Убийство на 45 оборотах - Буало-Нарсежак

Лифт остановился на четвертом этаже.

— В квартире пусто, — сказала Ева. — Старушка Жанна ушла на пенсию.

Она впустила его и, не успев еще захлопнуть дверь, очутилась в его объятиях. Они долго стояли в передней, раскачиваясь словно на ветру. Шапочка Евы упала на пол, она наступила на нее, не замечая. Лепра, освобождаясь от себя самого, снова, в который раз, познавал доброту, нежность, забвение.

— Пойдем, — прошептал он.

Она, растерявшись, задыхаясь, позволила ему увести себя за руку. В гостиной перед роялем Фожера она начала слабо сопротивляться.

— Жан… нехорошо… Не здесь…

Но он уже расстегивал ей кофточку. В дверь позвонили.

Замерев, они внезапно увидели лица друг друга, полные желания. Оба разжали объятия, прислушались.

— Не ходи, — попросил Лепра.

— Это почта, — прошептала Ева. — Консьержка, наверное, нас заметила.

Она медленно пошла к двери, смотрясь в каждое зеркало, поправляла прическу, одергивала юбку. Лепра вздохнул, закурил. Теперь ему оставалось только уйти. На мольберте стоял портрет Фожера кисти Ван Донгена. Лепра повернулся к нему спиной, но и на рояле красовалась фотография Фожера. Лепра принялся нервно ходить взад-вперед по гостиной. Что она там делает в прихожей? Наверняка распечатывает письма, а когда вернется сюда, очень изумится, что он здесь. Он вышел в переднюю. Нет, Ева вовсе не распечатывала письма, она изучала аккуратно обвязанный бечевкой плоский пакет.

— Что это? — спросил Лепра.

— Не знаю. Адрес отправителя не указан. Посмотри, какой легкий.

Лепра подбросил посылку на руке.

— Возьми в гостиной нож для разрезания бумаги.

Лепра разрезал веревку и вынул из пакета прямоугольную коробку. Он не торопился, в отместку Еве. Почему бы не бросить этот пакет куда-нибудь на кресло и вскрыть его попозже… После.

— Это пластинка, — сказал он.

Он перевернул коробку и теперь держал диск на вытянутой руке.

— Тут нет фирменного знака, — заметил он. — Наверное, какая-то любительская запись… Ну ее к черту!

Ева получала массу пластинок из провинции, иногда из-за границы. Незнакомые корреспонденты придумывали песенки, с грехом пополам записывали их и посылали Еве в надежде, что она согласится исполнить их шедевр.

— Да нет. Дай сюда, — сказала Ева.

У нее была привычка серьезно прослушивать все пластинки. Два или три раза она таким образом нашла талантливых молодых людей и в дальнейшем следила за их карьерой с великодушием, которое Лепра находил чрезмерным. Во всяком действии, лишенном личного интереса, он видел влюбленность и страдал от этого. Ева поставила пластинку, села и улыбнулась Лепра.

— Ты ведь знаешь, у меня нет никаких иллюзий!

Но с первых нот, прозвучавших в комнате, она застыла и подалась вперед. Замер и Лепра, и сигарета медленно догорала у него в руке. Музыка лилась легко и непринужденно, словно простой незамысловатый мотивчик, который насвистываешь, даже не отдавая себе отчета, машинально, глядя, как по стеклу барабанит дождь. Пианист был далеко не виртуозен, но особенно и не усердствовал. Он играл так, как чувствовал, иногда совершая мелкие оплошности, которые придавали музыке еще больше шарма.

— Это он, — прошептала Ева.

Лепра тоже узнал манеру Фожера и тут же понял, что этой песне суждено стать шедевром. По мере того как вырисовывался мотив, нежный, уязвимый, но тем не менее ироничный, внутри у него все сжималось, вздрагивало, словно он проглотил что-то кислое. Короткий веселый рефрен был полон динамики, как танцевальные па. Эта музыка незаметно проникала вам в душу, а плечи и голова неожиданно начинали раскачиваться в такт. Лепра всем своим существом почувствовал ее непобедимое очарование. Он посмотрел на Еву. Она была смертельно бледна. Он протянул руку, чтобы выключить проигрыватель.

— Оставь! — крикнула она.

Пианист вновь повторил тот же мотив. Лепра невольно начинал мысленно обрисовывать себе тему: это песня о любви, с привкусом слез, с чуть болезненной патетикой прощания. Но рефрен был исполнен мужественности и захватывал слушателя полностью. Он пел триумф жизни. Лепра не осмеливался даже шевельнуться, боясь встретиться глазами с портретом Фожера. Фожер был здесь, спокойный, уверенный в себе, в своей силе. Ева опустила голову. Может быть, для того, чтобы лучше представить себе своего мужа: как он сидит за инструментом, с сигарой, прилипшей к губе, как его толстые пальцы ищут клавиши. Пластинка была так качественно записана, что слышно было даже поскрипывание табурета и шумное дыхание композитора.

