Точка приложения - Владимир Вольф

- Понимаете, - оправдывался он, - у меня иногда случается. После травмы в армии. Редко. Надо же - угораздило...

Галя, сложив ладошки на груди часто-часто кивала.

- Я наверное глупостей натворил... - озабоченно хмурился Рытин. Натворил?

- Та ерунда, хлопчик, так, мелочи... - она была почти счастлива его беспамятством. - Видать курнуть пийшов. Я мимо ходила, а ты - пластом. Ой, думаю, подрался, чи шо. Она исполняла на одном дыхании - как песню, а когда замолчала, Рытин, вытрусив из рукава, принялся жать на часовые кнопки.

- Как бы не проспать...

- Та разбужу, разбужу, йды спаты...

Она проводила до самого купе и понаблюдав с минуту за его сонными движениями - исчезла, оставив полураскрытой дверь. Рытин отклеил пиджак от мокрой спины, вскарабкался, уронил чугун головы, замер. Галя еще раз подсмотрела в щель, звучно зевнула и исчезла.

Рытин долго лежал без движения, без мыслей, разглядывал дрожащую световую дорожку на потолке, а когда пискнуло на запястье - он придушил звук, соскользнул на пол и тихо ступая, вышел в тамбур. Там он обхватил стоп-кран свободной левой рукой и рванул на себя, вложив в последнее усилие тяжесть собственного тела и все остальное - гнетущее его с недавних пор весом могильной плиты...

6

За окном уже мелькали пригородные хаты южного областного центра. День, зачатый ясным безоблачным рассветом, налился теплом и яркой упругостью по-местному щедрого светила. Рытин сидел у окна и старался не смотреть на волосатого. Попутчик жадно припал к "минеральной" и делал вид, что изучает позавчерашнюю "Правду". На самом деле он косился на молодого наркомана, неврастеника или дурачка. То есть на Рытина. Основания для таких заключений ему с избытком предоставила нынешняя ночь, когда он вначале чуть не улетел вместе с одеялом и подушкой, а затем вдруг включился свет и купе наполнилось раздраженными мундирами. Рытина в течении получаса опрашивали, хрустели бумагами, заставляли подписывать, грозились высадить или посадить - на что Рытин однообразно мотал головой и обливался потом. А волосатый, стыдливо натянув простыню, деревенел в уголке - по лицу его струились тени недосмотренных кошмаров - ему показалось, что взяли диверсанта. Поезд простоял не более минуты, а затем, тяжело набирая обороты, изогнулся на роковой дуге (Рытин облегченно вздохнул, разглядев на горизонте знакомую сыпь огней) Поворот начинался, оказывается, всего в двухстах метрах от застывшей морды состава. Ничего подозрительного Рытин не заметил, лишь почувствовал как отпустило, отхлынуло на душе - осталась лишь пустота, но пустота по-прежнему тяжелая и муторная. Видеть Потапчука ему хотелось меньше всего. Ему вдруг представилось, что он не обнаружит на месте ни Жанны, ни инвалида, и эта мысль приковывала к месту. Рытин по-старому сжимал талисман и старался не думать о грядущей выплате штрафа...

Он словно позабыл куда едет, позабыл, куда спешит со вчерашнего вечера и сейчас почти с изумлением рассматривал костяного болванчика, сжимаемого с прежним усилием - хоть не было уже мертвого узла нервов, исчезло напряжение и осталась одна усталость. Спать не хотелось - нервы, обожженные непосильной работой лихорадило, они грозили оборваться в любое мгновение и тогда бы он (Рытин был в этом уверен) провалиться в пропасть, как было предначертано пассажирскому.

Нечто слабое, верховодящее им ночью, а ныне полуживое, подсказывало чуть слышно - о талисмане, о последней капельке незавершенной работы - как Рытин не напрягался, так и не смогут расшифровать эхоподобные посылы - сил его хватало лишь на бездумное разглядывание пейзажа. Но необходимость держать кулак сжатым сидела в нем прочно - как предрассудок...

