Маска Димитриоса - Эрик Амблер

На другой день утром Латимер нашел на дверях офиса замок. Прождав Мышкина на грязном крыльце около часа, он так и ушел ни с чем. Еще одно посещение во второй половине дня также оказалось безрезультатным. Пожав плечами, он решил, что потеря пяти шиллингов его не разорит, но уверенности в нем заметно поубавилось.

Его самочувствие улучшилось, когда портье вручил ему написанную скверным почерком записку, в которой Мышкин проклинал себя за то, что заставил Латимера волноваться, и объяснял задержку тем, что в порту при разгрузке румынского парохода погиб грузчик, и поэтому при переговорах помощника капитана с портовой полицией срочно требовались его услуги, но что — самое главное — влиятельный человек все устроил и материал будет представлен завтра вечером.

Латимер спустился в ресторан, чтобы поужинать, и сидел, потягивая аперитив, когда к нему провели запыхавшегося Мышкина. С него градом лил пот; отдуваясь, он повалился в кресло.

— Ну и денек! Ну и жара! — выпалил он.

— Принесли?

Мышкин, кивнув, устало закрыл глаза. С какой-то болезненной гримасой на лице он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенные пополам листы бумаги, соединенные скрепкой. Насмешливый Латимер подумал, что Мышкин похож на дипкурьера, который умер сразу после вручения депеши.

— Что будете пить? — спросил он.

Слова эти произвели на Мышкина действие живой воды: он встрепенулся и сказал:

— Полагаюсь на ваш вкус, но я бы предпочел абсент. Avec de la glace.

Подозвав официанта, Латимер сделал заказ и стал просматривать бумаги. Всего здесь было двенадцать написанных рукой Мышкина листов, содержание которых не оставляло никакого сомнения в их подлинности. Латимер, не откладывая, приступил к чтению.

Турецкое правительство национального освобождения

ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ

Настоящий трибунал создан решением военного коменданта города Измира на основании закона, принятого в Анкаре в 18-й день шестого месяца 1922 года по новому календарю.

Показания свидетелей заслушаны в присутствии заместителя председателя военного трибунала, бригадного майора Зия Хаки в шестой день десятого месяца 1922 года по новому календарю.

«В трибунал поступило заявление от некого Закари, еврея, в котором говорится, что убийство его двоюродного брата Шолема — дело рук Дхриса Мохаммеда, негра, работающего на плантации инжира в Буйя.

На прошлой неделе патруль шестого полка обнаружил в доме возле старой мечети труп проживающего в этом доме ростовщика Шолема, еврея, перешедшего в мусульманство. Неизвестные убили Шолема, перерезали ему горло. Хотя вышеупомянутый Шолем по своему происхождению не принадлежит к числу правоверных и пользуется дурной репутацией, наша бдительная полиция, проведя соответствующее расследование, установила, что убийство было совершено с целью ограбления.

В заявлении Закари говорится, что он встретил в одном из кафе негра Дхриса Мохаммеда и обратил внимание на пачку греческих банкнот, имевшихся у него. Он узнал, что негр был очень беден, и поэтому удивился, откуда у него эти деньги. Он случайно слышал, как негр хвастался, будто еврей Шолем дал ему эти деньги, не требуя возврата. В тот момент он еще не знал о смерти Шолема, но, когда узнал об этом от родственников, он вспомнил слышанный им разговор и решил обратиться в трибунал.

Абдул-Хакк, владелец кафе-бара „Кристалл“, показал, что видел в руках упомянутого выше Дхриса Мохаммеда пачку денег, — вероятно, несколько сот драхм — и слышал, как негр хвастался, будто он получил деньги от Шолема и отдавать их ему не надо. И, услышав это, он очень удивился, так как знал, что на Шолема это совершенно не похоже.

Некий Измаил, работающий в доках, подтвердил, что слышал от Дхриса Мохаммеда то же самое.

Арестованный Дхрис Мохаммед на вопрос о том, откуда у него эти деньги, полностью отрицал вышеупомянутый факт и заявил, что еврей Закари оболгал его, так как ненавидит правоверных. Он заявил также, что показания Абдул-Хакка и Измаила — ложь.

После того как Дхрис Мохаммед был допрошен заместителем председателя трибунала, он признался, что у него были эти деньги и что он получил их от Шолема за оказанную услугу. Однако он не смог объяснить, в чем состояла услуга, и, придя в сильное волнение, стал ругаться и призывать в свидетели Аллаха, что на нем нет никакой вины.

Заместитель председателя трибунала признал Дхриса Мохаммеда виновным в смерти Шолема и внес в трибунал предложение казнить его через повешение, с чем остальные члены трибунала были полностью согласны».

В этом месте Латимер остановился и взглянул на Мышкина. Тот, допив абсент, разглядывал рюмку. Заметив на себе взгляд Латимера, он сказал:

— Абсент уже тем хорош, что дает ощущение прохлады.

