Прикладная психолингвистика речевого общения и массовой коммуникации - Алексей Леонтьев

Основные работы по механизмам и роли ориентировки в собеседнике принадлежит профессору А.А. Бодалеву и его школе и суммированы в двух монографиях этого автора (Бодалев, 1965; 1970). Однако психолингвистические корреляты этого звена ориентировки исследованы недостаточно.

В заключении этого раздела укажем на цикл работ Е.Ф. Тарасова (1969, 1972), где анализируется значение для общения ориентировки в системе социальных ролей коммуникаторов и на работу А.У. Хараша (1972), где близкие вопросы рассматриваются применительно к публичной речи.

IV. Неречевые компоненты процесса речевого общения. Для тематики настоящего доклада особый интерес представляет связь паралингвистики и особенно кинезики с общей психолингвистической структурой процессов речеобразования. К сожалению, если сами по себе паралингвистические и кинезические явления исследованы очень хорошо (из новых публикаций на русском языке укажем: Колшанский, 1973; Николаева, 1972), то психолингвистический их аспект остается нераскрытым.

В этом отношении можно указать лишь на одно исследование (Маслыко, 1970), показавшее, как можно осуществить психолингвистическую иерархию кинезических и паралингвистических явлений в зависимости от их соотносимости с последовательными этапами порождения речевого высказывания – от внутреннего программирования до внешнего «озвучивания» (автор опирался на нашу модель, разработанную совместно с Т.В. Рябовой; А.А. Леонтьев, 1969а, в).

В настоящее время в Институте языкознания Академии наук СССР осуществляется широкая программа исследования национальных и универсальных особенностей паралингвистики, кинезики и других неязыковых компонентов процесса общения. Произведено или производится обследование в этом плане русского, белорусского, болгарского, польского, литовского, латышского, немецкого, английского, исландского, эстонского, таджикского, узбекского, киргизского, кабардинского, чечено-ингушского, арабского, японского, китайского, корейского, вьетнамского, эскимосского и некоторых других языков. Результаты этих исследований пока не опубликованы. Было бы крайне желательно еще больше расширить круг обследуемых языков: для этой цели разработан специальный вопросник, рассчитанный на этнографов, филологов и лингвистов, не имеющих специальной психолингвистической подготовки.

V. Заключение. В работе сжато изложена теоретическая основа, на которую опираются основные исследования психолингвистических параметров общения в советской науке (с особенным вниманием к межличностному общению). Изложены наиболее важные результаты таких исследований и даются отсылки к некоторым другим публикациям. Охарактеризовано состояние исследований неречевых компонентов межличностного общения.

Представляется целесообразной дальнейшая экспериментальная и теоретическая разработка психологии межличностного общения в намеченных выше направлениях, прежде всего в плане различных видов и компонентов предречевой ориентировочной активности. Такая разработка представляет не только абстрактный теоретический интерес: она существенна для целей обучения межличностному общению. Несколько парадоксально звучащая в подобной формулировке, эта задача, однако, остро стоит при формировании профессиональных навыков учителя, врача, дипломата, журналиста, следователя, актера, не говоря уже о том круге профессий (лектор, специалист по рекламе и т. п.), которые в немецком языке удачно обозначаются термином sprachintensive Berufe. Но особенно важно, что обучение межличностному общению может явиться существенным компонентом этического и эстетического воспитания личности, – а общественную важность этой задачи едва ли можно переоценить.

Речь как источник информации в следственном процессе[3]

В своей профессиональной деятельности следователю часто приходится обращаться к речи как источнику информации. Речь способна характеризовать не только личность подследственного или свидетеля, но и особенности его психического состояния. Последнее особенно существенно, когда возникает необходимость определить, вменяем или невменяем подследственный. Однако на первом месте для следователя стоит, конечно, использование речи как орудия розыска и идентификации преступника.

Основной проблемой, встающей в этой связи, является соотнесенность речевых и неречевых признаков личности. Можно ли, располагая только сведениями о речи данного человека, представить себе, например, его физический облик?

