Великие противостояния в науке. Десять самых захватывающих диспутов - Хал Хеллман

При минимуме удачи Галилей мог бы зафиксировать и другой факт относительно маятника. Определив, качается ли маятник взад и вперед в одной плоскости, Галилей мог бы установить, что направление свободных колебаний изменяется в течение дня. Это происходит из-за вращения Земли под маятником! Этот факт был открыт только в XIX веке. По иронии судьбы, он оказался первым серьезным физическим доказательством движения Земли. Если бы Галилей зафиксировал это явление, он получил бы правдивое доказательство, о котором писал кардинал Беллармино и которое он так отчаянно искал.

Однако это доказательство так и не появилось при жизни Галилея. Во время суда доводы ученого по-прежнему были уязвимы настолько, что он выглядел проигравшим по всем статьям. Он не смог даже отстоять самое дорогое для его сердца — свободу научных исследований. Так распорядилась сама история. Действительно, если какое-либо событие и могло вызвать вражду между наукой и религией, им стал именно этот судебный процесс и его приговор.

Историки-ревизионисты утверждают, что войну между наукой и религией во многом преувеличивают; что на самом деле это был конфликт между новой наукой и правящей властью{21}. По их словам, Галилей получил то, что заслужил; судебный процесс на самом деле являлся своеобразным ложным маневром, чтобы спасти Галилея от намного худшей участи{22}; там были задействованы и другие факторы. Джорджио де Сантиллана даже предложил другой подход к конфликту. В то время как все мы думаем о церковных противниках Галилея как о фанатичных и нетерпимых притеснителях науки, он пишет: «Возможно, точнее было бы сказать, что они — первые жертвы, поставленные в тупик веком науки»{23}.

Все возможно. Но остается фактом, что католическая церковь все еще страдает от последствий той роковой драмы и пытается подсластить горечь, ощущаемую многими людьми, когда речь заходит о суде над Галилеем. В 1980 году Папа Иоанн Павел II распорядился пересмотреть дело Галилея, в результате чего десятилетие спустя произошло запоздалое оправдание ученого. Несмотря на это, основной конфликт между религией и современной наукой продолжается и в наши дни.

Если сейчас человек размахивает флагом Галилея, мы тотчас же узнаем, что это происходит в связи с каким-либо вмешательством в свободу научных исследований. По-прежнему выходят книги и проходят конференции, посвященные причинам, значению и результатам этого многовекового противостояния.

Когда-нибудь, если группа астрономов астрофизической обсерватории в Арчетри добьется разрешения, такие встречи смогут проходить на все еще сохранившейся вилле Галилея. Название виллы (Il Gioiello — «Жемчужина») осталось таким же, как и 350 лет назад. К сожалению, на этом сходство заканчивается: здание абсолютно заброшено. Вы можете попасть на виллу, только имея специальное разрешение, которым я и воспользовался несколько лет назад. Вас охватывает почти мистическое чувство, когда вы видите те места, где ученый вел наблюдения за небом, маленький сад, где он гулял и размышлял, и комнаты, которые со временем стали его космосом. Дело в том, что к концу жизни Галилей стал абсолютно слепым, и его физический мир уменьшился до размеров тех вещей, которых он мог коснуться руками.

Среди гостей, которым удалось незаметно проникнуть на виллу к ученому, был и Томас Гоббс, который принес Галилею новость о том, что «Диалог» перевели на английский. Кстати, вы встретитесь с Гоббсом в следующей главе.

Сегодня вилла стоит пустая, темная и запущенная. Члены Обсерватории, которая связана с Флорентийским университетом, хотели бы вернуть ее к жизни. К счастью, Франко Пачини, директор обсерватории, сообщил, что реставрационные работы уже начались{24}. Однако он утверждает, что было бы неправильным сделать из виллы исключительно музей, это превратило бы ее, по его выражению, в «мертвое здание». Он надеется воскресить виллу как живой памятник, и, возможно, она станет базой для Института специальных исследований во Флоренции, где смогут собираться ученые и обсуждать новые и старые идеи научного мира. Галилею бы это понравилось.

ГЛАВА 2.

