Дело рыжих - Игорь Тумаш

Когда таким, беркутиным, образом Османкул Колубеевич поломал по–гальски жадноватой Анриетте три коляски, та помирилась с Дрдой. Однако и с партократом полностью не порвала. Они нужны были ей оба: профессор — для тренинга ума, бай — для песни тела.

Османкул Колубеевич не претендовал, чтобы Анриетта принадлежала ему целиком, — для Востока он был человеком самых прогрессивных взглядов. Тем более Шуланбеков считал, что самое лакомое место француженки со швейцарским гражданством все равно безраздельно принадлежит ему. А вот Дрда проявил себя эгоистом, живущим по принципу: сам не «ам» и другому не дам. Своей ревностью, требованием сделать между ними выбор он отравил Анриетте радость жизни. Вот же кнедлик с подкиндесом. Короче, записка была от Яна.

А перед ужином произошло невероятное: все трое были обнаружены мертвыми в номере Анриетты. Маленьким альпинистским топориком ревнивец Ян зарубил любовников и повесился сам. Так, по крайней мере, решили обитатели Сент — Оноре.

Смерть настигла Османкула Колубеевича на шкафу, в излюбленной позе. Стало быть, беркутом он жизнь и прожил, этот партократ, вождь, хозяйственник и человек. Обезглавленная представительница западного потребительского мира Анриетта, подушечные куриные перья на теле которой щедро окрасились черной старческой кровью, была похожа на недощипанную, если можно так выразиться, «недокошеренную» курицу. Висевший на электрическом шнуре пан профессор с посиневшей, обезображенной жуткой гримасой физиономией напоминал гнилой банан, надкушенный бешеной собакой. Что бы это значило? Признание победы гения Марселя Пруста над талантом Милана Кундеры?.. Кто знает? Ответ на вопрос лежит по ту сторону бытия.

— Не нравится мне все это, — пробормотал прибывший в Сент — Оноре инспектор полиции Краузе после осмотра места происшествия и опроса обитателей богадельни. — Совсем, черт подери, не нравится! Готов поставить ящик пива против пустой бутылки, что профессор Дрда не убивал ни француженки, ни русского. Да и не вешался… Его повесили.

(Информация из «Обзора криминальной хроники Женевского кантона»).

В ведомстве Сбруевича Шведа ждало разочарование: в текущем году между госкомитетом и предпринимателями не было зафиксировано ни одного крупного спора, серьезного конфликта. Рядовые предприниматели были уже приучены к постулату, что госкомитетчики всегда правы, судиться с ними не только бессмысленно, но и самоубийственно, а крупняков комитет не трогал.

В общем, ни о каких служебных конфликтах между председателем госкомитета и каким–то юридическим либо физическим лицом не может быть и речи — для этого просто не было почвы. Тем не менее Швед не удовлетворился беседой с замами председателя и лично перелопатил всю деловую переписку Кшиштофа Фелициановича. Пусто.

Что ж, отсутствие результата тоже результат. Сашок, проявляя не присущее ему рвение, несколько вышел за пределы задания и проверил также версию родственную: не явилось ли отравление Сбруевича следствием ссоры с кем–нибудь из сослуживцев?

Швед поочередно опросил всю верхушку комитета. Нет, к Кшиштофу Фелициановичу все относились хорошо. Тот умел ладить с людьми, был деликатен в той степени, какую только мог позволить себе начальник по отношению к подчиненным без ущерба для дела. Он никогда не забывал справляться об их здоровье, поздравлял с днями рождения и юбилеями.

Нечего и говорить, что все начальство комитета имело безукоризненные биографии, под судом и следствием никто не состоял, законченных алкоголиков и наркоманов среди них также не было — не та контора. Некоторые из них выпивали, но меру знали. В целом атмосфера в комитете была дубоватая, но достаточно здоровая, так как его немногочисленные выпивохи и склочники уравновешивались двумя сыроедами, одним шаманом и тремя последователя системы Порфирия Иванова.

Швед также переговорил с представителями комитетского рабочего класса: буфетчицами, уборщицами, электриками и сантехниками. Так как ими командовал комитетский хозяйственник, то непосредственных контактов со Сбруевичем никто не имел. Какие уж тут конфликты? Дело электриков — лампочки воровать, а не с сановниками тявкаться.

Никто из приближенных к Сбруевичу не мог жаждать сесть в председательское кресло до такой степени, чтобы желать ему смерти. Это было бы крайне неразумно. Хотя бы потому, что Кшиштофу Фелициановичу оставалось восемь месяцев до пенсии. Так как президент был молод, то пенсионеров на высших должностях особо не жаловали. Не задержался бы и Сбруевич.

