Вор - Владимир Росс

– Ну что же вы? Наверное, женаты?

– Не угадали, – вздохнул он. – Позабыт, позаброшен. Холосты мы, одиноки и не с кем даже разделить восторг ни от долгих зимних ночей, ни от падающих летом звезд.

– Кем работаете? – раздалось взволнованное, и в этот раз Аквинскому показалось, что ему в уши капнули по горячей капельке миртового масла.

– Эх… Финансовый директор. Банк у меня.

– Водички бы… – сдавленно просипело в ответ.

Пока Фома вскрывал шоколадный ликер из Лялькиной коллекции, гостья наметанным ревизорским оком обвела нафаршированное знаменитыми брендами помещение. Зацепок, опровергающих холостое состояние объекта и его безупречное материальное положение, не обнаружилось.

– И что же вы, бедный, в таком особняке совсем один?!

– Не повезло, – печально вещал из соседней комнаты Аквинский, скручивая «Моцарту» фольгированную голову. – Автокатастрофа. Восьмой год мыкаюсь. А как насчет чего покрепче? Помянуть, так сказать.

Живее всех живых отклик последовал незамедлительно.

– Ну разве, символически. Мне еще работать…

Вскоре финансовый вдовец, совершенно игнорируя вопиющие факторы внешней угрозы, возложил скорбящую головушку на воздушную, вспученную бюстгальтером твердыню и лил, оплакивая горькую долю, крокодиловы слезы. Его воздыхательница с материнской нежностью гладила по остриженным тронутым сединой вихрам, всхлипывала в унисон и, будучи женщиной прагматичной, сомневалась: поместится ли в том углу возле пальмы бабушкин белоснежный беккеровский рояль – ее главное неразменное приданое, не потерявшее товарного вида после трех неудачных браков. Крамольные руки Фомы уже давно мяли податливые выпуклости обширных зон плотского табу и напористо подталкивали к пропасти. Гостья не сопротивлялась, и в греховную бездну они пали, взявшись за руки: она – гордо демонстрируя французское белье и смелые подтяжки, он – пряча спину, испещренную чем угодно, но только не схемами движения денежных потоков.

Под композицию Антонова «Только в полетах живут самолеты» Аквинский воспарил над высокими вершинами, окинул сверху голодным взором лакомую панораму и принялся исступленно избавляться от жгучего груза примерного семьянина. Партнерша, метаясь в экстазе, вгоняла в его подсознание исходную формулу:

– Одинока я, одна, одинокая…

Отзывчивый реципиент внушению не противился и заученно вторил:

– Одинок…

С этим словом и свершилось.

– О-о-о-о, – зависнув на первой букве Фома сбросил накопленный балласт и плавно пошел на снижение. Раскинув руки, он удовлетворенно зарылся в мягкие складки. Быстро убывающее впечатление от полета сменилось прозрением, и место блаженного приземления постепенно превращалось в муравейник.

«Ляля!» Вскочив как полоумный, Фома кинулся к штанам. Оперативность давала кое-какие шансы на спасение. Объяснять что-либо времени не было.

– Чего развалилась?!

Счастливая избранница витала в потерявших значение абстракциях. Постылая работа, неудовлетворенные безденежьем запросы, тоска по сильной половине – всё окрашивалось в мажорные тона романтической любви, разрешающей все проблемы.

– А? Что, любимый?..

– Вставай, говорю, корова! – в сердцах возопил Аквинский, реактивно просовывая ноги в брючину. – Под монастырь подведешь, дура…

Ежесекундно кидаемые в окно взгляды, в свою очередь, красноречиво подвели гостью к безошибочным выводам. Паника на лице любимого предельно доходчиво указала на степень надвигающейся опасности. Оскорбительное «корова», претензии к «дуре» и прочее автоматически отодвинулось на задний план.

Пышное тело оторвалось от постели как от батута. Попытки придать происходящему ауру униженного благочестия испарились после звука хлопнувшей калитки, и прятавшие грудь руки занялись куда более актуальным делом. Три секунды на платье, две – на макияж, одна – на перекрученный чулок и нисколько на прическу.

В прихожую они ворвались одновременно – она с папкой и недооформленной анкетой, Фома в боевой мазутной раскраске с разводным ключом в руках – и, источая порядочность, уставились на дверь.

Лялина улыбка таяла как пломбир на солнцепеке, убывая пропорционально величине растущего подозрения. О явлении неразрывной связи пролетариата с интеллигенцией Босоножка не знала ничего, но расстегнутая ширинка сожителя и съехавший вбок колтун на голове у явно растерянной бабы, заставляли сейчас заняться изучением коммунистического тезиса вплотную.

