Размывая грани - Елена Вавилкина

Ее глаза сверкали бешенством, но тело предательски дрожало. Банный халат распахнулся, оголяя бедра и низ живота, а его серебряная пряжка с острыми краями царапала ее нежную кожу. Эта легкая боль и полная беспомощность в его руках, так не свойственная ей, посылала огненные искры по оголенным, как провода, нервам.

И эта наглая морда, еще смеет понимающе ухмыляться ей!

Изловчившись, Закира, вцепилась зубами в его губу, прокусывая до крови, чувствуя, как приятная влага заполняет ее рот. Но почувствовав удушье от тисков, сжимающих горло, вынуждена была разжать зубы, чтобы втянуть в себя глоток воздуха. И тут же щека загорелась от сильной оплеухи, отрезвляющей и еще более распаляющей ее.

- Сучка!

Закира нахально, с вызовом взглянула на него.

- Да, милый, - произнесла с хрипотцой она, слизывая кончиком языка кровь из маленькой ранки в уголке рта - именно так, жестче, сильнее, грубее, резче. Я так хочу!

- Кто бы сомневался! – хохотнул мужчина, и демоница почувствовала, как руки освободились из крепко удерживающей их хватки. - Мы оба этого хотим.

Валентин стремительно расстегивали пояс и пуговицы на кожаных штанах, ее  руки нетерпеливо разрывали его тонкую шелковую рубашку, карябая острыми когтями кожу на груди, вырывая из его горла хриплый стон.

Это было безумием, но именно сейчас мужчине просто необходимо было отрешиться от всего, забыться, выплеснуть напряжение и злость, не отпускавшие его на минуту последние три дня. Секс грубый, без прелюдий, без разговоров, вот чего жаждал он.

Наконец освободив свой напряженный член, он грубо насадил девушку на себя, сжимая в руках ее ягодицы. Ее острые зубы впились в основание его шеи, а пальцы сжимали в кулаках его волосы, с силой натягивая их в такт резким движениям.

Он крутил ее, изгибал под невообразимыми углами, сжимая, царапая, кусая, и эта дикая кошка, гнущаяся как заправский акробат, ни в чем не уступала ему, принимая все и отдавая в полной мере. Со стороны это могло показаться схваткой двух диких животных, но для них это было восторгом, упоением, освобождением, о чем возвещали их восторженные крики, шокирующие чуткие уши за стенкой.

Когда страсть утихла, и они успокоенные, не прикасаясь друг к другу, лежали рядом на развороченной постели, Валентин с насмешкой произнес: - Теперь я понимаю, зачем сохранил тебе жизнь, дорогуша. Ты неиссякаемый источник бодрости.

Но девушка лишь лениво покосилась на него глазами, не собираясь отвечать на эту издевку, слишком расслабленной и томной она ощущала себя.

*** 

Тьма была зла, очень зла, на себя, на него, на этот мир, полный этих хрупких людишек.

Почему? Почему несмотря на всю силу и неуязвимость у нее нет того, что доступно им?

Почему, несмотря на то, что она пустилась во все тяжкие, совершенно перестав контролировать себя, этот голод не проходит?

И почему, наконец, он не видит подсказок и не идет к ней?

На каждом столбе в городе красовались объявления о пропаже людей, заголовки газет пестрили названиями: НОВЫЙ РАК БОЛЕЗНЬ МОЛОДЫХ И СИЛЬНЫХ, ВРАЧИ УТАИВАЮТ ПРАВДУ ОБ ЭПЕДЕМИИ, ИНФЕКЦИЯ ПЕРЕДАЕТСЯ ПОЛОВЫМ ПУТЕМ.

Последний вызывал лишь усмешку, а на память приходила парочка молодых людей, погибшая на пике страсти. Пока те увлеченно и неистово отдавались друг другу в подъезде, она незаметно овладевала ими и с последним бурным всплеском убила их. Тьма наслаждалась каждым мигом этого слияния, одновременно с ними переживая их эмоции, впитывая и растворяя каждую каплю дурманящего безумия. Это было прекрасно, волнующе и ярко. Столько красок, оттенков, ощущений неведомых и недоступных для нее. Только так через чужую боль и смерть, и никак иначе.

Ненавижу! Ненавижу себя! Его! Всех!

На этот поступок ее толкнуло любопытство, ярость и желание привлечь к себе внимание. Такое происшествие трудно было бы объяснить, чем-то рациональным, но человечество упрямо не желало видеть сверхъестественного, предпочитая выдумывать очередные небылицы. Но он-то, он же другой! Он был просто обязан догадаться! Догадаться и прийти к ней! Оставлять после себя тела было для нее очень не просто, и требовало огромной концентрации. Тьме по-прежнему было проще просто высосать полностью и заменять собой живое существо, и таких безымянных, исчезнувших без следа жертв были сотни за последние дни.

Но после этих стихийных нападений она уже лучше контролировала себя и, утолив первый дикий голод, могла позволить себе играть, смаковать, наслаждаться, вкушая другие лакомства. Вот тогда-то в газетах и на телеэкранах появлялись новые шокирующие подробности.

Она стала сильнее, мощнее, сконцетрированее, но при этом ни одна из ее жертв так и не смогла дать ей того, что она так страстно желала.

Да, она могла теперь уплотняться, и тьма для кого-то приобретала пугающую форму, но все же это не было телом. Тьме уже начинало казаться, что ее мечта несбыточна, но последние два дня изменили это мнение.

Ее создатель думал, о ней. И каждая его мысль, каждая эмоция была легкой лаской для нее. Тьма могла почувствовать ее сквозь расстояние, разделявшее их. В отличие от остальных он не боялся ее. Она чувствовала, как его сознание пытается придать ей форму, и в такие моменты она текла, уплотнялась и снова распадалась. Ее чародей еще слишком плохо знал ее и никак не мог остановиться на чем-то конкретном. Тьма мысленно по слогам раскладывала его имя Ва-лен-тин, призывая к себе, а он звал ее в ответ, но ни один из них не решался сделать первый шаг навстречу друг другу, предпочитая продолжать знакомство на расстоянии. Все ее последние жертвы были попыткой привлечь его внимание, заставить думать о себе как можно чаще, но эта тактика так и не привела к желаемому результату.

Валентин, казалось, прирос к тому захолустному городишку и совершенно не собирался покидать его, а она была еще не готова появиться на его территории под обстрелом множества внимательных и досужих чародеев, слишком сильна была жажда, слишком неконтролируема. Но огни большого города уже начали терять для нее свою привлекательность, они не были такими яркими и жгучими, как глаза ее чародея. Пронизывающий взгляд которого заставлял хаотично кружиться ее частицы в замысловатых па. Она все чаще видела его глаза, когда он думал о ней, сходя с ума и совершая новые безумства. И вот снова и снова выходила на охоту, и этот день не был исключением.

Город, залитый светом ярких солнечных лучей. Толпа, снующих по своим заботам людей, и она невидимая незримая вместе с ними. Каждый вдыхает ее аромат, а она уносит частичку его или ее сути, воспоминание, чувство, а может и кусочек плоти.