Ген Истины - Майра

Гудерлинк, опершись на его плечо, равнодушно слушал. Им овладела апатия, все происходящее казалось сном. Болезненным, неприятным и тягостным, но все-таки сном. А самым отвратительным было то, что в возможность пробуждения ни капли не верилось.

На первых порах Алсвейг помогал ему идти, потом писатель понял, что руки и ноги, хоть и пострадавшие при падении, слушаются совершенно нормально, и приятели смогли передвигаться быстрее. Тоннель, достаточно широкий, чтобы в нем могли развернуться два грузовых кара, освещался по всей длине неярким, но ровным светом электрических ламп. Справа шла узкая рельсовая колея, слева – залитая строительным пластиком дорога для колесных машин. Потолок нависал довольно низко, это действовало угнетающе. Зато здесь было тепло и сухо, в отличие от мира наверху. Временами издалека доносился то нарастающий до приглушенного расстоянием визга, то стихающий шум, и земля под ногами подрагивала.

– Франк! Тебе уже случалось бывать здесь?

Алсвейг помедлил с ответом.

– Нет. Просто я однажды оказался в похожей ситуции в другом месте. Чудом оторвался от погони, а потом знающие люди снабдили меня электронной отмычкой. Сегодня я ею воспользовался у тебя, когда смотрел карту движения осмопоездов: там есть уровни ограниченного доступа. В том числе и карта, где указаны служебные линии сообщения. Я как чувствовал, что такие сведения нам понадобятся.

– Это длинный тоннель?

– Нет. Как ты себя чувствуешь? Можешь прибавить шагу?

– Запросто… Ох! То есть, я постараюсь.

– Мюнхенский состав уходит через двадцать шесть минут. Наш достигает Абенде через двадцать девять. Если враги вычислили, как и куда мы движемся, то они обнаружат, что нас нет, только через три минуты после отправления поезда в Мюнхен. Состав успеет войти в разгонную трубу, и остановить его будет уже невозможно. Мы должны успеть, иначе наши шансы на спасение резко падают. И шансы всего мира – тоже.

"Плевал я на весь мир!" – хотел раздраженно буркнуть Гудерлинк, у которого жутко ныли избитые бока, но сдержался.

***

Тоннель вел в обход привычных регистрационных кабин, зато через пост военизированной охраны и полосу сигнализации.

– Скорее всего, за этим поворотом мы уже попадем в поле зрения следящих камер, – сказал Алсвейг. В его голосе впервые за последние часы прозвучало что-то, похожее на усталость. – Есть какие-нибудь предложения?

– Устроить замыкание и вырубить свет в тоннеле.

– Хорошая мысль. Правда, у них есть тепловизоры. И пост наверняка подключен к иному источнику питания, чем эти фонари.

– Тогда инсценировать небольшую аварию, опять же с выключением света… Как быстро здесь появится ремонтная бригада?

Алсвейг озабоченно пожал плечами:

– Откуда мне знать? А что?

– Тогда в тоннеле будут и другие люди, кроме нас. Это может сбить охранников с толку.

– Пожалуй… – журналист огляделся. – Нужно попытаться! Времени на долгие размышления нет.

Он вынул второй праттер.

– Франк, откуда у тебя при себе столько оружия?

– Я предполагал, что мне придется уходить из лаборатории с боем, вот и запасся. Но это – последнее. Общий кабель, видимо, в стене… Нет, вот он, справа. Отойди подальше!

С негромким шипением полыхнуло праттерное пламя, раздался треск, ярким фонтаном разлетелись искры – и сразу стало темно.

– Прижмись к стене! – тихо сказал невидимый Алсвейг. Слышно было, как за поворотом впереди, где находился пост, тонко, по-комариному, поет тревожный зуммер.

Время в темноте текло медленно. Гудерлинк был уверен, что прошло уже не меньше получаса и удивлялся, почему не слышно поезда, уходящего без них в Мюнхен. Потом послышались голоса, замелькали лучи переносных фонарей. Вжавшись в стену и затаив дыхание, приятели ждали, пока ремонтный наряд пройдет. Светлая полоса метнулась у самых ног Гудерлинка, чуть не высветив его башмаки. Ремонтники переговаривались на незнакомом языке: должно быть, марокканцы или азиаты… Кто-то из них издал резкое восклицание, заметив повреждение кабеля, и клинки света сошлись у противоположной стены.

Алсвейг тронул писателя за плечо, и друзья быстро переместились за поворот, к охранному посту. Сначала они шли, – споро, хотя не слишком торопясь, – но постепенно все убыстряли шаги. Гудерлинк уже видел ворота поста: один охранник стоял, вглядываясь в приближающихся мужчин, другой сидел за стеной из прозрачного пластика и следил за тем, что происходило на экранах мониторов. Писатель скорее догадался, чем увидел, что Алсвейг, бегущий рядом, держит наготове праттер.

До охранника, стоявшего в воротах, дошло, что двое появившихся в тоннеле людей – не ремонтники, и он что-то крикнул своему товарищу. Тот протянул руку к панели, которая, как знал Гудерлинк, автоматически запирала ворота и включала электрозаслон. Но Алсвейг уже вскинул руку с оружием, мощный заряд пробил пластиковую стену, и человек у монитора дернулся и упал лицом вниз. От ворот полыхнул ответный выстрел, Алсвейг негромко взвыл, но успел выстрелить еще раз. Охранник, отступивший к будке в поисках укрытия, сполз по прозрачной стене. Комбинезон у него на груди был черным, обожженным.

Писатель и журналист промчались сквозь пропускные ворота.

– Скорее! – рявкнул Алсвейг.

Бесконечное металлическое тело впереди них шипело, неторопливо затягивая дверные проемы. Гудерлинк думал, что уже не сможет бежать быстрее, и сам удивился, когда сужающаяся дверь оказалась прямо перед ним и он протиснулся в нее, больно подталкиваемый сзади Алсвейгом. Они стремительно прошли по ярко освещенному коридору и нырнули в один из свободных отсеков-купе. Алсвейг рухнул на сиденье, откинулся было на мягкую кожаную спинку, но вдруг застонал и скрючился. Между длинных тонких пальцев, сжимавших предплечье, показались кровавые пузыри. Они на глазах перепуганного Гудерлинка превратились в тонкие ручейки, и вскоре несколько капель упало на пол. Писатель, опомнившись, принялся судорожно рыться в сумке. Под руку попалась аэрозоль.

– Не то, – прошептал Алсвейг. Лицо у него было серым от боли. – Ситамптонат… Там коробка…

Дрожащими руками писатель извлек из металлической коробочки капсулу ситамптоната, протолкнул сквозь полиэтиленовую оболочку, высвобождая тонкое металлическое жало.

– Нужно снять плащ, пиджак… – он и сам понимал, что говорит чушь. Пытаться оторвать оплавленную выстрелом ткань от поврежденной кожи без обезболивающего было чистым садизмом. Гудерлинк неловко попробовал разжать пальцы друга и освободить рану. В конце концов плюнул и ввел иглу между пальцами, надеясь, что не сможет сделать хуже, чем уже есть. Алсвейг заскрипел зубами, сквозь его плотно сжатые губы вырвался стон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});