– Ну, я пошла, Фомочка? – пролепетала перепуганная особа, безжалостно бросая обманщика под танк, но Аквинский смело ринулся вперед.

– Лялечка пришла, – подхалимажно скалился он, пританцовывая вокруг суженой. – Чего так долго? А у нас перепись…

Босоножка метко уронила нагруженные сумки на босы ноги муженька, потянула чувствительным носиком шоколадный запашок, исходящий от застигнутой парочки и, сфокусировавшись на незнакомке, подбавила взгляду амперов.

– Перепись? – ярко выраженный в интонации антагонизм вызвал у слушателей обильное потовыделение. – Ах, перепись, – и она решительным шагом направилась в спальню.

Обратно Ляля мчалась со скоростью курьерского поезда, но драгоценные мгновения были потеряны. Мопассановской сучки и след простыл, а изменник наглухо забаррикадировался в ванной и скулил о презумпции невиновности.

– Я те, блядь, дам перепись, пес шелудивый. Сволочь. А ну, открой, – таранила она неприступный бастион с трусливым гарнизоном. – Открой, кобель! Открой, «Фомочка»!! Открой, мразь!!!

– Боюсь, – не скрывал ощущений рецидивист, забившись в угол под несущей стеной, как того требовали меры безопасности при сейсмическом предупреждении. Под сотрясающими ударами все и впрямь ходило ходуном.

– Перепись, дорогой? – не успокаивалось снаружи. – А может перепих?! Ты не ошибся? – Перепись, – зациклился Фома и, дрожа, отмечал шаткость своего логова… Переговоры длились трое суток и на четвертые зашли в тупик. На все конструктивные предложения из ванной доносилось что-то нечленораздельное и жалобное:

– …Реписьпереписьперепись… Тогда оборзевшую тварь было решено взять на измор. Босоножка заблокировала выход громоздким сундуком, подстраховала его упорами, проинспектировала все возможные лазейки, перекрыла воду и отправилась восстанавливать запущенное хозяйство. Следующие сорок восемь часов в ванной стояла абсолютная тишина. На шестой вечер осады проявились гаснущие признаки жизни.

– Погибаю… – застонало что-то отдаленно родное, и звякнула щеколда. Дверь начала медленно приоткрываться, но уперлась в препятствие. В щель с палец толщиной вылетел белый лоскуток с намалеванным на нем кровью крестом. Впрочем, ожидаемого эффекта это не произвело, и только наутро, вооружившись вытащенной из забора рогатиной, Ляля приняла безоговорочную капитуляцию. Разобрав препоны, она нашла горе-любовника свернувшимся калачиком у порога, основательно выбила из еще теплого тела прелюбодейскую дурь и, сжалившись, повела прихрамывающего ветерана Семидневной войны на кухню.

– Любимая моя, – тоненько пропел Фома после пятого стакана жидкости, – заинька моя, мой ласковый нежный зверек. Спасибо…

– Всевышнего благодари, что не сдох, – отрубила Ляля. – А со мной рассчитаешься натурой. Список найдешь на кровати…

Баловень судьбы

Цивилизаций непобедимый вид храня,Вверх головы задрали небоскребы.Меж тем, не ведая ни отдыха, ни сна,Их стопы жрут подвальные трущобы.

«Сапрыкин» запомнил Григория на всю жизнь. И не только за то, что тот посадил юного путешественника на поезд, договорился с проводником, дал денег и накормил перед дорогой, а потому, что черканул на заветном клочке бумаги свой адрес и объявил о готовности всегда прийти на помощь.

Минуло три года. Юрка обосновался в провинциальном городе юга Украины и мало-помалу усваивал непредсказуемые законы улицы. Первым жилищем стал полуразрушенный дом возле зеленого базарчика. Люди давно переселились из аварийного здания, но, как часто бывает, местная ТЭЦ все так же исправно гнала горячую воду, и хорошо обогреваемый подвал, вполне сносный для приюта, постепенно превратился в Юркину крепость. Обнаружив в одной из квартир старый матрас, пару залатанных одеял и кривую раскладушку, он переволок найденные элементы комфорта в свои апартаменты и призадумался о защите. Любой мог вторгнуться к нему во владения и положить глаз на хоть и скудные, но собственные, его, Юркины, пожитки. Назойливая мысль не давала покоя ни днем, ни ночью, пока, наконец, он не обзавелся массивным амбарным замком и великолепным складным ножичком. История их приобретения еще долго будоражила кровь.