Башня континуума - Александра Седых

Недоумевая, как в дурном сне, Кит посмотрел на стакан со спиртным. Кубики льда давно растаяли. Он бросил взгляд на наручные часы и понял, что задремал не на несколько минут, а проспал почти полтора часа, прежде чем визитер разбудил его. Конверт обжигал пальцы. Кит положил конверт обратно на столик, но тотчас снова взял в руки. Наверняка то была просто какая-то дурацкая, безумная, пьяная отцовская причуда, и лучшим способом убедиться в том было вскрыть конверт немедленно, но неведомая сила удержала его от этого поступка.

— Отлично, — пробормотал он, — просто запихну эту дрянь куда подальше, вот и все.

— Кит…

Он обернулся и увидел Гордона с младенцем на руках. С племянником произошла разительная перемена. Из Божеского Наказания он превратился в Сущее Умиление, пухленькое, розовое, в смешных младенческих складочках, хихикающее и пускающее пузырики.

— Все же, не стоило угощать младенца спиртным, — усомнился Кит.

— Да нет же, мать-природа взяла свое — зуб прорезался.

— Неужели? Дай посмотрю, — сказал Кит, поспешно сворачивая и заталкивая конверт под траурный пиджак.

Если Гордон и успел заметить конверт и перекошенное лицо дражайшего шурина, то промолчал и молча отдал Киту ребенка.

— Что? И все? Из-за этого было столько слез и воплей? — спросил Кит у Макса, усадив племянника на колени и полюбовавшись новехоньким, с иголочки, зубом.

До невозможности довольный тем, что его страдания прекратились, Макс принялся что-то взволнованно рассказывать дядюшке на своем малышовом языке. Кит послушал, давя улыбку, которая, вообще-то, не так уж и часто появлялась на его суровом северном лице, пощекотал младенцу упитанный животик и поглядел на зятя.

— Понимаете, папаша, к чему клонит ваш сынок.

— Бутылочку требует?

— Точно.

Часа через три Ричард привез Терезу и Викторию с похорон. Их мужья, совершенно счастливые и совершенно пьяные, сидели в гостиной, болтая о том, о сем, а Макс устроился между ними с бутылочкой. Завидев красавицу мамочку, он выплюнул бутылочку, скатился с дивана и резво пополз к ней, повизгивая от счастья и удовольствия. Виктория подхватила сына на руки и полюбовалась первым зубом.

— Ой, какая прелесть. Посмотри, Ричард.

Торнтон неосмотрительно заглянул в рот ангелоподобному младенцу и немедля схлопотал чувствительную плюху по носу. И немедля еще одну — по уху.

— Эй! Полегче!

— Ты уж прости его, Ричард, — сказала Виктория без тени раскаянья, — головастик у нас такой невоспитанный и все время дерется. Весь в отца.

— Вылитый папаша, верно, — пробурчал Ричард, потирая нос. И ухо.

— Вылитый, — подтвердил Кит, улыбаясь.

Гордон слегка заплетающимся языком заметил, что не видит ничего странного в том, что сын на него похож.

— А вот был бы не похож — вот это было бы и впрямь странно, парни. Вот уж тут я бы удивился. О-очень удивился. А потом бы перестал удивляться, взял бы свой дробовик и вынес кое-кому мозги. Бац!

— Бац! — сказал Кит и рассмеялся.

— Бац! — повторил и Гордон и тоже расхохотался. — Бац! Бац! Нет, нет. Ведь не может это быть так смешно, как мне сейчас кажется почему-то.

Кит налил им с зятем еще по стаканчику.

— Виктория, надеюсь, вы проследили, чтобы старика хорошенько закопали, утрамбовали и сверху присыпали землей?

— Да, милый, не беспокойся, мы проследили, папе не выбраться, — ответила брату Виктория, — пойдем, головастик, мама уложит тебя в постельку. А потом присядет и выпьет стаканчик с твоим глупеньким папочкой и твоим богатым дядечкой.

Максимилиан выслушал мамочку очень внимательно, почему-то испугался и попробовал сбежать, но у Виктории была железная хватка. Она мигом превратила его распашонку в чудную смирительную рубашечку, и крепко прижала строптивого младенца к любящей материнской груди.

— И не пытайся, сладкий. Пока тебе не исполнится восемнадцать, ты будешь у меня вот здесь. Скажи всем спокойной ночи.

— Я тоже лягу, — сказала Терри тихо, — а завтра мы с тобой поговорим, дорогой.

— О чем, дорогая?

— И об этом же, — шепотом проговорила она, поглядев на рюмку в его руке.