В общем, Швед поработал славно: с нулевым результатом.

Бисквит немного обленился. То ли на него плохо подействовал статус главного кулинарболиста республики, то ли перетренировался и страдал расстройством желудка. Словом, все исследование личной жизни четы Сбруевичей свелось у него к посещению номенклатурной поликлиники и снятию ксерокопий с амбулаторных карточек.

У Кшиштофа Фелициановича не могло быть табуна любовниц… Более того, он был лишен радости иметь хотя бы одну… В интересах следствия придется обнародовать и совсем убийственное: Кшиштоф Фелицианович не мог даже выполнять свой «супружнi абавязак»… И это несмотря на то, что он вроде как заимел моральное право выдвигать почти безграничные сексуальные претензии! Вот ужас–то! Спросите почему? Да элементарно: потому, что председатель госкомитета — увы и ах! — был импотентом (ему пришлось удалить предстательную железу). Такая вот была у него личная жизнь — духовная. Что же касается Евы Леопольдовны…

С ней произошло то, что происходит со многими пожилыми женщинами. Из–за отсутствия секса с мужем она стала заниматься им… с медициной. Практически сразу после того, как Кшиштофа Фелициановича оперировали по поводу аденомы предстательной железы, у нее вдруг обнаружилось почти столько же болезней, сколько перечислялось их в толстом медицинском справочнике.

Ева Леопольдовна проводила в поликлинике все свободное время. Она без конца сдавала анализы и принимала все, какие имелись, физиопроцедуры. Из–за нехватки времени сеансы иглоукалывания ей даже пришлось совмещать с душем Шарко. Каждый раз после посещения Евой Леопольдовной поликлиничного аптечного киоска тот приходилось закрывать до нового подвоза товара: скупала все. Любовники? Какие, к черту, могут быть любовники, если одной ногой стоишь в могиле, а другую лижет пламя печи крематория?!

А теперь соло Холодинца.

Как и у Кшиштофа Фелициановича, с личной жизнью у Риты Бильдюкявичус была напряженка. Старушки соседки, которые знали все на свете, были бы рады навесить на нее какие–нибудь гадости, от которых у самих даже грез не осталось, но и им пришлось признать, что Рита является островком нравственности в океане разврата. Начиная с детсадовского возраста старушки вообще ни одного мальчика рядом с ней не засекли.

— А может, она, это… Ну, с подругами на людях обнималась? — смутившись от нелепости вопроса, проблеял Сергуня.

Старушки сразу посуровели, словно в лесбиянстве сыскарь подозревал непосредственно их. Нет, оказывается, ни одной подруги у Риты тоже не было. Какое уж тут извращенчество, если всю жизнь даже поговорить по душам не с кем! Бедная девчонка, подумал Холодинец, ведь она позарез нуждается в постоянной психической опеке! Хоть прямо удочери ее! Интересно, кстати, что у нее за родители?

А родители у Риты оказались самыми обыкновенными, с виду психически вполне здоровыми. Отец — водитель–дальнобойщик: те вообще кремни; мать — швея на трикотажной фабрике. Опять проблема из–за того, что Рита один ребенок в семье и не прошла необходимый тренинг общежития?

«Сограждане! — захотелось крикнуть Холодинцу в темноту, когда выходил от Бильдюков вон. — Так жить нельзя! Отбросив в сторону эгоизм, плодитесь, мать вашу, и размножайтесь!» — У самого Сергуни детей было целых двое, и он этим очень гордился.

Зато у Кати Акуловой все было в полном порядке. Она жила гражданским браком с курсантом Военной академии Веничкой Дуговым, и ребята собирались пожениться, едва он получит звездочки на погоны. Холодинец побывал у них в гостях и очаровался: какие красивые, открытые, сильные! Что б ни говорили, а жизнь, пока такая молодежь не перевелась, продолжится!

И тем не менее у Холодинца промелькнула такая вот мысль: а что, если Рита от кого–то «залетела» и ей срочно, чтобы скрыть это обстоятельство от Венички, понадобилось делать аборт?.. Ведь для этого деньги нужны, не правда ли? А где их взять? В этот момент появляется некто со скляночкой яда в одной руке и пачкой долларов в другой…

Что поделаешь, сыскарь — профессия такая, в чем–то прекрасная, но в этом — ужасная: верить они никому не должны, симпатизировать — тоже. Сыскари — наши духовные венерологи.

Однако так как Веничка учился на последнем курсе, то в казарме ночевать обязан не был, будущую супругу бдеть возможность имел. Но и этого резона Холодинцу показалось мало, он проверил все платные медицинские заведения, в которых, множа скорбь римского папы, за деньги «рыбкам» делали секирики.