Четвертое измерение - Валентин Новиков

– Вы говорите, он ушел сразу после уроков? – спросил директор.

– Ушел с собрания совета отряда. Мы думали обсудить его поведение… – сказала старшая пионервожатая.

– Н-да…

– Его невозможно ничем увлечь, – продолжала старшая пионервожатая. – Он просто ни на что не откликается. Все идут за саженцами, а он подтягивает штаны, плюет и отправляется куда ему вздумается. И класс никак на него не влияет…

Вошла Сонька, и разговор оборвался. Однако последние слова Сонька слышала и, войдя, внимательно посмотрела на старшую пионервожатую.

– Речь идет об исключении Игоря Смородина из интерната, – сразу пояснил директор. – И тебя, Соня, позвали на этот разговор. Поскольку вы с ним друзья и ты знаешь его лучше, чем кто бы то ни был…

– Я его очень плохо знаю, – ответила Сонька. Директор, казалось, пропустил ее слова мимо ушей.

– Вначале, судя по его замкнутому характеру, я думал, что он крепкий орешек, а он, оказывается, просто безвольный мальчик, легко попадающий под чужое влияние.

– У него как раз железная воля, – сказала Сонька.

– Интересно, в чем же проявляется его железная воля? – спросила старшая пионервожатая.

– Он через щеку протягивает иголку с ниткой.

– О господи… – Эмма Ефимовна приложила ладони к вискам.

Стало ясно, что на откровенный разговор Сонька не пойдет, что она сразу же, с первой минуты разгадала их педагогические хитрости и замкнулась, всем своим видом выражая нежелание продолжать этот разговор.

– Вот что, Соня… – директор снял очки и, протирая их, устало моргал. – Нас очень беспокоит, с кем он знается. Есть сведения, что он связался с неким Ушастым. Это верно?

Сонька промолчала.

– Так вот, немедленно отправляйся в порт и разыщи Игоря. Надеюсь, ты понимаешь, зачем?

7

В порту Сонька не нашла Игоря. Она обогнула портовые склады, миновала старые деревянные причалы для лодок и вышла к песчаной косе, вдававшейся далеко в море.

Плотный песок был горяч, а с моря веяло свежестью.

Оно сверкало в этот час непривычным желтоватым блеском.

Сонька пошла по песку в море, в его открытую даль, в его дикие запахи. Она забыла, зачем сюда пришла. Мысли, что минуту назад казались важными, здесь, в окружении дышащей и дурманящей воды, обратились в мимолетность.

Внезапно Сонька увидела на оконечности косы человека. Он шел навстречу ей, держа в руке продолговатый плоский ящичек.

Сонька узнавала его постепенно, по мере приближения к нему. Сначала ей лишь почудилось что-то знакомое в облике этого человека, затем появилось чувство уверенности, что она его где-то видела. И все же, приблизившись к нему, она в первое мгновение его не узнала. Он был в форме военного летчика и нисколько не походил на того странного человека, столь внезапно возникшего перед ней из пустого неба на своем причудливом самолете.

Но и сейчас их встреча получилась необычной.

Они шли рядом по ослепительно-белому песку.

Сонька все поглядывала на плоский ящичек из светлого полированного дерева с блестящими винтиками и застежками, который держал в руке летчик. Этот ящичек заинтересовал ее с первой же минуты. Что бы это могло быть? Сонька вспомнила, что где-то уже видела такой. Но где? Может быть, в кино? Или, может быть, ей лишь казалось, что она видела…

– Как же все-таки тебя зовут? – спросил летчик. – Тогда мы не успели познакомиться.

– Софья. Только так меня никто не зовет…

– Ну, конечно, зачем же так торжественно? – улыбнулся летчик. – А меня зовут Федор Степанович. Если же искать, спрашивать меня будешь, то я – подполковник Исаев.

– Дайте я понесу ваш ящичек, Федор Степанович, – попросила Сонька.

– Пожалуйста. Только мы сейчас немного укоротим ремешок. Ну вот… Все равно немножко великоват.

– Что в нем? – спросила Сонька.

– Краски.

Летчик взял из ее рук ящичек, открыл его и опустил на песок.

В первое мгновение Сонька растерялась. В одной половинке ящика лежали кисти, краски, какие-то бутылочки, а в другой сверху рисунок карандашом – ящерица бежала и на бегу оглянулась… В движении была лапка с крохотными пальчиками, напряженно жгутиком вытянут хвостик…

Сонька осторожно приподняла рисунок. Под ним лежало маленькое полотно – совершенно пустое.

– Хотел нарисовать море, – сказал Исаев, – но сегодня не мог приступить к работе. Кстати, я уже извел несколько полотен… Понимаешь, море никогда не бывает пустым, оно полно беспокойства или покоя, движения и света или холода и мрака. Да и пустота неба – это не совсем пустота. Там есть опора крылу, облака плывут в нем, как медузы, и большую часть времени в нем проводят птицы.

Он замолчал и посмотрел на Соньку – поняла ли она его?

Она подняла голову – воздушно-светлы были глаза ее.

– Может быть, ты любишь рисовать? – вдруг спросил он.

– Не-ет, у меня никаких талантов. Вот Филька из первого класса – тот везде рисует… Даже на хлебном фургоне и на молоковозке. Он хочет нарисовать жирафа во всю стену.

– Почему непременно во всю стену?

– Потому, что у жирафа длинная шея. – Сонька почувствовала, что летчик про себя улыбается. – Вот увидите, Филька будет художником.

– А ты кем думаешь стать?

– Я просто хочу найти четвертое измерение.

– Опять это четвертое измерение…

– Ну да. Если бы кто-нибудь знал, как туда попасть.

Летчик задумался на минуту.

– Может быть, я немножко смогу тебе помочь, – сказал он. – Я ведь живу в трехмерном мире. Мои чувства – мое зрение, слух, осязание – приспособлены к высоте. Я привык воспринимать мир не совсем так, как все остальные люди, которым приходится перемещаться лишь в пределах двух измерений. Такова уж особенность моей профессии. Однако даже я не могу сказать, что мне, человеку неба, одинаково близки и понятны все три пространственные координаты – длина, ширина и высота. Хотя иногда я воспринимаю окружающую трехмерность как-то необычно, смотрю на нее так, как мы смотрим на пол – сверху вниз, из третьего измерения, но не в малых масштабах, а охватывая все. Я понимаю, мне недостает интуиции, пространственного воображения, и все же интуитивно я иногда чувствую существование многомерности. Очевидно, человек открывает новое, когда тому приходит час. – Он умолк и с досадой добавил: – Видно, все это я говорю не так, как надо бы… Слишком по-взрослому. У меня, понимаешь, нет детей. Вот и не научился разговаривать с ними…

Соньке стало грустно, что у летчика нет ребятишек, что ему не к кому возвращаться со своего неба.

Они свернули на тихую улицу, сбегавшую в море; справа и слева зеленели молодые сады, среди деревьев медленно вращались тяжелые лопасти ветряков.