Естественно, прямых корреляций речи с чертами внешности установить невозможно. Однако в речи могут отражаться некоторые особенности темперамента, характера и другие особенности, которые сказываются и в манере человека держаться, вести себя. Нерешительный, стеснительный человек говорит соответствующим образом (как именно, любой читатель интуитивно представляет себе), но и держится он обычно тоже довольно характерно – сутулится, отводит глаза, говоря, краснеет и т. д. Бывают и более сложные зависимости.

Люди с тем или иным заметным физическим недостатком (например, слепые) имеют тенденцию в своем поведении как бы компенсировать свой дефект, держась излишне уверенно, говоря с излишней экспрессией, иногда раздраженно. Общеизвестно, что люди с дефектом слуха не соразмеряют громкости своей речи и чаще всего говорят слишком громко, а характерной особенностью речи глухонемых является ее монотонность.

Корреляций между особенностями физического типа и особенностями речи также, по-видимому, нет, если не считать бросающихся в глаза и легко улавливаемых здравым смыслом следователя случаев типа речевых пауз благодаря одышке, обычно сочетающейся либо с преклонным возрастом, либо с полнотой, либо с тем и другим вместе.

Чаще всего, однако, следователь имеет дело с иными ситуациями. Это:

а) ситуация, в которой встает задача «атрибутировать», отнести текст к тому или иному лицу, то есть с достаточной мерой убедительности доказать, что данный текст, например графический (или записанный на магнитофонную ленту), заведомо принадлежит данному лицу или, напротив, заведомо не может ему принадлежать;

б) ситуация, в которой из речевых особенностей текста черпается информация о категориальных признаках личности (возраст, принадлежность к той или иной социальной группе, происхождение из того или иного места) и, таким образом, о возможных направлениях розыска автора текста.

Атрибуция текста производится не только в криминалистической практике. Это – одна из важных проблем так называемой текстологии, вспомогательной историко-филологической дисциплины, изучающей историю возникновения и судьбу текста художественных и общественно-политических произведений. В обоих своих приложениях проблема атрибуции остается открытой, потому что в настоящее время практически невозможно с полной достоверностью атрибутировать письменный текст тому или иному автору только на основании языкового и стилистического анализа[4]. Основным источником атрибуции остается пока так называемая графическая экспертиза – анализ почерка, орфографии и других внешних признаков текста. Конечно, признаки, связанные со стилем, манерой изложения, частотой употребления тех или иных слов, основной направленностью текста, тоже могут быть успешно использованы в ходе экспертизы (см.: Винберг, 1940), но эксперт не может прийти к достоверному выводу, руководствуясь только ими.

Что касается специфических признаков письменного текста, то здесь важна прежде всего проблема почерка. Доказано, что, как бы пишущий ни старался изменить почерк, в рукописном тексте достаточной длины всегда можно обнаружить специфические особенности, позволяющие говорить об идентичности или неидентичности почерка. Как показали советские ученые (и в первую очередь проф. Н.А. Бернштейн), определенные признаки почерка остаются сохранными даже в том случае, когда человек пишет не правой, а левой рукой, ногой или держа карандаш в зубах. Более подробный анализ почерковедческой проблематики не входит в нашу задачу[5]. Ограничимся лишь констатацией того факта, что в настоящее время имеется реальная возможность поставить на службу графической (почерковедческой) экспертизы электронно-вычислительную технику.

Ближе к теме настоящей главы вопрос об орфографических ошибках и других непочерковедческих признаках письменного текста (в частности, «варваризмах» в орфографии, вызванных влиянием иного языка). Теории этой стороны графической экспертизы пока не существует, есть лишь описание отдельных криминалистических удач (и неудач). Сравнительно недавно в этом направлении стал работать С.М. Вул, которому удалось показать устойчивость некоторых признаков письменной речи при ее преднамеренном искажении. Кроме того, выяснилось, что в этом случае имеет место очень своеобразная динамика текста: «К концу текста уменьшается количество ошибок и повышается уровень стройности и связанности изложения» (Вул, 1970; 1975; см. также: Компаниец, 1971).