Долгое дело - Станислав Родионов

Отступившись от города, зима еще цеплялась за этот парк, который лежал всего в каких-то километрах пяти от окраин. Черные дубы, окаменевшие за зиму, стояли тихо, как стоят деревья поздней осенью или ранней весной, словно чего-то ждали. У земли их стволы проросли плотным мхом и казались укутанными потертым зеленым бархатом. Пегая прошлогодняя трава лежала на земле как настеленная. Круглые ямы и ямки промерзли молочным льдом и ярко белели под теплым солнцем.

Пожилой грузный мужчина медленно брел по безлюдной аллее. Его тяжелое длинное пальто было распахнуто и, казалось, своими широкими полами волочится по грязи. Шляпу он держал в руке, подставив лысую голову теплу. Он частенько сходил с дороги и подолгу вытирал ботинки о сухую траву - тогда смотрел по сторонам дальнозоркими глазами. Людей почти не было: на всех воротах висели объявления, что парк закрыт на просушку. Да и грязь. Людей почти не было, но были птицы, и хотя они свистели, щелкали, прыгали и шумно взрывали воздух где-то вверху, на деревьях, казалось, что ими заполнены все аллеи.

Мужчина вытер ноги тщательнее. Впереди, на грязной, еще не перекрашенной скамейке, сидела женщина. Он осторожно подошел и вежливо кашлянул. Женщина не шелохнулась.

- Здравствуйте, - сказал тогда он. - Я вам звонил...

Она чуть повела головой, вроде бы показывая куда-то в землю. Он пошарил взглядом по вдавленным каблучным следам, по куче прошлогодних листьев, по скамье и увидел рядом с женщиной разостланную газетку. Он сел, заговорив, прихихикивая:

- Верно вы сказали... Мимо вас не пройдешь. С того конца парка видать.

Но ее лица он не видел: его закрывали поля бордовой шляпы, надетой слегка набок и огромной, как колесо.

- Что вы хотите? - спросила женщина низким грудным голосом.

- У меня, Аделаида Сергеевна, дело тонкое, - вздохнул он.

- Разумеется, - поощрила она скорее не словом, а тоном. - С толстыми делами идут в милицию...

- Чтобы понять, нужно в мою жизнь вникнуть, хотя бы на грамм.

- Хоть на килограмм.

Клиент помолчал, решая, не насмехается ли. Но без ее лица было не решить. Тогда он закряхтел, вдавливаясь поплотнее в скамейку.

- Так вам скажу: права мама. Бывало, лупит меня и приговаривает: "Ласковый ребенок две матери сосет, а вот такой урод ни одной не будет". Фигурально говоря, всю жизнь сосал лапу. Папаша тоже был без высшего образования - схватит сапог и меня по голове. Вот и получалось, что в отроческом возрасте поехал я в колонию. А уж потом в моей жизни что ни день, то факт. А они в этом возрасте учились играть на пианинах! И теперь все бренчат.

- Кто?

- Соседи мои, Иванцовы.

- Ну и что?

Поля ее шляпы дрогнули. Он ждал, что Аделаида Сергеевна повернется, но она осталась прямой и неподвижной, как парковый дуб.

- Я же говорил, что у меня дело тонкое. Возьмем квартиру. Я до срока жил, считай, в "тещиной комнате": шаг вдоль - шаг поперек. А ему лет тридцать, ей приблизительно тоже в это время, а у них отдельная двухкомнатная. Почему?

- Ну, уважаемый, с такими вопросами обращайтесь в центральную прессу.

Но он уже не слышал. Подбородок, где, казалось, скопился жир со всего лица, побордовел, как и ее шляпка.

- У меня вместо жизни случились полные нули. В чем я ходил в тридцать-то лет? В ватнике, в кирзовых сапогах шлепал... А он в костюмах полосчатых да плащах импортных. Шуба у него дубленая, а у нее цигейковая - с баранов надрали. Пил-то я что? На поллитру разживешься да на огурец давно просоленный. А они коктейли по субботам тянут... А ел что? Да что достану. Хамсу, к примеру. Эта же свиристелка может вечер пробегать по гастрономам буженины ей подавай. А мою холеру, так называемую жену, за бутылкой пива не выпрешь. Из скотины у меня была одна кошка, да и та сбежала. А у них собака лохматая, красавица, не собака, а прямо кот в сапогах. На чем я езжу? На общественном транспорте. А они "Москвича" купили! За какие такие заслуги?

Его вдруг схватил какой-то ухающий кашель, которым он зашелся надолго, теперь покраснев весь, до самого темени. Вздрагивала скамейка, и ритмично колыхались поля шляпы. Голуби, бежавшие было к ним, ошарашенно бросились в небо...

Отдышавшись, он вытер лицо платком и уже тихо досказал:

- Обидно. Смотрят они на меня, как на чучело. Вроде как уцененный какой. А вчера звонят в дверь. Папаша, мол, у нас остались кое-какие продукты, не хотите ли? Верно, остались. Наберут, а не сожрут. Полторта, сыру с килограмм, салатов да винегретов. И бутылок пять, в каждой винца на донышке. Взял. Не обидно ли, а?