«А ведь недурно!» — произнес голос Фожера… Они оба подскочили, и Ева не смогла сдержать вскрика. Иголка по-прежнему кружила по диску с чуть различимым шорохом: «Может, это лучшее, что я сочинил в своей жизни», — сказал голос. Они поняли, что запись продолжается, и с ужасом посмотрели друг на друга. «Я сочинил эту песню для тебя, Ева… Ты слушаешь меня?.. Это, наверное, последняя моя песня…»

Он делал короткие паузы, затем обрушивался на ошеломленных слушателей с новой силой… Фожер говорил совсем близко к микрофону, очень доверительно, и каждое слово выделялось с какой-то душераздирающей интимностью. Ева сделала шаг назад, как будто коснувшись лица своего мужа.

«Ева, прости меня… я вульгарный человек, ты мне часто это повторяла… У меня осталось лишь это, дурацкое средство… но так, по крайней мере, ты не сможешь меня перебить… Считай, что эта пластинка — мое завещание…».

Лепра раздавил в пепельнице окурок, обжигавший ему пальцы. Ева улыбнулась ему смутной дрожащей улыбкой, умоляя его не двигаться, и Лепра замер.

«…Я давно наблюдаю за тобой… Можно, я буду с тобой на ты?.. Сейчас это уже не имеет значения, а мне будет приятно. Ты безумна… Мы не были счастливы вместе… однако, я любил тебя… Боже, как я тебя любил… И ревновал… у тебя невозможный характер…»

В его голосе проскользнули веселые нотки, он сдержанно усмехнулся. Ева плакала.

«Ты хочешь обладать правами мужчины и привилегиями женщины! Так что у нас с тобой и не могло получиться… Ладно, бог с ним! У тебя были любовники. Хорошо! Но я хочу поговорить с тобой о малыше Лепра…»

Ева хотела выключить проигрыватель. На сей раз Лепра остановил ее руку. Он медленно сел на ковер у ее ног.

«Он, конечно, смазливый мальчик. Слишком смазливый. В нем есть все необходимое, чтобы тебе понравиться, а главное, он абсолютно тебе покорен. Ты влюблена, влюблена по-настоящему. Я тут лишний. Если однажды ты услышишь эту запись, это и будет доказательством того, что я оказался лишним… Такая страстная женщина, как ты, и мужчина, готовый на все, как он… я понимаю, что это означает. Не знаю, как это случится, но это случится… Поэтому я дам тебе совет, малютка Ева: берегись…»

Они оба похолодели. Голос его звучал как никогда сердечно.

«Дарю тебе эту песню. Я писал ее, думая о тебе. Надеюсь, ты не откажешься ее спеть… ты поможешь мне остаться в памяти моих слушателей… Это твой долг… твой долг… твой долг…»

Пластинку заело, и голос казался механическим, хотя это нелепое повторение придавало ему какой-то угрожающей оттенок. Лепра выключил проигрыватель. Когда Ева повернулась, его поразило ее растерянное лицо. Он схватил ее за плечи.

— Ева, приди в себя, милая моя… Ничего страшного нет. Просто мы не ожидали этого. В конце концов, все не так серьезно.

— Это очень даже серьезно, — прошептала Ева. — Для тебя, может быть, и нет. Для меня это ужасно. Он считал, что я способна на… О Жан!

Она положила голову на его плечо, словно признавая себя побежденной. Лепра хотел обнять ее, но она его оттолкнула.

— Подожди…

Она снова включила проигрыватель, но рука ее так дрожала, что ей никак не удавалось опустить иглу. Из динамиков доносились безобидные обрывки фраз: «можно, я буду с тобой на ты… У тебя были любовники… малютка Ева, берегись… Ты поможешь мне остаться в памяти…»

— Хватит, хватит! — закричала она. — Прошу тебя, Жан… Заставь его замолчать!

Он вырвал вилку из розетки, и проигрыватель замолк. Теперь их терзала наступившая тишина. Лепра, сунув руки в карманы, опустил голову на грудь, внимательно изучая орнамент на ковре.

— Откуда эта пластинка? — произнесла она наконец. — Чего он хотел? Ему было прекрасно известно, что я никогда не спою эту песню!

— Может, этого он и добивался, — заметил Лепра, — помешать тебе спеть ее.

И снова воцарилось молчание. Потом он проговорил:

— Ты правда считаешь, что я на все способен? По-твоему, я во всем виноват?

Он не спускал глаз с Евы.

— А по-твоему, — сказала она, — я навязываю тебе свою волю?

Ни он, ни она не знали, что сказать. Внезапно они стали почти врагами. Лепра опустился перед ней на колени.

— Этот вопрос мы и должны задать себе, — прошептал он. — Ева, ты ведь уверена, что я сделал это случайно? Хорошо. Твой муж ошибся. Он вообразил себе какой-то идиотский заговор. У нас и в мыслях не было его убивать. Вот наша правда. Поэтому я предлагаю тебе уничтожить диск.