Валлис против Гоббса

Квадратура круга

XVII век в Англии был веком религиозных и конституционных переворотов. Борьба за власть была сложной и кровавой, и в стране начала назревать революция, что привело к гражданской войне 1642 года. И хотя основной причиной революции послужили столкновения между сторонниками и противниками монархии, в войну были также вовлечены и постоянно меняющиеся политические, экономические, религиозные и даже академические силы. В результате в 1649 году парламентарии обезглавили Карла I и провозгласили Английскую республику, которая просуществовала до 1660 года.

Томас Гоббс (1588–1679), ученый и философ, не мог спокойно смотреть на страдания своей горячо любимой родины и отчаянно пытался найти выход из создавшегося в стране положения. Этот мыслитель, которому предстояло стать знаменитым, как, впрочем, и хлебнуть горя за свои убеждения, родился в весьма скромных условиях.

Джон Обри, современник и биограф Гоббса, писал, что отец Гоббса «принадлежал к духовенству времен королевы Елизаветы. […] Он не слишком любил науки… не осознавая всей сладости овладения ими»{25}.

Когда Томасу исполнилось семь лет, его отец подрался с местным священником и был вынужден бежать из Малмсбери, где они жили. Назад он так и не вернулся. Воспитанием Томаса занялся его дядя, который постарался дать мальчику достойное образование. К 14 годам Гоббс продемонстрировал незаурядные способности и был направлен в Модлин-Холл в Оксфорде, который позднее переименовали в Хартфорд-колледж. Подобно Галилею, он не был в восторге от изучаемых в колледже дисциплин, поскольку в основном там преподавались искусства, философия и теология. Но Томаса влекли и другие науки. Его любимыми предметами были география и астрономия. В это же время он начинает интересоваться оптическими явлениями.

Обри пишет: «Он не слишком интересовался логикой, хотя хорошо успевал по этому предмету и легко мог найти доводы в споре. Но все же ему гораздо больше нравилось проводить время в переплетных мастерских, рассматривая географические карты»{26}.

В 1608 году по рекомендации директора колледжа Гоббс получил должность домашнего учителя в семье Уильяма Кавендиша, который впоследствии получил титул графа Девонширского, а затем герцога Ньюкаслского. Эта работа стала первым из нескольких поворотных моментов в жизни Гоббса, так как он смог приобщиться к миру культуры, о котором раньше и не мечтал. В шикарном имении Кавендишей он познакомился с драматургом Беном Джонсоном, поэтом Эдмундом Уоллером и другими представителями интеллектуальной и культурной элиты. В его распоряжении находилась первоклассная библиотека, по его словам, превосходившая библиотеку в Оксфорде.

Сэр Чарльз Кавендиш, брат Уильяма, был по образованию математиком, а сам Уильям — талантливым ученым-любителем, в распоряжении которого была прекрасно оборудованная лаборатория. В 1634 году в поисках «Диалога» Галилея для Уильяма Гоббс тщетно обегал все книжные лавки Лондона. В письме к Уильяму он сообщает о том, что ему не удалось найти эту книгу, и о своем разочаровании: «Я узнал, что в Италии считают, будто эта книга может принести еще больше вреда их религии, чем все труды Лютера и Кальвина вместе взятые. Настолько велика, по их мнению, пропасть, разделяющая научное мышление и их религию»{27}.

В 1610 году Томас Гоббс и его подопечный отправились в путешествие по Европейскому континенту. К тому времени Гоббс уже знал гораздо больше, чем требовалось для скромной должности домашнего учителя. Он решил стать ученым. В том же году во Франции произошло событие, которое произвело сильное впечатление на Гоббса. Был убит предводитель гугенотов, король Франции Генрих IV.

По возвращении из путешествия Гоббс занялся изучением трудов античных мыслителей. К 1628 году он закончил перевод «Истории Пелопонесских войн» Фукидида, который и современные критики считают «непревзойденным{28}. Он также написал введение к этой работе, где уже начинают формироваться его политические идеи. «Фукидид, — пишет он, — демонстрирует, насколько опасна демократия и насколько один человек может быть мудрее толпы»{29}.

Это изречение может возмущать наши сердца, но мы должны воспринимать эту мысль в контексте того времени. Гоббс, как и многие другие мыслители той эпохи, проникся и, возможно, даже вдохновился историей античности с ее героизмом и политикой аристократии. Мы должны также учитывать, что во времена Гоббса не было такого примера демократического устройства, который дал бы ему повод думать иначе.