От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов

виде?

Все-таки, глазастый, заметил позорное свечение подштанников между длинных пол шинели.

— А мы с товарищем Опанасенко из военно-медицинской академии бежим. Меня вчера матросик один, из самых левых, подстрелил, ну а я их, когда они подошли поближе, троих побил… А дальше, честно говоря, я и не помню… Григорий, что там дальше было? — я обернулся к милиционеру, который уже разжился папироской, «стрельнув» ее у кого-то из коллег, после чего, польщенный всеобщим вниманием, став вещать:

— Вас как селеные подстрелили, так говорят вы после этого двоих насмерть положили, а одного только ранили. А тут на выстрелы караул с аэродрома прибежал. Ну и, так как вы без сознания лежали, то военные у вас в кармане документ нашли…

— И как, извиняюсь, вы, господин начальник, без сознания, трех моряков подстрелили? — старший местных милиционеров оглядел молча стоящих вокруг нас подчиненных: — А то общество сомнение имеет…

— Дай. — я снял с плеча Григория автомат: — Это пистолет-пулемет, выделывается в наших мастерских, очередями выпускает до тридцати пуль из этой обоймы. Я их подпустил поближе и одной очередью срезал…

Народ зашумел, живо обсуждая оружейную новинку, а старший, проведя мозолистым коротким пальцем по металлу магазина горестно вздохнул:

— Вы, господин начальник не знаете, когда нам такие удобные пулеметы будут давать. А то, пока с этой винтовкой повернешься, в тебя бандиты уже весь барабан из револьвера успевают выпустить. Очень много гибнет нашего брата…

— Братцы, эти автоматы выделывает мастерская моей жены, мы каждый ствол оплачиваем из денег отдела, так как никому это оружие, кроме нас, неинтересно. Теребите начальников, пусть ищут деньги, мы с удовольствием продадим.

— У нас, гражданин начальник, не то что денег, у нас с начальниками даже очень грустно. Сейчас все местный районы во второй городской район объединяют, а с нами не знают, что делать, толи дальше четыре милицейские части оставить, толи в один департамент объединить. Всех вывели за штат, в «распоряжение» районного комиссара, пайки и денежное содержание урезали, вот наш начальник и уволился, а вместо него, его товарища, из студентов — юристов назначили, а он с этапно-хозяйственного отдела получить ничего не может, только каждое утро нам про свободу, равенство и братство рассказывает. Либерте, егалите, фратерните, тьфу ты, прости Господи! — милиционер сплюнул, после чего перекрестился на, темнеющие в далеке, маковки храма: — Не поверите, господин начальник, по десятку патрон у каждого осталось, а когда снова дадут, никому не известно. А у вас как с кормовыми и вообще?

— Мы паек у военных получаем, договорились. А на остальное, все, что нужно, охраной банков и магазинов зарабатываем…

— Врешь! Ой, простите, ваше благородие — бес попутал! — старший милиционер обернулся к своим: — Слышали?

Народ заворчал и закивал головами.

— Ваше благородие, а нельзя нам, как-нибудь, к вам перейти?

— Не знаю, не думал о таком. — я пожал плечами: — После завтра с утра пришлите к нам кого-нибудь сообразительного, я постараюсь узнать, что можно сделать.

— Сердечно вас благодарим, ваше благородие, обязательно кого-нибудь пришлем. Давайте вас проводим до границы участка, а то, знаете ли, шалят у нас.

Так мы, с охраной, и дошли до Симеоновского моста, а на Невском нас перехватил уже наш патруль. Пока шли с милиционерами с Литейного, Григорий продолжил свой рассказ, что унтер, старший солдат, что прибежали к месту стрельбы, прочитал в моих документах, что я капитан, дальше разбираться не стал, а отправил мою тушку на извозчике, оплатив доставку из найденных у меня денег, прямиком в военно-медицинскую академию. Военные эскулапы, вынув меня из простреленной кирасы и ватной поддевки, обнаружили пулевое непроникающее ранение — конец винтовочной пули был виден в зеве раны, ее достали, забинтовали и залили йодом входное отверстие, треснувшие ребра туго затянули,

после чего, выяснив, что я к военной касте отношения, вроде бы, не имею, собрались меня выписывать в городскую больницу, предварительно телефонировав, так сказать, в милицию, по месту работы.

С примчавшимся, после телефонного звонка, на грузовике, фельдшером Загибовым, никто разговаривать не стал, для военных врачей Семен Васильевич был заурядным фельдшером, благо, что числился моим заместителем по тылу. После небольшого скандала, где военные медики по очкам обыграли народную милицию, меня согласились оставить до утра, поместив в какую-то комнатку, уступив лишь в одном — разрешили оставить в качестве дежурного- санитара Григория Опанасенко. Когда ночью Григорий, ходивший за кипятком на кухню академии, услышал шум и крики, он проявил здравое любопытство и выяснил, что в корпуса академии проникла группа вооруженных моряков, что упорно искали какого-то «полицейского дракона». Так как р моем местонахождении дежурный персонал не знал, а медицинская академия состоит из десятка корпусов, то Опанасенко успел вернутся в нашу коморку привести меня в чувство, благодаря чему я, до сих пор, и жив. Правда, очень устал.

Встреченный на Невском патруль из нашего отдела, видя, что я еле переставляю ноги, затащил меня в какой-то кафештан, работавший среди ночи, несмотря на указания городских властей, и шуганув местных халдеев, усадили в кресло, до того удобное, что меня даже разморило.

До отдела меня везли в чьей-то телеги, но по ночному времени урону моей части такое путешествие не нанесло. Примерно через час неспешной езды показалось знакомое здание с инженерными ограждениями вокруг. Потом меня подхватили и под грозный рык моего зампотылу, перенесли в кабинет, где раздели и наконец уложили на мой диван, где я смог, наконец, забыться тревожным сном.

Утро для меня опять началось с боли.

С одной стороны, на меня навалился огромный доберман, старательно вылизывающий мне лицо, а с другой стороны мне на ребра, упала моя жена, старательно выполняющая роль плакальщицы, кое как отбился от обоих. Треф уполз за диван, периодически неодобрительно ворча оттуда, а Анна Ефремовна, обцелован меня и утерев слезы, отправилась собирать моих заместителей на экстренное совещание.

— Господа, я собрал вас для того, чтобы сообщить принеприятнейшее известие…

— К нам едет ревизор? — Платон Иннокентьевич Муравьев показал всем, что Гоголя он читал.

— Платон Иннокентьевич, вообще-то, о том, что в городской милиции намечаются какие-то пертурбации я должен от начальника моей канцелярии узнавать, а не ночью, от случайных патрульных, светя на половину Петрограда своим нательным бельем.

— Петр Степанович… — начальник канцелярии Муравьев даже не выглядел смущенным: — Бумага из канцелярии градоначальника была доставлена только вчера, но вас в присутствии не было. А то, что ваши