Ревизор: возвращение в СССР 18 - Серж Винтеркей

Что за удостоверение? — заинтересовался Фирдаус. — То самое, кремлёвское? Кстати, а у тебя проблем не будет из-за того, что сестра замуж за иностранца вышла? — серьёзно спросил он.

Молодец, очень хорошо вписался за пять лет учебы в наши реалии…

— Она сначала вышла, а только потом, при трудоустройстве, меня КГБ всего вдоль и поперёк проверило, — подмигнул ему я. — Если у них, в самом начале, не возникло к тебе вопросов, значит, уже и не возникнет.

Проснулась Аришка, за ней встал Родька, а потом и все остальные. Последней поднялась Галия.

— Ты как? — обратил я внимание, что она за живот держится.

— Да малой в футбол играет… — пошутила она.

Подошёл и обнял жену сзади, обхватив ладонями живот.

— И правда, — почувствовал я несколько ощутимых толчков. — Эй, — похлопал я по животу, — давай не хулигань, матери уже всю печень отбил.

Фирдаус наблюдал за нами с ошалелой улыбкой на лице. Поймав мой взгляд, он спохватился.

— Так о чём я? — стукнул он себя по лбу. — Хочешь, поехали со мной на машине в Москву?

— Ну а что? — взглянул я на жену. — Можно. Будем меняться за рулём. В субботу тогда поедем, да?

— Хорошо, — охотно согласился Фирдаус.

Вскоре пришли Маша и Виктория Францевна. Мы все вместе пошли в сторону пирса, заглянув по дороге на переговорный пункт. Сделал пару звонков Эмме Эдуардовне и отцу. Сказать, что отец удивился, это ничего не сказать. Только недавно свои связи задействовал, чтобы Диану на заочку перевести, а теперь ему придется по тем же кабинетам бегать и просить, чтобы снова на стационар вернули. Кто-то может и заподозрить, что у него крыша поехала, так что я понимал его негодование. А добил я его сообщением, что Фирдаус сейчас со мной в Паланге, а Диана в Париже.

Когда добрались до аттракционов, предложил жене не идти дальше, она и так запыхалась. Мы остались ждать всех в кафе, а Шадрины повели Фирдауса дальше смотреть закат.

Глава 3

* * *

Смоленская область. Колхоз «Ленинский путь».

Чем ближе окончание отпуска, тем больше крепло убеждение Лины, что надо возвращаться в Москву. Ну не её всё это! Деревенский дом без удобств, ферма, порядки эти цыганские… Всё что она делает, всё не то, всё не так… Свекровь психует, кричит, что ей перед людьми за неё стыдно. Лина молчала, молчала, а потом сорвалась. Такого свекрови наговорила, что Миша потом извинялся перед матерью, но та все равно не разговаривает с ней, с Линой, до сих пор.

А свекровь-язва ещё и подначивала его, мол, женщина у тебя распустилась, ремня хорошего требует. Лина уже имела возможность убедиться, что цыганские мужчины могут себе позволить распустить руки в адрес своей женщины. Не то, чтобы это поощрялось, но и не осуждалось.

Миша, конечно, в Москве её пальцем бы не тронул, но ему всё труднее и труднее сопротивляться местным обычаям и правилам. Рано или поздно он сорвётся. Особенно, если лишнего выпьет. А это может случиться в любой момент, ни одного дня нет такого, чтобы она от него запаха алкоголя не почувствовала. Он все еще свадьбу празднует с каждым встречным-поперечным. Когда уже эта свадьба была-то?

И какой смысл сидеть и ждать? Всё только усугубляется с каждым днём и надежды, что станет лучше, нет никакой. Лина ещё накануне стянула у мужа десятку на дорогу. Всю ночь промаялась, так и не смогла уснуть, всё смотрела на спящего рядом мужа… Как ни жаль ей было с ним расставаться, но надо уезжать. Дальше будет только хуже. Для всех.

Чемодан брать не стала. Вездесущие цыганята моментально засекли бы её и доложили взрослым. А как те отреагируют, одному богу известно. Может, у них тут показательная порка на площади за побег полагается. Лине совсем не хотелось это проверять. Она собрала самые дорогие вещи в пару сумок, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, под одну длинную цыганскую юбку надела обычную, блузку прикрыла шалью и поспешила на утренний автобус до Вязьмы, пока все вокруг озабочены началом нового трудового дня.

* * *

Паланга.

Егорыч, Родька и Фирдаус собирались уже домой. Настроение было замечательное, рыбалка удалась, а Фирдаус получил массу удовольствия совершенно неожиданно для себя.

— А раньше здесь по соседству была Восточная Пруссия, — посмотрев вдоль берега, вдруг проговорил Егорыч. — Эх, сколько народу там полегло в войну, братцы!.. В сорок пятом нам наступать надо. А ни карт, ни разведданных… Наши разведгруппы забрасывали в тыл врага… Сколько наших ребят тут осталось!.. Какие хлопцы золотые в землю легли!

— Деда, расскажи! — потребовал Родька.

— Пока мы на своей земле воевали, мы в каждой избе могли помощи попросить и нам её охотно оказывали. А Восточная Пруссия — это немецкая земля. И это был настоящий враг. Ох, пруссаки нас не любили. Каждый крестьянин в поле враг.

— Что, даже гражданские? — удивлённо спросил Фирдаус.

— В каждой семье кто-то на фронте побывал. Они все прекрасно знали, какие зверства на нашей земле фашисты творили. Они прекрасно понимали, что мы имеем полное право с ними не церемониться. А самое главное, у них у всех славянские рабы были, с которыми они обращались хуже, чем со скотиной.

— Серьёзно? — удивился Фирдаус.

— Знаешь, сколько народу они в Германию угнали? Миллионы! И всех в рабы пристроили, — грустно глянул на него старый. — А на оккупированной территории тоже не сахар — чуть что не так — в концлагерь. Немцы, в том числе и гражданские, понимали, что придётся за всё это отвечать и защищались изо всех сил. Наши разведчики могли рассчитывать только на себя. Работать приходилось скрытно. Только собирать разведданные и наводить авиацию. Но всё равно, почти все там и остались, — глядя за горизонт, вспоминал Егорыч. — Тысячи разведчиков тут полегло. Больше двух тысяч забросили в тыл