидеть грусть в глазах, чувствуется, что он настроен несколько критически к своей семье, которую впоследствии изобразит под фамилией Форсайтов. Лилиан и Мейбл – необыкновенно хорошенькие девушки. В лице Лилиан ощутима та же чувствительность и напряженность, что и в ее брате; в ней они даже более заметны, так как именно она первая восстала и нарушила те мелочные запреты, которые миссис Голсуорси пыталась навязать своим детям.

Джон Голсуорси-старший всегда при возможности старался снять для своей семьи на лето загородный дом; к ним часто приезжали погостить друзья и родственники, и тогда устраивались пикники, экскурсии, ставились любительские спектакли или концерты. Но самым интересным были долгие беседы, во время которых Джек и Хьюберт, приезжавшие на каникулы, лучше узнавали своих сестер. Летом 1888 года Голсуорси снимали дом в Пертшире, в деревушке Далнабрек, который, судя по весьма подробному описанию в дневнике Лилиан, «был небольшим и очень просто обставленным». Тем не менее он оказался достаточно вместительным для тех увеселительных мероприятий, которые доставляли столько удовольствия всем их участникам. Молодые люди также ходили охотиться на куропаток, зайцев и кроликов. 14 августа Джону исполнился 21 год. Специальных торжеств не устраивали: «мальчики, как обычно, поохотились», затем был пикник.

Живо и проникновенно написанный дневник Лилиан дает яркую картину семейного уклада в доме Голсуорси. Он также позволяет глубже заглянуть в замечательную душу самой Лилиан, оказавшей столь значительное влияние на развитие Джона Голсуорси. «Именно она вносила духовное и интеллектуальное начало в обычную повседневную жизнь своих младших братьев и сестер, – писала о сестре Мейбл Голсуорси. – Она всегда была чем-нибудь занята – рисовала, читала, писала, занималась рукоделием, и в то же время она всегда умела найти интересную тему для беседы; когда мы были маленькими, она рассказывала нам сказки; она открыла нам глаза на многие прекрасные вещи, которые стоило увидеть, услышать или прочитать». Став старше, «она читала философские труды на немецком языке и могла обсуждать научные проблемы со специалистами». Все это свидетельствует о том, что общество Лилиан, с одной стороны, благотворно действовало на окружающих, с другой – предъявляло к ним определенные требования. Поэтому неудивительно, что, как видно из дневника Лилиан, во время чтения трактата Эмерсона о дружбе Чарли Вогэн и Мейбл обращались к ней за разъяснениями. «Нелегкое дело – читать Эмерсона», – заключает Лилиан.

В доме в Далнабреке, должно быть, до сих пор живы отзвуки бесконечных разговоров молодых людей, большей частью очень серьезных, но иногда удивительно легкомысленных. «Спор во время обеда на предмет хорошего воспитания и изящных манер... Возник вопрос: подразумевает ли хорошее воспитание наличие мужества? Джек, споря ради самого спора, высказал мнение, что хороший, но плохо воспитанный юноша будет иметь поровну и благородных манер, и грубости...»

Или другая запись: «Она (юная леди по имени Герда Фэар) много разговаривает с Джеком на серьезные темы (насколько я могу судить). Она нравится Джеку, но не так сильно, как Мод (одна из гостей)». Джон грезит то об одной, то о другой из подруг по летнему отдыху, впрочем, ни одну из них не воспринимая всерьез.

Если учесть, что все это происходило в 1888 году, и вспомнить, в каком духе условностей и предрассудков воспитывались молодые Голсуорси, остается лишь поразиться свободе и полному отсутствию надзора со стороны старших при общении молодежи обоих полов. Мы обнаруживаем, что Лилиан вела длительную дискуссию на предмет обета безбрачия с молодым человеком, которого она называет Г. «Он считает, что у него есть личные причины избрать для себя этот путь, но окончательного решения он пока не принял; я поспорила с ним, но не нашла, что возразить, когда он сказал, что это поможет ему работать плодотворно, без всяких помех и вмешательств». И более поздняя запись того же лета: «Мы решили называть друг друга по имени, но тут же нарушили свое решение. Однако два дня спустя Чарли Вогэн сделал решительный шаг и сказал, входя в гостиную: «Доброе утро, Лили. Чтобы сказать это, я по дороге сюда собрал всю свою отвагу». (Через двадцать лет Вирджиния и Ванесса Стивен считали себя передовыми людьми, когда они с Литтоном Стрэчи[15] стали называть друг друга по имени.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});