Колесами поезда тем временем завладели станционные ответвления скорости поубавились и проход мигом загромоздился пассажирами, сумками, чемоданами, волосатый добыл из-под дивана пару авосек (Рытин вздрогнул, узнав их) и не прощаясь, выскользнул из купе.

В окне медленно наплывал перрон - с островками встречающих, с киосками, тележками носильщиков. Наконец движение замерло и Рытин, поднявшись, плотно задвинул двери. Ему вдруг захотелось выйти из вагона последним. Желание не видеть Потапчука дошло в нем до внутреннего сорванного крика... Почему жребий выпал ему? Почему не волосатому? Кто докажет, что зависший поезд ему не приснился? Если это не бред, то как доказать окружающим? Ведь был поворот, огни на горизонте - он дважды видел... Господи, что делать с штрафом... Господи... Слюнтяй, повстречал калеку и умом тронулся... Я... Я впечатлительное дерьмо... Ненавижу! Кого? Себя! Потапчука! Всех! Сергей распадался словно песочная башня - под напором окатывающей приторной слабости. Он окончательно просыпался на лежак, всхлипнул и остервенев от своей беспомощности, зашвырнул проклятый талисман под потолок - чертенок пару раз отрикошетил и...

Рытин вскочил...

Сквозь кожные поры сочились...

Улетучивались ядовитые газы...

Душные как смерть, как...

- Сволочь! - с радостной злостью выплюнул он. - Обрубок... Недоделок поганый... Нашел себе идола, козел... Он возвращался... Успокаивался... Сердце остывало, а мир наполнялся красками и сочным звучанием... Всего-о... - вытекло из него и оно расхохотался - счастливый, свободный от сумрачной придури, свободный от пут калеки, который в данный момент...

(За спиной Рытина...

На перроне, вздрогнули...

Санитары, Жанна...

У носилок засуетились, забегали...)

Рытин не спеша собрался и пошел к выходу. У площадки от него отшатнулась Галя.

- Счастливого пути! - чуть ли не пропел он в перламутровые очи.

- Яркого пути... - буркнула она. - Конечная у нас тут. Иди вже...

Он крылато пронесся сквозь главный вход, ловко обминул тучные пассажирские скопления, на ходу наскреб монетку, выскочил на привокзальную площадь. Там он свернул налево и окунув голову в бокал таксофона, прижал к уху эбонитовый лед. Двушка, звякнув, ожидала в металлических губах, палец наверчивал знакомые цифры, а голова Рытина вертелась с желанием поделиться подвалившим счастьем. Уж были слышны жирные гудки, как вдруг трубка превратилась в гантелю и дрогнув, вернулась на рогатый держак. О монете Рытин забыл - он медленно шел к автомобильной стоянке, к тому месту, где во внутренности "Рафика" осторожно и чуть суетливо помещали носилки, на простыне которых красными пятнами обозначились руки, лицо, череп с аккуратным полубоксом...

- Жанна... - выдохнул Рытин.

Она резко обернулась - с черными от туши глазницами - полными ужаса и отчаяния.

- Сережа! - впилась в его руку и тут же смутившись, принялась сбивчиво рассказывать: - Ему всю ночь было плохо... Потом наступило облегчение. Помните? Когда поезд резко остановился. Он заснул. Представляете?! Заснул - впервые за два года... А буквально сейчас, на перроне с ним случился приступ, вернее... Я даже не знаю что... И санитары не знают. Он умирает! Может... - она словно опомнилась. - Сережа, вы здесь тоже сошли? Я думала... Я прошу, я вас умоляю - навестите нас, мы в... она поморщилась, обернулась к машине (санитар торопил рукой) - Да-да сейчас... Пожалуйста, позвоните в приемную, ну, где скорые, и узнайте, куда нас, слышите? Вы обещаете? Конечно, не обязаны...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});