А вот это она напрасно. Кит знал, что ни о чем они не поговорят, потому что завтра он будет на работе. Как и послезавтра. Как и ближайшие тридцать или сорок лет… или пятьдесят… пока хватит сил.

2

Официально самое высокое здание Империи именовалось «Ланкастеровский Деловой Центр», но так его почти никогда никто не называл, даже сами Ланкастеры. Официальное название, с одной стороны, было чересчур длинным и безвкусным, а с другой стороны, никак не передавало сути тридцати тысяч футов[2] закаленной ультра-стали, камня, стекла, мрамора и бетона, стрелой устремленных в искусственные небеса столицы Империи, Форта Сибирь.

Официальное название здания было не в силах передать величественной, как подлинный гений, и простой, как подлинный гений, классической красоты здания, его строгой, горделивой целеустремленности, неотразимого сочетания прагматизма и возвышенной поэзии, роскоши и аскетизма, уютной обыденности и неповторимой оригинальности, экстравагантности и блеска, которое и превращало это здание, известное каждому жителю Империи, растиражированное миллионами миллионов путеводителей, иллюстраций и картин, не просто в достопримечательность, не просто в архитектурный шедевр, не просто в памятник несгибаемому человеческому духу и мысли, но в нечто большее — в вечный символ.

В символ — буквально — головокружительного успеха, процветания, триумфа и власти; не просто в символ, а в синоним…

Синоним слову «деньги».

Поэтому Ланкастеровский Деловой Центр назвали Копилкой.

Осталось неизвестным, кто первым дал зданию это меткое прозвище, впоследствии превратившееся в имя нарицательное. Легенда приписывала авторство августейшему монарху, Императору Константину Четвертому, при котором здание, начавшее строиться при его прадеде, великом Константине Первом, и обрело свой законченный, совершенный вид, — но так ли это, никто доподлинно не знал.

Копилка… ну, что ж, кажется, она всегда была Копилкой. В слове не было ничего уничижительного, напротив — оно произносилось с уважением, может быть, с известной долей иронии, но никогда с презрением или насмешкой; вдобавок, слово необычайно точно и емко описывало саму суть здания.

В стенах Копилки располагались десять крупнейших мега-маркетов и неисчислимое множество маленьких магазинчиков, торгующих всем на свете; фешенебельные рестораны, клубы, нотариальные конторы, бильярдные, чайные, кофейни, аптеки, картинные галереи, парикмахерские, крытые катки, бары, кафе, пиццерии, устричные, банки, зимние сады, оранжереи, обсерватории; одна из самых прославленных достопримечательностей столицы — Большой Аквариум, где, среди прочего, можно было полюбоваться на редкостную диковинку — людей-рыб с планеты-океана Северная Венеция; а еще отель Всеимперской сети отелей «Комфорт и Блаженство», расположенный на верхних этажах Копилки — с девятьсот двадцатого по девятьсот девяносто первый включительно, что сполна позволило администрации отеля обыграть нехитрый рекламный лозунг «Наш Комфорт Всегда на Высоте».

Самое важное, что именно в этом здании, — а где же еще! — располагалась главная штаб-квартира промышленной Корпорации «Ланкастер Индастриз», которой и принадлежал Деловой Центр.

Корпорация являлась ровесницей Империи. За пять столетий существования сложная сеть ее филиалов, отделений и дочерних обществ плотной сетью оплела Два Имперских Кольца и Особые Территории. Корпорация производила, продавала, поглощала и — владела, владела, владела. Сферы деятельности Корпорации были необычайно широки, начиная от производства детских игрушек и мебели, и заканчивая грандиозными строительными проектами вроде сверхсовременных Би-портов. Все же, главной и основной областью деятельностью «Ланкастер Индастриз» вот уже много лет оставалось производство портативных спин-передатчиков ближней, дальней и сверхдальней связи.

Спин-связь была открыта гениальным изобретателем-самоучкой Стефаном Торнтоном — знаменитым пращуром лорда Ричарда Торнтона. Впрочем, в те далекие времена, когда это произошло, Стефан был абсолютно безвестен и, что гораздо хуже, нищ, как церковная крыса. Он отчаянно нуждался в человеке, который будет финансировать его исследования, и оттого обратился к величайшему герою всех времен и народов. То есть, лорду Джеку Ланкастеру.

История умалчивает о том, как Стефану удалось осуществить сей беспримерный подвиг, но, так или иначе, всеми правдами и неправдами, изобретатель прорвался на прием к лорду Джеку и добился практически невозможного: пятиминутной личной аудиенции. Так свершилась их эпохальная встреча.