Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

секретаря, затем обессиленно опустился на стул, спрятав лицо в ладони…

Пока секретарь разговаривал с посетителями, Шугай, поджидая своей очереди, стоял в сторонке. Николай Архипович знал Туманова с юношеских лет. Работал он на шахте «Коммунар» лампоносом, крепильщиком, но вскоре как-то незаметно выдвинулся, стал комсомольским вожаком. Вспомнилось, как Петька Туман — так одни уважительно, другие с неприязнью называли этого парня — вместе со своими дружками комсомольцами закрывал церкви, сбрасывал с позолоченных куполов кресты и колокола, сжигал на кострах хоругви, иконы — всяческую церковную утварь. Бывало, в овраге за поселком комсомольцы во главе со своим вожаком расстреливали из малокалиберной винтовки карикатурные портреты Черчилля и Чемберлена. Поглазеть на такое диковинное зрелище собирались толпы посельчан — взрослые и детишки. Николай Архипович, как и многие в то время, считал затеи комсомольцев мальчишеским озорством.

Случалось, что Петька Туман куда-то надолго исчезал из поселка и, когда о нем потихоньку начинали забывать, вдруг снова появлялся. Где пропадал, что делал в это время, толковали по-разному: одни утверждали, что ездил в Москву на какие-то курсы, иные не то в шутку не то всерьез говорили, будто Туман мотался по свету, искал свою жар-птицу, а нашел, нет ли — никому об этом не говорит, держит в секрете. А когда, спустя год-другой, Петька Туманов стал видным в районе человеком — вожаком всей комсомолии, а вскорости каким-то чином в партийном райкоме, только тогда Николай Архипович поверил, что тумановская жар-птица — не досужая выдумка, не сказка. Петька не зря старался, добыл-таки свою жар-птицу.

Тогда же Шугай, пожалуй, впервые критически взглянул на самого себя и был немало огорчен и удивлен: прошли лучшие годы — молодость, а он не сдвинулся с места, как намертво вкопанный столб. Вместо того чтобы, как и Петька, учиться, расти, он всю свою молодую энергию употребил на другое: на постройку собственного домишки, обзаведение личным хозяйством — коровой, кабанчиком, домашней птицей. И вышло: вроде б лично обогатился и в то же время обокрал самого себя. И понимая, что уже ничего нельзя поправить, смирился, сказав себе: как замешал, так и выхлебывай…

Увидев Шугая, Туманов поспешно выбрался из-за стола, обрадованный, пошел к нему, вскинув руки для объятий.

— Николай Архипович, дорогой!.. — только и сказал. А когда развели руки, все еще взволнованный, проговорил: — Ничего не рассказывай, я все про тебя знаю… Королев пришел на шахту?

— С пораненной рукой он.

— Знаю, — не дал ему договорить Туманов, — рана у него пустяковая, заживет. Пошли к управляющему. «Коммунар» надо в первую очередь ставить на ноги…

И, подхватив Шугая под руку, увлек в соседнюю комнату.

Когда началась война, Туманову не довелось сразу попасть на фронт. Ему, второму секретарю горкома, было поручено сопровождать в Караганду эшелон с горным оборудованием. Обидно, очень обидно было ему, здоровому человеку, уезжать за тысячи километров, в глубокий тыл.

На несколько дней раньше, чем он, эвакуировалась на Урал вместе со своим заводом горного оборудования его жена, Юлия Яковлевна — инженер-механик. Им очень хотелось быть если не вместе, то хотя бы поближе друг от друга — в одном городе, даже области. Но ни он, ни Юлия не предприняли попытки что-нибудь сделать для этого: тысячи сердец разлучены войной. Что же, они лучше других, что среди этого лихолетья хотят ничем не омраченного счастья…

Туманов все время искал предлога попасть на фронт и не мог сказать, что ему в этом отношении не повезло. Не успел он еще как следует распорядиться привезенным оборудованием, определиться в должности, как его вместе с другими партийными и советскими работниками призвали в действующую армию. То был трудный для страны канун 1942 года.

Комиссар Туманов вместе со своей воинской частью освобождал Донбасс. Когда вышли к реке Волчьей, что на границе с Днепропетровщиной, полк задержался. Надо было собраться с силами для очередного мощного рывка. Спустя несколько дней (это случилось в ночь перед наступлением) Туманову позвонили из дивизии и сказали, что по предписанию вышестоящих инстанций он отзывается на работу в Донбасс в свой район. Туманов попросил отложить исполнение приказа. Ему хотелось участвовать в бою. Подготовив полк к выполнению наступательной операции, он считал невозможным оставить его в решающий час.

Но нельзя было не подчиниться: приказ есть приказ. Сдав дела замполиту батальона, он в ночь перед наступлением на трофейном «виллисе» покинул полк.

Остановил свой «виллис» в небольшом хуторке, километрах в трех от линии фронта, где расположились артиллеристы. До рассвета оставалось несколько часов, но никто не отходил от своих орудий, все ожидали приказа.

Первый артиллерийский залп прогремел неожиданно, хотя Туманов ждал его каждую секунду.

Канонада продолжалась минут пятнадцать, затем внезапно все утихло. Туманову хорошо была знакома эта кажущаяся тишина, и он, еще оглушенный орудийным гулом, напряженно прислушивался. Со стороны, где располагался его полк, как сквозь стену, услышал беспорядочную трескотню автоматов и слившееся в одно протяжное а-а-а-аа…

— Пошли!.. — как вздох облегчения, вырвалось у него.

Туманов выехал из хутора только тогда, когда артиллеристы поспешно начали выкатывать орудия из укрытий на новые позиции…

Два раза в день из обкома передавали по полевому телефону сводки Совинформбюро. Помощник Туманова, Сергеев, перепечатывал их на машинке. Мальчишки, постоянно кружившие возле приезжих грузовиков, в охотку расклеивали листовки по всему городу.

Фронт к тому времени отодвинулся далеко и с каждым днем развертывался все шире и неукротимее: наши передовые части на северо-западе достигли Кенигсберга. Первый Украинский фронт сосредоточил свои ударные силы на берегу Днепра для решающего наступления.

Вчитываясь в фронтовые сводки, Туманов старался мысленно представить себе, где теперь его полк, и всякий раз при этом испытывал такое чувство, будто он остался в далекой тихой гавани, надежно защищенной фронтами, точно цепью неприступных гор. Но для него теперь существовал не только тот фронт, который ограждал город от орудийных разрывов и бомбежек. У него был свой, тот, который он нанес на карту и о котором ни на минутку не переставал думать. Пока что фронт этот мало чем радовал. Туманов часто вспоминал, как летом 1942 года их дивизия выходила из окружения. Из разрозненных групп пришлось создавать нечто похожее на воинскую часть. Не хватало оружия, боеприпасов, продовольствия; люди обносились, обессилели от недоедания. Что-то похожее было с положением дел в районе Красногвардейска. Надо было во что бы то ни стало выбраться из хаоса разрушений, рассчитывая только на собственные силы. А сил было недостаточно. Их почти совсем не было…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Несколько дней Чернобай устраивал свое хозяйство. До этого он руководил шахтой в Кузбассе, а оттуда вернулся, облеченный