— Может быть, выпьете еще?

— Если вы не против, — сказал он и, показав пальцем на бумаги, спросил: — Ну как? У вас есть сомнение в их подлинности?

— Ни малейшего. Однако есть некоторые сомнения по поводу дат происходивших событий. Кроме того, нет свидетельства врача о том, в какое время было совершено убийство. Что касается показаний свидетелей, то они кажутся мне весьма шаткими, так как ни одно из них не доказано.

— А что тут доказывать? — удивился Мышкин. — Совершенно очевидно, что негр виновен и что его следовало повесить.

— Пожалуй. Если вы не возражаете, я продолжу чтение.

Мышкин пожал плечами и, махнув рукой, подозвал официанта. На лице его сияла блаженная улыбка.

Заявление, сделанное Дхрисом Мохаммедом в присутствии начальника охраны и его помощников

«В Коране говорится, что ложь никому не приносит пользы. Вот почему я хочу засвидетельствовать свою невиновность, хочу рассказать всю правду, как она есть, ибо я правоверный. Нет Бога, кроме Аллаха.

Не я убил Шолема, повторяю, — не я. Сейчас я не буду больше лгать и все объясню. Его убил не я, его убил Димитриос.

Когда я расскажу вам о Димитриосе, вы мне поверите. Димитриос по национальности грек. Но он говорит, что он правоверный, потому что записан в паспорте как грек по национальности его приемных родителей, а на самом деле он правоверный. Димитриос работал вместе с нами — мы собирали инжир, — все его ненавидели за его злой язык и постоянную готовность взяться за нож. Я люблю всех людей, как братьев, и потому я иногда разговаривал с Димитриосом во время работы, в том числе и о делах веры, и он меня слушал.

И вот, когда к городу подошла победоносная армия правоверных и греки стали спасаться бегством, ко мне домой пришел Димитриос и попросил спрятать его. Я спрятал его у себя в доме, потому что верил, что он правоверный. Он прятался у меня и тогда, когда наша армия заняла город, и, если он выходил на улицу, то одевался как турок. И вот однажды, вернувшись, он рассказал мне, что есть еврей Шолем, у которого много денег и золота, и что он прячет их у себя дома. Пришло время, сказал он, рассчитаться с теми, кто оскорблял Аллаха и Магомета, пророка его. Эта еврейская свинья, сказал он, прячет под полом деньги, которые она награбила у правоверных. И он предложил мне пойти вместе с ним и, связав Шолема, взять его деньги.

Я сначала испугался, но он убедил меня, сказав, что в Коране говорится: кто борется за дело Аллаха, непременно получит награду, независимо от того, победит он или потерпит поражение. Вот я и получил свою награду — меня скоро повесят, как собаку.

Послушайте, что было дальше. Ночью, после комендантского часа, мы пришли к дому, где жил Шолем, и поднялись на крыльцо. Дверь была заперта. Тогда Димитриос стал стучать в нее ногами и кричать, чтобы Шолем открывал скорее дверь, потому что мы патруль, который ищет беглеца. Когда Шолем, открыв дверь, увидел нас, он воскликнул „Аллах!“ и попытался закрыть дверь, но Димитриос ворвался в дом и, схватив Шолема за руки, приказал мне искать половицу, под которой лежат деньги. Сам же он, вывернув старику назад руки, оттащил его на кровать и придавил коленом.

Я быстро нашел выдвигающуюся половицу и пошел сказать об этом Димитриосу. Он стоял спиной ко мне, упершись коленом в спину Шолема, которому обмотал голову одеялом, чтобы заглушить его крики о помощи.

Димитриос говорил мне, что он свяжет его, и взял для этого веревку. Когда он достал нож, я подумал, что он хочет отрезать кусок веревки, но он вместо этого полоснул Шолема ножом по шее.

Фонтан крови брызнул из раны, и Шолем перевернулся вверх лицом. Димитриос, чуть отойдя от кровати, смотрел на него, потом обернулся ко мне. Я спросил, зачем он это сделал, и он сказал, что так было надо, потому что Шолем все равно пошел бы в полицию и нас выдал. Я слышал, как кровь булькает из раны, и видел его последние судороги, но Димитриос сказал, что он уже мертв. Потом мы разделили деньги между собой.

Димитриос сказал, что нам лучше всего выйти из дома порознь. Я очень боялся, что он убьет меня, — ведь у него был нож, а у меня ножа не было. Я так и не понял, зачем я ему вообще понадобился. Он сказал мне, что ему нужен помощник, который будет искать деньги, пока он станет вязать Шолема. Но он, наверное, с самого начала задумал убить ростовщика и, значит, мог бы взять все деньги один. Однако деньги мы разделили поровну. Он ушел первым. На прощание он мне улыбнулся. Наверное, он бежал, договорившись заранее с капитаном на одном из греческих судов, которые подбирали беженцев, — он говорил мне об этом дня за два до убийства Шолема.