Он потянулся под шляпные поля, стараясь на глаз определить, обидно ли. Но увидел ее ухо и щеку, розовеющие в солнце и свежем воздухе.

А воздух вдруг посинел от прозрачного дыма. Запахло кострами. По краям парка жгли поля сухой травы, и никто не знал, нужны ли эти палы, или мальчишки озоруют, благо стебли вспыхивали от единой спички.

- Обидно, - согласилась Аделаида Сергеевна.

- Пусть им тоже будет обидно, как и мне, - оживился он, нервно застегивая пальто, словно защищаясь от дыма.

- Чего вы хотите?

- Какую-нибудь им пакость.

- Пакости, уважаемый, я не делаю.

- А мне сказали...

- Дураки сказали, - перебила она. - Я занимаюсь эманацией утраченного духа.

- Я, считай, все утратил...

- Так чего вы хотите?

- У меня ихние продукты поперек горла стоят. Пусть и они хоть раз поперхнутся.

- Сто рублей.

- Дорого, - удивился он. - Могу только пятьдесят.

- Такая будет и эманация.

- Какая такая?

- Уцененная.

Он насупленно посмотрел на дубы, на кучу прелых листьев, на сизый воздух. Пятьдесят рублей тоже деньги.

- Я на пенсии.

- В автобусе вам уступят место.

- Ладно, пусть эта... уцененная.

Он полез в нагрудный карман и долго шевелил там пальцами, вслепую отсчитывая сумму. Она взяла ее небрежно, как берут трамвайный билет.

- Почтенный, сообщите мне какую-нибудь подробность из их жизни. Например, какие между ними отношения?

- Вроде бы любовь. Ревнует ее сильно...

- Достаточно. Теперь нужны их имена и адрес. Подождите, я возьму записную книжку. Рой, дай сумочку!

Гора сухих листьев вздрогнула и зашелестела. Из нее медленно вышла огромная белесая овчарка с дамской сумочкой в пасти. Пенсионер вцепился в скамейку и смотрел на собаку, тяжело дыша. Рой тоже дышал тяжело, - жарко.

- Ну? - сказала Аделаида Сергеевна, достав записную книжку.

- А вы ничего такого... В смысле смертельного или подсудного?..

- Я, почтенный, работаю на биотоках.

- Током и убить можно.

Он медленно вздохнул, боясь движением груди привлечь внимание овчарки.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Рядом со мной живет семидесятилетний пенсионер, которого непонятно зачем отправили на пенсию: он бегает, что-то носит, что-то сверлит, кого-то навещает... Ему известно все на свете. Вчера остановил меня и почти час рассказывал, чем он занимался в жизни: от преподавания до водолазных работ, от дрессировки овчарок до ремонта воздушных шаров...

- Скажите, а смысл жизни вы искали? - спросил я, потому что кого и спрашивать, как не семидесятилетних.

- На Марсе?

- Нет, на Земле.

- Смысл жизни... кого?

- Себя, нас, всех...

- А-а, смысл жизни в этом смысле, - усмехнулся он. - Некогда было.

- А вы бы в свободное от работы время.

Максим Николаевич Иванцов, молодой ученый, опять перечеркнул фразу. Их, перечеркнутых, уже набралось полстраницы - великие писатели творили чище. Иванцов начал морщиться, потому что сочинял не научную статью, не доклад и не докторскую диссертацию, а тезисы популярной лекции для клуба здоровья на тему "Берегите нервы!". Видимо, начать стоило с главной мысли, ради чего и затевалась лекция. А там пойдет.

Иванцов взял чистый лист бумаги и написал: "Владеть своими нервами можно научиться так же, как, скажем, владеем мы своими собственными руками. Примеры". Он подумал - зачеркивать ли? - все же оставил и вписал следующий тезис: "Более половины тяжелых стрессов случается из-за пустяков. Примеры". Третий тезис лег на бумагу как-то сам, не придумываясь: "Стресс - это защита организма от неблагоприятных ситуаций. Но мы поставим вопрос иначе: защитим свой организм от стрессов! Примеры".

Лаборантка Верочка приоткрыла дверь ровно на столько, чтобы в щель пролез громадный парик, который на маленькой головке выглядел кавказской папахой.

- Максим Николаевич, вас к телефону.

- Жена?

- Нет. Но женщина.

Он махнул авторучкой:

- Скажите, что занят. У меня через час лекция.

Верочка с готовностью пропала. Иванцов склонился к бумаге - тезисы пошли легко: "Мы умеем беречь время, деньги, электроэнергию, ботинки... Мы даже умеем беречь сердце, печень, желудок... Но мы не умеем беречь нервы! Примеры".

Дверь опять приоткрылась. Теперь кудлатая папаха-парик втянула и худенькую фигурку.

- Максим Николаевич, она говорит, что вы ждете ее звонка.